Вокализ

Он плохо спал – скорей бы утро, и как только открывалась дверь, снова бежал эти десять километров быстрее ветра – только увидеть, только увидеть её… Он лежал под её забором до темноты, когда его Хозяин приходил или не приходил за ним. Он не помнил, что ел, что пил…

Она приезжала каждую весну, в апреле, и уезжала осенью, в сентябре. Он не понимал, почему она уезжает, ведь её дом такой большой и тёплый, но, видно, так нужно было её семье. Всю долгую осень и зиму он ждал её, она снилась, на своих бывших подруг он не смотрел, разве мог кто-то сравниться с ней! Он ждал прихода каждой новой весны, потому что она – это и есть Весна, и она была для него сама жизнь. И всё-таки, всё-таки они были вместе несколько раз, они узнали друг друга. Говорят, у неё даже были от него дети, но он этого не знал.

Той весной она не приехала. Он по-прежнему ждал её около забора, ждал неделю, две, не уходил с места, не ел, никто не мог увести его домой, а потом… его не стало.

Машина остановилась у входа.

– Он там, – сказал мальчик.

– Возьми покрывало, – ответил мужчина.

Они завернули в покрывало молодого красивого дворянина-дворняжку и бережно положили в машину.

– Понаехали, понимаешь, тут разные лабрадоры, – со злостью сказал мужчина.

– Да нет, я же тебе говорил, она – золотистый ретривер, – возразил мальчик.

– Вот, вот, золотистый.

Оптина пустынь

«Не витайте в облаках, живите среди них», – прочитала я на одном из рекламных щитов на МКАД, где на голубом фоне была только эта надпись и больше ничего, что рекламируют, кто, зачем, не поняла. Наш автобус с двадцатью паломниками – девятнадцать женщин среднего возраста и один мужчина, ехал как раз к небожителям, мы ехали в Свято-Введенский мужской монастырь Оптина пустынь.

Раннее сентябрьское утро, серенький денёк, прохладно, суббота, дачники, пробки почти до Калуги. Перед Козельском посветлело, выглянуло солнце, наш небольшой автобус сильно трясло из-за ремонта дороги, но вырвались из старинного городка, и за окном потянулись бесконечные грустные осенние поля, а из зелёной листвы берёз вдоль дороги уже выбивались первые пожелтевшие ветви, как первые седые пряди осени.

Рядом с монастырём раскинулась речка Жиздра, неширокая, извилистая, с живописной зелёной поймой вдоль берегов.

– По легенде название реки получилось, когда на одном берегу кричали «жив», то на другом отвечали «здрав», – рассказывала экскурсовод.

Сразу за рекой начинался прозрачный сосновый бор и торжественная аллея вековых высоких сосен, похожих на колоннаду, идущую до монастыря.

Устроились в Доме паломника, потом пошли в Иоанно-Предтеченский скит, расположенный в парке за воротами монастыря. Именно здесь жили известные Оптинские старцы, отсюда исходила та благодатная сила, освещающая монастырь. В скиту по сей день живут схимонахи – монахи, принявшие великую схиму – совершеннейшее отчуждение от мира для соединения с Богом, иначе – великий ангельский образ. Беспокоить отшельников и заходить в скит нельзя. Мы погуляли вокруг, казалось, и воздух здесь особый.

В четыре часа пошли на обед. В трапезной на длинных столах стояли с краю три кастрюли – «щи да каша – пища наша» и компот.

– Братья и сестры, помолимся перед едой, – призвал монах. – Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя…

Вместо щей ели наваристый грибной суп – белые, подберёзовики, картошка, зелень и рыжий хлеб, то ли чёрный, то ли белый, словом, рыжий.

– Кашу кому? – спрашивала женщина, сидящая с краю, ей приходилось раскладывать всем еду в тарелки. Я не могла вспомнить, когда ела перловую кашу.

– А вкусно-то как, – соседка по столу попросила добавки.

– Вкусно, – повторила я. Запивали кашу компотом из брусники.

Вечером началась Литургия, пел хор монахов монастыря. Народа столько, что в Храм не войти, много молодёжи, стояли, слушали на улице. Служба продолжалась до девяти, потом было елеопомазание, после чего часть прихожан ушла.

Перед амвоном собрались пять-шесть монахов и запели акафист Богородице. Постепенно к ним подошли с виду обычные, современные молодые парни, одетые в джинсы, ветровки, их становилось всё больше, вот уже собрался хор, и дивное многоголосие полетело и вознеслось к небесам.

Вдоль стен Храма расставили аналои, накрыли их ризой, положили Евангелие и Крест, пришли иеромонахи, началась исповедь. К каждому священнику, их больше десяти, – длинная очередь. Стоящая передо мной молодая женщина обернулась, внимательно посмотрела на меня и, помедлив немного, спросила смущенно:

– Знаете, я первый раз исповедаюсь, подскажите что-нибудь.

Задумавшись, не сразу я ответила:

– Не называйте ни одного имени.

– Ни одного?

– Ни одного. Только «я» – не смогла, не сберегла, разрушила, обидела, не простила, не повинилась, нагрубила, обидела, обидела, обидела я, я, я… я самая, самая, самая…

– Грешная? – удивилась девушка.

– Да.

– Только так?

– Только так. Не бойтесь, Он всё знает, – я улыбнулась.

Полумрак, запах ладана, трепет свечей, лики икон, святые мощи Оптинских старцев и исповедь, исповедь, исповедь перед Евангелием и Крестом. Вышли из Храма в полночь, диск луны и бесконечно далёкие звёзды на ясном небе… и радость… радость и тишина.

А в воскресенье – Святое Причастие. Утром увидела стайку женщин, бегущих куда-то, пригляделась, а они помчались к идущему на Литургию схимонаху. Он был одет в рясу, куколь – остроконечную шапочку с крестами, мантию и особый параман – небольшой четырёхугольный плат из материи с изображением православного креста, а по краям надпись на церковнославянском языке: «Азъ язвы Господа моего Иисуса Христа на теле моемъ ношу».

Схимонах – невысокий, худой, лучики-морщинки разбежались во все стороны на бледном лице, седые волосы до плеч, седая борода, и не поймёшь, то ли ему сорок, то ли шестьдесят лет, но глаза ясные, сияющие, прозорливые, и по-детски наивные – остановился со смущённой улыбкой.

– Батюшка, батюшка, – затрещали, как сороки, паломницы, – батюшка, скажите нам что-нибудь, хоть два слова.

Взгляд схимонаха стал серьёзным:

– Читайте Псалтирь, псалом номер… и псалом номер…

– А пятидесятый?

– Пятидесятый положено наизусть знать, – схимонах опустил голову и убежал поскорее.

Возвращались в Москву поздним воскресным вечером. В домах уютным светом горели окна, по опавшим листьям шли редкие прохожие, свет фонарей стекал на мокрый асфальт и отражался в осенних лужах.

13-14 сентября 2014, Москва – Оптина пустынь

Ах, белый теплоход

Теплоход шёл с Северного речного вокзала по Каналу имени Москвы, по Волге и Оке, останавливаясь в старинных городах – Угличе, Костроме, Нижнем Новгороде, Муроме, Чкаловске – Василевой Слободе, Ярославле и потом возвращался в столицу. Первоначально теплоход должен был зайти также в Рязань, Касимов, Константиново и Коломну, но маршрут изменили перед отправкой.

Ольга Сергеевна хотела пройти именно по Оке, круизы по которой – редкость и возможны только весной и в начале лета на небольших двухпалубных теплоходах, когда река максимально полноводна. Ока – живописная и очень извилистая река с многочисленными поворотами, излучинами, речными рукавами. Однако предстояло дойти только до Мурома – Ока в этом году оказалась маловодной. Ольга Сергеевна сидела на палубе, наслаждалась рекой, весенними берегами и чудесной погодой, впереди было девять дней долгожданного путешествия.

Теплоход был заполнен полностью, пассажиры прогуливались по палубе, фотографировали, слушали судовое радио – музыку и рассказы ведущего о том, что видели на берегах. Начало мая, солнечно, тепло, молодая свежая листва, одуванчики, черемуха… и волнующий, волшебный запах весны. Ольга Сергеевна не первый раз шла на теплоходе по Каналу имени Москвы, но не переставала удивляться и восхищаться мощью, сложностью и красотой многочисленных шлюзов.

– Шлюзы – это сложные гидротехнические сооружения на судоходных и водных путях. На Канале построено одиннадцать шлюзов: все они автоматизированы, размеры камер шлюзов – 290 на 29 метров, – рассказывал ведущий.