Ведьма из Карачева. Невыдуманная повесть

Ведьма из Карачева
Галина Семеновна Сафонова-Пирус

«Ведьма из Карачева» – рассказ моей матери о своей жизни. А была она ровесницей века (1903—1994), и все перипетии его прошли через её судьбу. Читатель узнает, как жили крестьяне до революции 1917 года и после неё (раскулачивание, коллективизация), о жизни в оккупации во время Великой Отечественной войны, о тяжелых послевоенных годах. Особенностью повествования является то, что я старалась сохранить слова и местный выговор (Брянская область).

Ведьма из Карачева

Невыдуманная повесть

Галина Семеновна Сафонова-Пирус

© Галина Семеновна Сафонова-Пирус, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Несколько лет, наездами в родной КарАчев, записывала в тетрадь, а иногда и на репортёрский магнитофон, который иногда выдавали на работе, короткие, словно вспышки, рассказики мамы о жизни. И делала это просто так, для своих детей, но спустя сколько-то лет, подумала: а не «сшить» ли из этих эпизодов «лоскутное одеяло», которое послужит не только моим детям, но и тем, кто захочет узнать: а как жилось простому человеку при социализме? Ведь маме «повезло» быть ровесницей этого периода жизни России (1903—1994гг).

Конечно, из этих «лоскутков» могла бы своими словами написать повесть о жизни матери, но потом решила, что надо сохранить интонации, отдельные слова, произносимые зачастую «не литературно», местный выговор, – составить повествование рассказчицы.

Если бы знать, что выбрала такой трудный путь!..

В течение нескольких лет составляла узор повествования, избрав вроде бы простой ход, – хронологический, – но ведь в него надо было вплести отступления, усиливающие тот или иной эпизод, так что «ход» то и дело вроде бы сбивался с ритма, да и сам процесс «сшивания» оказался сложен, – подбирать «нитки» (свои слова, выражения), чтобы они не были заметны, не портили общего узора, чтобы не проявлялось вдруг и не к месту лицо автора. Но спустя несколько лет появится книга, которую за свой счет издам в местном издательстве под названием «Свет негасимый», а позже переименую на «Ведьма из Карачева». Все, прочитавшие повесть, говорили: «Будто сидела твоя мать и рассказывала».

В заключении приведу мамины слова: «Читать будете, так знайте: вранья здесь нет, всё честно и благородно рассказано, только одна правда».

Моя мама, Сафонова Мария Тихоновна (1903—1994)

Глава 1. Вот так я и стала ведьмою

Спрашиваешь, как ведьмой стала?

А вот слушай.

Как-то выхожу рано утром… а дождик как раз прошёл, песок весь на дорогах поразмыло, гляжу, и соседка выходить, Бариниха, а за ней какая-то старуха топчить. Посмотрела я так-то на них, да и пошла себе. Пошла, да только думаю: и что это Бариниха связалася с этой бабкой? Я-то знала ее, мне про нее Вера рассказывала: «Ой, Манечка, и сволочь же она какая! Я все болею, нервничаю, вот и начали мы с Тихоном моим ругаться, а тут еще и с коровой что-то… Пригласила я эту бабку к себе, можить, что посоветуить? Пошли мы с ней в сарай, а она смотрить по стенам да все приговариваить: «Ох, страшно тут у тебя, страшно! Нечистой силы сколько!» Гляжу так-то, а она одной рукой вытаскиваить из рукава какую-то веревку лохматую да – в ясли ее… а другой – из ясель. И показываить мне: «Гляди, гляди-ка что тебе сюда насовали! Видишь, как подделали?» Да-а, отвечаю, вижу… Ничего я будто не заметила, да и говорю: ну, ладно, спасибо тебе, спасибо, да скореича выпроваживать ее. И вот теперь эта самая бабка вместе с Баринихой за мной и плетутся. Не зря это, думаю, да оглянулася так-то, а они следы мои с дороги выбирають! Я ж босиком как раз шла, и следы-то хо-орошо на песке пропечаталися! Думаю, совсем Бариниха рехнулася, раз с этой бабкой связалася, и аж жалко мне ее стало. Ну, мне-то жалко, а она как начала агитацию наводить, как начала! Каждого встречаить и рассказываить, что я ведьма. Там-то бабоньки стали судачить, там-то, а потом и небылицы плести начали.

А вот такие.

Помню, привезли как-то соседи картошки, а ссыпать с машины не успели, ночь как раз. И вот Нинка рассказывала после всем, будто сидить она на картошке на этой, сторожить и вдруг видить: я иду… и вся – в белом! Подхожу к машине и лезу на нее. Вскочила она, закричала, да кубарем в хату! Во, видишь… узнала меня, значить. Теперя ишшо. Пошла я как-то в овраг травы накосить, а навстречу ребятишки идуть, галдять, прошли мимо и вдруг что-то затихли. Обернулася, а они стоять, и шиши мне в спину показывають.

– Дети, – спрашиваю, – зачем вы это делаете?

– Да про вас, тетя, говорять, что вы ведьма и ночью коров чужих доите.

И вот, значить, надо мне в спину шиши показать, и если оглянуся, то и вправду – ведьма.

– Дурачки вы, – засмеялася. – Ведь я услышала, что вы вдруг затихли, вот и подумала: значить, замышляють что-то. И как же мне было не оглянуться?

Стала им говорить, что все это выдумки, что все это злые люди сочиняють, но послушали они, разве? А как-то навстречу сын Баринова Колька попался, ему лет восемь было, да увидал меня и так испугался! Аж побелел весь, а я и говорю:

– Что ты, бедненький? Это потому ты испугался, что твоя матка про меня наговорила? Голубчик мой, иди, не бойся.

Так проскочил возле, да скореича на горку! А я спродивилася, стою и не знаю, что делать?

Но всё это еще только цветочки были. Вот что раз соседки мои удумали: собралися Варя Доманова, Бариниха и Валя… Это Валя сейчас всё Мария Тихоновна да Мария Тихоновна, как самою то скрючило, а тогда тоже верила, что я ведьма. И вот собралися они и решили точно узнать: ведьма я или нет? А как? Да надоумил их кто-то: за шесть недель до Великого поста надо головешки собирать. Как только вытопится печка, одну выхватить, водой залить да оставить, в другой раз – опять… Насбирать, значить, этих головешек, а под Велик день сложить их под угол моей хаты, запалить, и если я ведьма, то выскочу, закричу, а если не ведьма, то сгорю. Ну, Собакина и передала мне всё это: так, мол, и так соседки соображають… и уже головешки насбирали. Бросилась я к Варе:

«Варь, ну забесилися вы, чтолича? Хотите мою хату спалить? Да разве ж я сутерплю не выскочить? – Распалилася аж вся! – Ну, если сделаете это, всех вас посажаю. Принесете головешки под угол, а я выскочу и закричу, да так закричу, что в милиции услышуть, а тебя буду за подол держать и не вырвешься от меня. Так что ж вам, поджигателям? Влупють потом по десятке и всё!

Так она не стала отрицать.

Глава 2. Антихристу предался?

А родилася я в тысяча девятьсот третьем году. Как говорила моя мать, голова у меня была ясная, так что помнить начала рано. Нябось, годика три мне только было как отец привел к нам в хату молодого учителя, и звали его Ваней. Привёл, значить, стал тот у нас жить, и я сразу к нему привязалася. Полюбил и он меня, бывало, залезем с ним на печку, вот и начнёть книжки читать. А во интересно! Слушаю-слушаю, да и засну. А еще помню, у него над кроватью иконочка висела, и горела перед ней негасимая лампадка. Горел лампадик этот, горел, а иногда, как и затухал всеодно. Тогда забиралася я на кровать, палочкой скапывала нагар с фитилька, лампадик опять загорался ярко-ярко, и свет в хате такой радостный становился, такой торжественный! Как в раю божьем. Потом учитель этот начал часто уходить куда-то, я очень скучала по нём, а когда возвращался, мамка качала головой и всё-ё так-то говорила:

– Погибнешь ты, Ваня.

Мне за него страшно становилося, и я всё спрашивала:

– А чего ты погибнешь?

– Хожу я, Манечка, поздно по улице, – он-то, – а там темно, вот мамка твоя и боится за меня.

И вот раз пришел этот Ваня домой, да и потушил лампадик, а икону снял. Мамка заплакала да к нему:

– Что ж ты сделал! Антихристу предался?

А я так напугалася! Ведь картинки-то для детей тогда какие страшные рисовали: ад кромешный и черти в нем кубуряются. Как посмотришь на картинку эту, так сразу мурашки по коже и продяруть. Вот и показался мне теперича Ваня таким страшным, что больше к нему не подошла. Зовёть, бывало, а я всё-ё убегаю. Вечерами всё так же уходил куда-то, а потом и уезжать стал и на день, и на два, на неделю, а когда приезжал, усаживалися они с отцом за стол и подолгу разговаривали. Я, конечно, не понимала их разговору, а вот только помню, как Ваня так-то и скажить:

– Мне на вашей станции садиться нельзя, тут жандармерия.

Тогда отец запрягал лошадь и вёз его до другой станции, километров за тридцать та от нас была. И вот раз уехал этот Ваня и больше не возвернулся. Но письмо потом прислал: пишить, мол, вам Ванька Крымкин… Это они с папашкой так условилися: если жандармы его схватють, то он так о себе дасть знать. И больше никогда мы его не видели и ничего о нем не слышали.

Глава 3. На лошадях работали и дед, и прадед

Спокон веку наши деды и прадеды жили и работали на земле. Крепостными никогда не были, а поэтому летом дома трудилися, а зимой подряжалися к брянским купцам овёс куда отвезти, пеньку, вино, или еще какого товару. Этим занималися все обапальные деревни: Масловка, Вшивка, Трыковка, Песочня, Рясники. У кого лошади хорошие… так что ж, стоять, они чтолича будуть? Ведь хлеб, картошка, масло, крупа, мясо – это все свое было, а на расходы-то деньги нужны? Вот в извоз мужики и ездили. Помню, когда отец возвращался, то всегда гостинцев нам привозил, а для матери вынимал из кармана деньги, и как начнёть сыпать на стол золотые пятерки, а они блестять, как живые!

На лошадях работали и дед отца, и прадед, ездили даже и в Москву, деньги туда возили, а оттуда – товары разные. Сейчас как соберутся в дорогу, так и едуть к купцу. Открываить тот им амбары, а они бяруть лопатки, ставють мерку и набирають этими лопатками пятаки. А они бо-ольшие были! И на что их такими делали?.. Набяруть в мешки, завяжуть, на возы и-и по-оехали. Раз так-то едуть, а навстречу им – мужики:

– Куда вы?

– В Москву.

– Да что ж вы туда едете-то? В Москве ж хранцуз[1 - Француз.]!

Ну, раз хранцуз, так что ж туда ехать-то? Развернули лошадей да назад. И вот ты подумай, деньги-то мужики лопатками насыпали, кто ж их считал? А ведь никто не развяжить мешок и пятака чужого не тронить! Умирать он сейчас с голоду будить, а не возьмёть! Да как же ты и возьмешь-то? Неравён час, о тебе слух разойдется по округе, что ты вор и тогда ни к кому ты больше не подрядишься! А честным будешь, то и тебе, и твоим детям работа найдется.

Жили мы хорошо, пока жив был отец. Две хаты у нас было, одна – где сами жили, готовили скоту корм, воду обогревали, а другая – где гостей встречали, праздники праздновали. Да и подворье было большое: штук десять овец, гуси, свиньи, три лошади, две коровы и нас, детей, не молоком, а только сливками поили, кашу, и то на них варили. Как вспомню сейчас ту манную кашу!.. Ох, и вкусна ж была. Нас было четверо деток у родителей – два мальчика и две девочки. Еще был дедушка…

Нет, бабушку не помню. Маленькая была, когда та умерла.