Дорога на Ай-Петри

– Может и бывал, – согласился Санька. – Только мы с тобой точно не пересекались. Я ж после армии еще на сверхсрочной пять лет отслужил. В Забайкалье в танковых войсках. Когда твою матушку хоронили, меня тут тоже не было. А насовсем вернулся, ты уже не приезжал. Да что это мы тут у ворот стоим? – спохватился. – Может, зайдешь?

– В другой раз.

От Валентина Юрьевича не укрылась та нерешительность, с какой бывший одноклассник кивнул в сторону крыльца.

Впрочем, он бы в любом случае не зашел. Нужно было, пока окончательно не стемнело, найти место для ночлега.

– Санька! – послышался из дома недовольный женский голос. – Сколько ждать-то тебя можно? Руки щас отвалятся, таку тяжесть держать!

– Иду! – крикнул в сторону окна Сомов и понизил голос. – Жена, понимаешь, покоя от нее нету. Вчера в райцентре на рынке у молдаван ковер купила, теперь помри, а срочно пришпандорь! Говорил, не бери три на четыре, у нас потолки-то всего два пятьдесят. Нет, уперлась, красивый, хочу. Ломай теперь голову, как лучше прицепить. На потолок его, что ли, заворачивать?

– На пол брось, – усмехнулся Валентин Юрьевич.

– Шутишь? Такой ковер, да на пол! Людка ж удавится… Людка! – слегка заискивающе обратился к окну. – Положи ковер, иди сюда, тут Валька… Валентин Брагин приехал, помнишь его?

– Руки отваливаются, говорю! – донеслось в ответ свирепое. – Быстро гвозди неси!

– От ить, дура, коза упрямая, – виновато пробормотал Санька. – Щас! – рявкнул в ответ и снова повернулся к Валентину Юрьевичу. – А ты сейчас к кому?

Валентин Юрьевич и сам пока не знал, кто приютит его на ночь. Лучшим вариантом было бы остановиться на нейтральной территории, в гостинице, но гостиницы в деревне не водилось.

– К тете Лене.

Если примет, добавил мысленно.

Помимо младшей сестры его матери, тети Лены, и ее сына Анатолия, были в деревне и более дальние родичи, Самохваловы, только помнят ли его? После смерти матери, он ни с кем, кроме родной тетки, связей не поддерживал. Да и с ней переписка велась главным образом посредством открыток. Потом и эта ниточка оборвалась. Когда купил билеты на поезд, написал коротко и Самохваловым и тете Лене, так, мол, и так, отпуск у меня, хочу приехать на три дня в родные места, буду через неделю. Ответа не получил. Впрочем, и не рассчитывал.

– Ага, понял, – Санька ощерил в улыбке рот, давно требующий внимания дантиста. – Так я к тете Лене завтра вечерком забегу. Сегодня у вас там и своих целый кагал будет.

Какой кагал, спросить Валентин Юрьевич не успел. Сомов, махнув на прощанье рукой, заспешил в дом.

А Валентин Юрьевич пошагал дальше. По пути разглядывал дома, и легкая тень сомнения, тревожившая его время от времени в поезде и в автобусе, – правильно ли сделал, что поехал? – неотвратимо перерождалась в сожаление по поводу столь необдуманного поступка. В памяти жило большое и богатое село с цветущими садами, а что он видел теперь? Сгнившие заборы, заброшенные участки, и такие же заброшенные, небеленые – некрашеные годами дома. Чем ближе подходил к дому тети Лены, тем больше соглашался с женой, не стоило ехать. Никто его сюда не звал, никто не ждет. Светлана права, глупо все это.

Решение было принято внезапно, после того, как в одну жаркую августовскую ночь ему приснился яркий и подробный сон, будто купается он с мальчишками в деревенской речке Вертушке. Под ногами мягкое песчаное дно, вода под солнцем искрится крошечными серебряными рыбками, а на берегу стоит мама и, улыбаясь, смотрит на него, держа над глазами ладонь козырьком. И так ему было хорошо в том сне, что проснувшись, он еще долго лежал, не шевелясь и не открывая глаз, пытаясь удержать в сознании эту картинку, сохранить ощущение детского счастья. Отодвинуть свое возвращение в жестко расписанную жизнь встроенного в систему человека, обремененного массой условностей и обязательств. На следующее утро, пожалуй, впервые за многие годы он опоздал на заседание кафедры. Коллеги, как никогда, раздражали глупыми вопросами и пустыми разговорами, а расписание на новый учебный год показалось донельзя бестолковым. Даже появление лаборантки Анечки, и адресованные лично ему быстрый взгляд и незаметная для других улыбка, которые обычно приятно будоражили воображение, в тот день не могли вернуть душевного равновесия. По пути домой, стоя в пробке у переезда и глядя на проносящиеся мимо вагоны, он подумал вдруг, что такие сны не снятся просто так. Детство, мама – не есть ли это некий знак свыше, что пора сбавить обороты? Всех дел не переделаешь. Надо притормозить, перевести дух. Надо поехать. Туда, куда указывал сон. Почему бы и нет?

Вернувшись домой, сообщил жене о своем решении. Шутишь? – спросила она. А поняв, что он настроен серьезно, долго не могла понять, с чего, вот так, вдруг? Пожимала плечами, качала головой, повторяла: это более чем некстати. Более чем… Он почти сварливо поинтересовался, что значит, некстати? Очень даже кстати. Перед тем, как снова погрузиться в лекционную рутину, полезно сделать небольшую передышку. Ты уже делал этим летом передышку, напомнила она, ездил в Карловы Вары. А сроки сдачи рукописи… Рукопись никуда не убежит, прервал он, а отложишь поездку, она опять не состоится. Сколько раз уже так бывало. Мне надо поехать. Хорошо, поезжай, соглашалась Светлана, но почему именно сейчас, перед началом учебного года? Я всего на три дня, уже не наступал, а оправдывался он. Так ты и уложился в три дня, вздохнула Светлана. Это же не на дачу съездить. Три дня плюс дорога, вот уже и неделя.

А если тетя Лена не получила его письма? То-то будет сюрприз. Неизвестно только какой. Может быть, она и видеть его не захочет. Явился, скажет, с бухты-барахты, здрасьте, я ваша тетя, я приехала из Киева и буду у вас жить. И хотя под ложечкой посасывало, а сердце слегка частило в нервном ожидании встречи, он не мог сдержать улыбки – тетя Лена вполне могла сказать и такое. И даже не такое могла, остра была на язык. В деревне – раньше, во всяком случае – никто с ней не связывался, что думает, то и выложит безо всякого стеснения. Так что вполне, вполне может он услышать: езжай, родственничек туда, откедова приехал. Забыл нас на многие годы, ну и мы тебя в памяти не держим. Ладно, вздохнул, отступать все равно некуда. Седьмой час, автобуса на железнодорожную станцию сегодня уже так и так не будет. Приблизившись к знакомому старому дому, приостановился у калитки. Поежился. Как-то внезапно похолодало. Всю дорогу душно было, и в поезде и в автобусе, а здесь не успел пройти от остановки и пол-улицы, как солнце спряталось за облака, в минуту превратив летний вечер в осенний. Ничего удивительного, конец августа. Валентин Юрьевич осторожно потянул на себя деревянную ручку. И тут же быстро отступил назад и захлопнул калитку, – из-под крыльца вынырнула и залилась пронзительным лаем рыжая собачонка. Первая, и неприятная, неожиданность. Раньше собаки во дворе не водилось.

– Цыц, Мальва! – из сада спешила к нему худенькая женщина. Издали – совсем старушка.

– А никак Валя? – вглядевшись в лицо гостя, спросила неожиданно звонким, молодым голосом. И он сразу вспомнил, какой она была во времена его детства – красивой, смешливой, что не мешало быть и на руку быстрой. Отшлепать и запросто оттрепать за ухо могла. Впрочем, его редко наказывали, он рос довольно послушным, а вот ее собственному сыну Толику частенько перепадало.

– Он самый, – кивнул смущенно, снимая с плеча сумку.

– Приехал-таки! – тетя Лена зашмыгала носом, протянула для объятий руки.

– Я писал, что приеду, не получали письма? – неловко чмокая ее в щеку, спросил он.

– Да получили, получили, – Тетя Лена отстранилась и вытерла ладонью слезящиеся глаза. – Только думали, так написал, заскучал там в столицах-заграницах, вот и вспомнил о нас, деревенских. А ты и впрямь приехал. Молодец! Ну, что стоишь, проходи в дом.

И он зашагал за ней следом, по выложенной камнем дорожке, поражаясь тому, что она еще сохранилась. Явилось желание немедленно разуться, сбросить туфли, снять носки и ощутить ступнями ее приятную шероховатость. По этой дорожке он на пару с двоюродным братом, едва не с самого рождения босиком бегал.

– А где Толик? – поинтересовался, когда вошли на веранду, длинную, узкую пристройку к дому, с таким же длинным окном, и длинным столом у этого окна, на котором лежали яблоки и зеленые, дозревающие помидоры. Помидоры заполняли и подоконники. Все как когда-то, как при старой бабушке Василисе.

– Так он же здесь не живет, – оглянулась тетя Лена. – У него ж давно свой дом.

Ну да, разумеется, глупый он задал вопрос.

– Только он раньше одиннадцати и домой-то не является. Ты представь, какой у него рабочий день, с шести утра до полуночи! Совсем себя не бережет, – пожаловалась, открывая дверь, ведущую из веранды в комнаты.

– Где же он так работает? – удивился Валентин Юрьевич.

– Так ферма у него, не знал? Фермер же он у нас. Его даже по телевизору показывали.

Фермер, значит. На большее мозгов так и не хватило. Огороженный сеткой двор, где топчется с десяток овец, свинья в сарае, пара коров, теленок, и заполненный птицей двор… да, не позавидуешь… Марине.

Он переступил порог комнаты. Небольшие окна под тюлевыми занавесками, печь в четверть комнаты, домотканые половики. Он в городе уже три квартиры сменил, и столько же раз мебель, а здесь все те же вещи, что и при бабушке Василисе. Зимой эта передняя комната служила кухней. Летом борщи да каши готовили на кухне летней – в дощатой избушке в углу двора, где зимой хранили муку, зерно, и всякие иные припасы.

– Все, как в старые времена, – вырвалось у него.

– А чего тут менять? Развалюха, она развалюха и есть, тут уже ничего не переделать. Только сломать, да новый дом на этом месте построить, – засмеялась тетя Лена. – Да на мой век и этого хватит. Толик к себе жить зовет, но по мне, здесь привычнее. У них и печки нету, паровое отопление, а от него тепло совсем другое.

Из кухни дверь вела в большую комнату, за ней, паровозиком, еще одна – спаленка.

– Устраивайся, – сказала тетка. – Я летом все одно в летней кухне живу. Ох, – взглянув на ходики на стене, спохватилась, – побегу, сейчас коров гнать будут, надо Майку встречать.

– Может помочь? – крикнул вслед, но тетя Лена его уже не слышала.

Сюр какой-то. Он летал по миру, читал лекции студентам в разных странах и университетах, всегда куда-то спешил, зарабатывал, приобретал и тратил, а здесь все оставалось неизменным – ну, почти неизменным, – и все эти старые вещи, и ритм жизни.

Когда, переодевшись, Валентин Юрьевич вышел на крыльцо, тетки не было уже и во дворе. Не стала стадо у калитки ждать, понял, на улицу пошла корову встречать. Надо же, семьдесят лет, а шустрая, как в молодости, подумал не без легкой зависти. Сам он уже страдал одышкой, стоило быстрым шагом пройти пару-тройку лестничных пролетов вверх, как начинал задыхаться. Но жить иначе, чем он жил, и больше двигаться, никак не получалось. На работу и с работы на машине. В университетском корпусе тоже бегать негде, все лекции в одном крыле. Многочасовая работа над рукописями за столом, в командировках все те же лекции, встречи, заседания, перемещения из одной аудитории в другую, такое вот движение в пространстве. На спорт времени просто не оставалось. Одно время пытался ходить по лестницам пешком, но пока доберется до своего девятого этажа, устанет, по спине пот, подмышками мокро. Сразу под душ надо становиться. Плюнул, чего, в самом деле, напрягаться, когда лифт есть?

– Сейчас я тебя покормлю, – крикнула тетя Лена, загоняя во двор корову.

– Я сыт, – поспешно отозвался он. – В буфете на вокзале перекусил.

– Нашел место! – фыркнула она. – Там же все несъедобное, да и дорого. Ну, да ладно, если не голодный, с часик подожди. Я щас Толику позвоню, чтобы сегодня пораньше с работы вертался. – Вытащила из кармана мобильный телефон, нажала нужную кнопку. – Толик, ты сегодня не задерживайся! И не домой, а ко мне на ужин. Да своих по пути подбери. Всех, всех сюда! Да не кричу я, это так, от радости… Ага, приехал. А ты откуда знаешь? Наше радио сообщило? Ясно, – тетя Лена засмеялась. – Значит, и остальные уже в курсе.

– Далеко Толик живет? – поинтересовался, когда тетка упрятала телефон обратно в карман передника.

– Так на Баштанах они построились. Свой дом у них уж лет десять, – наморщила лоб. – А до этого в квартире, в двухэтажке жили, помнишь, наверное?

– Помню, – поспешно согласился он, хотя никакой квартиры в двухэтажке не помнил. Да и что он мог помнить, если в той квартире никогда не бывал и просто быть не мог, поскольку после смерти матери сюда больше не приезжал. Но если бы и приезжал, вряд ли бы пошел к Толику в гости. Они с ним, хотя и были двоюродными братьями, хотя и выросли вместе, и учились в одном классе, став постарше, тесной дружбы не водили. А уж после того, как Толик на Марине женился, между ними вообще пропасть пролегла. Но и не женись Толик на его девушке, ближе бы не стали. Разные были, и внешне, и по характеру. Никаких общих интересов.

Сообразительный, внимательный Валентин у большинства учителей ходил в любимчиках. А Толик на уроках не учился – отсиживался, скучал, глядя большую часть времени за окно. Ни одного стихотворения не мог наизусть до конца запомнить. Вахлак вахлаком. Только на физкультуре и оживал. Мог часами носиться по футбольному полю, на лыжах просто летал, и кросс на дальние дистанции пробегал лучше всех. На районных и областных спортивных соревнованиях часто занимал призовые места. Потому, наверное, и переводили его из класса в класс, не смотря на то, что объяснения учителей в его крепкой голове, способной без ущерба для здоровья отбить летящий со скоростью пули мяч, не задерживались. К тому же, Толик, оставив все силы на очередной тренировке, на уроках сидел тихо и спокойно, да и по характеру невредным был. И все ему помогали. Решали за него задачи, подсказывали, а учителя, делая вид, что не слышат яростного шепота, ставили тройки. Валентин же физкультуру терпеть не мог. Он любил математику, физику. После школы, легко сдав все экзамены, поехал поступать в университет. А Толик повез документы в школу механизаторов. Куда еще ему оставалось идти с его аттестатом? Он трактор и машину водил, наверное, лет с десяти – отец научил. Это было единственное, в чем Валентин очень сильно завидовал двоюродному брату. Трактор, грузовик – это серьезно. Он тоже хотел научиться водить. Как-то вместе с Толиком залез в кабину трактора, на котором работал отец Толика. Проходившая мимо мама, увидев его там, вдруг нахмурилась и приказала быстро спуститься. Почему-то рассердилась тогда не на шутку. «Снова залезешь, выпорю!» – пригрозила. Он никак не мог понять ее негодования. В самом деле, что такого он сделал? Просто хотел прокатиться. Кому из десятилетних мальчишек не хотелось этого? Трактор немного похож на танк. Если он станет трактористом, в армии его точно посадят на танк. «Глупый ты! – объясняла уже спокойнее по пути домой мама. – Нашел о чем мечтать. Разве это нормальная работа? Весной и осенью, день и ночь в поле, то на жаре, то на холоде, и никакой защиты от грязи и пыли. Трактористы же домой черные, как негры, возвращаются! А шум, а тряска? Знаешь как это вредно? – втолковывала. – Среди трактористов ни одного здорового нет, половина туберкулезников, а другая половина – пьяницы! Тому сена привези, тому огород вспаши, и все за бутылку». Она, хотя и вела его за руку как маленького, говорила с ним как с взрослым, потому, наверное, он и запомнил этот разговор. И все недостатки работы, которая ему так нравилась, увидел. В те времена тракторы не имели никакой защиты, такой себе железный конь, открытый степной пыли, всем ветрам, да еще этот грохот мотора.

Именно от туберкулеза в молодом возрасте умер отец Толика. Но это случилось позже, когда они с Толиком в седьмой класс перешли. А тогда – второй класс это был или третий? Мама, преодолевая молчаливо-угрюмое сопротивление, повела его к учительнице пения, которая учила музыке дочку директора школы. «Могу и с ним позаниматься, – согласилась учительница. – Только Надю я в музыкальную школу готовлю, а ему это зачем?» «Он, может быть, тоже в музыкалку пойдет», – сказала мама. «И кто это его за двадцать километров три раза в неделю возить будет?» – недоверчиво поинтересовалась учительница. «С шофером рейсового договорюсь, – не уступала мама. Когда ей что-то очень надо было, она умела быть упрямой. – Выучится на музыканта, на свадьбах и праздниках будет подрабатывать, чем плохо?» «Тогда ему не пианино нужно, а, скорее, баян или аккордеон», – подсказала учительница. «Надо, купим», – сухо ответила мама. Но на его счастье, у него не оказалось музыкального слуха и дальше нескольких уроков дело не пошло.