Мы будем вместе. Письма с той войны

«И хотя я готова согласиться с теми, кто говорит: он тебе не пара…».

Но разве я скрывал это или пытался сгладить впечатление? Нет, это было бы плохо для дальнейшей жизни, а от тебя мне надо всё или ничего.

Муся, милая быстрая ласточка, прости, но мне больно, ой как больно подумать об обмане или ошибке, то есть потере того, что мне так дорого. И если это неизбежно – напиши прямо. Дальше будет тяжелей. А я тебе плохого не сделал. Я не употребил ни капельки силы, я не настаивал, я не мог бы обидеть тебя, и не смогу. Поверь, что так любить тебя способны немногие. Понимаешь ли ты это?

Муся, если ты не хочешь покидать Москвы, то я постараюсь устроить жизнь в Москве, если не вместе, то поблизости к тебе. Я ничего не требую от тебя. Но всей силой души хочу твоей любви. И не буду верить ей, покамест она не будет явной.

Сейчас ты отдала мне всё, неужели это может измениться?

Но всё это, как ты пишешь, было и прошло. Да? Теперь между нами будет только откровенное, правдивое.

Муся, ты хотела написать что-то интимно секретное и, очевидно, важное. Прошу тебя, пиши всё откровенно. Ведь между нами нет ни физических, ни духовных покровов. Ведь мы уже одно целое. Да? Милая моя, помни, что тебя любит твой Ганя всей силой своей души. И было бы грешно обидеть его обманом.

Теперь о своей жизни. Перемен нет, и не предвидится скорых перемен. Быть может, я успею получить ответ Ткаченко, тогда мне придётся побывать в Москве в НКО, а потом начнётся новая жизнь.

Был у Абраши. Приехав из Москвы, я его не застал – он ездил в Орёл. Хорошо познакомиться. Он очень понравился мне за его простоту и сердечность. Думаю, что мы будем с ним если не близкими, то хорошими друзьями. Мне очень понравилось его отношение ко мне, простое и милое, как, впрочем, и весь его характер. Передал ему свой книжный фонд, получил приглашение бывать у него и сегодня иду опять. Это хороший моральный отдых мне в условиях солдатской жизни. Он (наивное существо) много рассказывает о твоём друге. Теперь мне понятна сила твоих чувств. Он не заметил, что моя щека, прижатая ладонью, могла выдать мои эмоции.

Прости своего неуклюжего медведя. Целую тебя крепко, крепко.

Помни, что Ганя живёт ради нашей жизни, ради своего незаслуженного счастья.

P.S. Сегодня пробовал обработать один очерк, но чувствую, что нет ни памяти, ни гибкости мысли. Но пришлю (буду присылать) книжки. Пиши всё, что есть в твоей милой головке. Жду писем. Ганя.

Скажи, разве это не судьба?

12.4.44

Уже поздно. Все спят. Я пришёл от Абрама и пишу тебе. Да и кому я смогу передать то хорошее, что испытываю я, как не тебе, моей. Итак, пробыл у Абрама часов пять, и нашлось разговоров. Значит, мы подружились крепко. Да ведь и я там не был влюблённым, а следовательно, не потерял дара слов.

Свои впечатления об Абраме могу выразить просто: чудный человек. Понравилась мне и Женя. И знаешь, её голос отдалённо напомнил твой. Чем, не пойму. Он грубей, но есть что-то. Но она вообще – хороший человек.

Побывав у них, я словно смыл грязь души, хотя им я не пара. Но, быть может, мне надоела радуга в луже.

Завтра вечер проведём опять вместе. Довольна ли ты нашим знакомством и дружбой? Ты просила подружить, и я это делаю не только без напряжения, но с большим удовольствием.

Милая Муся, счастье, данное тобой, сопровождает меня и здесь. Ну, скажи, разве это не судьба? Пробудем вместе с ним мы, очевидно, долго.

Жаль, что ты не была с нами; пожалуй, я смог бы даже понравиться тебе. Скажи, почему так спокойно и легко на сердце, несмотря на твоё письмо, которое может породить неуверенность в своём счастье? Неужели всё это правда, что я любим тобой и серьёзно, а не так, как после первого отъезда? Третьего приезда не требуется для закрепления?

Нет, моя детка, теперь я приеду только с правами на счастье (правами и условиями), если до этого не получу зловещего листа. Но белый лист не посылай, так как цензура не пропустит, что-нибудь напиши. Но помни, что ты этим сделаешь убийство. Долой сомнения! Мне дали в спутники Веру, Надежду, Любовь и Мусю. Могу ли я не верить написанному? Покамест я не хочу верить.

Я не из тех, кого можно любить с первого взгляда

13.4.44

Весь день провёл в суете. Немалую долю времени посвятил оформлению своих партийных дел, чем удивил командование. Спрашивают, почему не сделал этого раньше. Что мог я ответить? Говорю, что раньше не собирался жить. Всем показалось странным, что я беспартийный. Однако горячо взялись за оформление.

Как хороша жизнь, когда вдалеке светит моя Звёздочка. Вспоминаются слова Короленко[22 - См. небольшой рассказ В. Г. Короленко «Огоньки».]. Ведь и ты мой далёкий огонёк, который заставляет двигаться вперёд меня, уставшего путника. Жаль, что иногда этот огонёк исчезает, а после него тьма становится особенно густой.

Перечитываю письма. Твою откровенность считаю ликвидацией (силлогизм) последних преград, когда наступает физическая и духовная близость. Я верю в тебя и не думаю, чтоб ты смогла плюнуть мне в открытую душу.

При разговоре с Абрашей я поразил его тем, что смог добиться отпуска. Он назвал это чудом. Глупый, он не понимает, что значит желать. А мне необходимо было съездить и, кажется, не напрасно.

Я готов трудиться до последних сил, чтоб иметь тебя рядом с собою. Значит, что я буду видеть тебя, безгранично мою. Да зачем писать! Ты, я знаю, понимаешь меня.

Милая Муся, при трезвом суждении я вполне оправдываю твои колебания. Я не из тех, кого можно любить с первого взгляда, но узнав – полюбишь, и то не умом, а сердцем.

Пришёл связной и коротко ответил: «Нет». Почему? За пять дней одно письмо. Буду ждать.

Вернулся в 11 часов. С 6 часов был у Абрама. Время провели хорошо. Писем от тебя нет. Получил только одно.

Разлука – лучший экзамен любви

13—14.4.44

Получил письмо. Долго сидел и думал. Думал тяжело и объективно. И знаешь, логика на стороне матери. Но она, конечно, ослеплена родительским эгоизмом. Ведь бывают же люди из воров и пр., бывают и подлецы под лоском внешнего воспитания. Так что её критерий, с которым она подходит к людям, не признан всеми и далёк от аксиомы.

Что такое культурность: говорить «здравствуйте» тогда, когда хочется сказать «чтоб ты сдох»? Меня удивляет эта культурность людей, впитавших перлы литературы, их содержание и идеи, но коль скоро дело касается своих интересов, то они забывают Герцена и Тургенева. Люблю я смотреть на московскую культуру с задней площадки трамвая. Хорошо наблюдать её, но, когда мне пришлось задеть локтем людей в погоне за счастьем, не украденным, а отданным мне, культурные люди кричат: «Куда прёшь?» – как кричат на рабочего в трамвае, глядя на его блузу, но не зная, что он, быть может, сделал что-то большее для человечества, чем тихая жизнь.

Логически: я – не пара. Но я не из тех, кто ставит свою фигуру в центр вселенной, хотя и беру себе место в жизни, и смогу ценить счастье, попавшее мне, больше, чем тот, кто примет твою любовь как нечто должное. Вот это – основная разница во взглядах на твоё счастье. Пишу не в осуждение Ольги Семёновны[23 - Ольга Семёновна Гиндина – учительница, мать Муси.], а отвечаю на письмо так, как я думаю. Но почему она думает, что ты убежишь от меня? Что угодно, но этого не будет. Я не исключаю возможности столкновений по вопросам труда, но не быта.

Что делать?

Герцен порядочно написал по этому вопросу, и, кажется, всё сводится к тому, что человек имеет право на счастье, но ему мешают условности.

Я не Герцен и не берусь решать философских вопросов. Пусть люди отказываются от счастья, я отвечу прозаически: прежде всего, не следует дразнить людей и задевать больные места, коросты быта. Пусть для них небо остаётся без грозовых туч. Это не ложь и не подлость. Вдруг завтра бой, и твой Ганя не будет иметь претензий к жизни, или останется инвалидом и не будет иметь претензий к судьбе. Значит, угроза была напрасной, и она только сделает трещину в семье.

Может, за этот период тебе встретится человек, и тебе трудно будет связать свою судьбу со мной. Вот когда я явлюсь со всеми данными не пылкого любовника, а мужа, мы сами можем решить вопрос, не консультируясь у инструкторов по счастью (вроде Деи).

Но прошу одно: пусть тебя не оскорбляет этот материнский эгоизм. Будет время: ты не убежишь, а вернёшься радостной, тогда сердце матери оттает. Ведь мы знаем друг друга больше.

Ты удивляешься, как это получилось. Детка, да ведь когда я преодолевал препятствия разлуки, я знал, что сила моих чувств передаётся тебе. Ничего удивительного нет, что твоё сердце согрелось около моего огня больше, чем около яркого света твоих товарищей.

По-моему, волноваться нечего. Разлука – лучший экзамен любви. И, если на нём мы провалимся, это будет легче, чем поспешно построенная жизнь, которая может раздавить или покалечить её обитателей.

Прости, что я пишу тебе так спокойно. Это письмо мне далось не даром, но я должен уметь спокойно говорить о беспокоящих меня вопросах.

Теперь мне хочется поговорить не с робкой девушкой, ошеломлённой ударом жизни, а с другом, работником, учителем.

Как я рад, что ты понимаешь, что твои знания в Москве – «предмет ширпотреба», тогда как в другом месте это насущный хлеб для детей культурно голодных, знающих свою отсталость, стремящихся к свету. Вспомни интеллигентов 50-х – 60-х годов, которые бросали карьеру (оклад, квартиру, положение) и шли «сеять разумное, доброе, вечное» в свою Вахлатчину[24 - См. Н. А. Некрасов «Кому на Руси жить хорошо»: «Минув деревню бедную, Безграмотной губернии, Старо-Вахлацкой волости, Большие Вахлаки, пришли на Волгу странники…».]. Муся, разве ты не чувствуешь свою силу?

Но я не против Москвы. Только в ней я жить не буду. Километров 50—100 – и там я буду не просто выполнять, а трудиться. Муся, дай мне свою руку в этом труде, и мы пройдём небесполезную дорогу (хотя и нелёгкую).

Ну и разболтался, да ещё и на три гласа. Не сердись. Чувствуй себя бодрей. Мудрец сказал: «Если твоя правда настоящая, то час её прихода недалёк». Аминь!

Чтоб не нервировать семью, разреши писать или на школу, или до востребования. Мне всё же не хочется доставлять лишних мучений твоей маме.

Жду писем, таких, как это, я вижу его откровенность, и это радует меня. Твой Ганя