Человек из пропавшей страны

– Помогай давай! – крикнул Глухарь. Тут же подбежал Лысый Краб и они перетащили громадину Француза.

– Уходим, быстрее, давай за руль! – крикнул Лысый.

Сафаров сел в машину. Сильно воняло кровью. Он включил скорость и поехал за Крабом. Тут его начало трясти. Нога давила на газ и тряслась, руки тряслись, все тело тряслось крупной нервной дрожью. Француз бы сказал, что это нормально в таких случаях. Уж он то знал, когда был жив. А теперь он всем весом неуклюже навалился на дверь и не дышал.

Машины свернули на проселочную дорогу, уходившую в лес, и долго ехали по ней, пока не встали у реки и моста через нее. Сафаров немного успокоился. Все вышли из машин. Над ними раскинулось роскошное звездное небо, какое бывает только осенью. Звезды, казались такими близкими, словно можно было дотянуться до них рукой. И стояла такая оглушающая тишина, что слышно, как кровь течет по венам.

– Надо скидывать тачку, – к ним подбежал Фрол. Он только что осмотрел берег. “Девятку” спереди посекло осколками, дырки от пуль в лобовом стекле, пулевые отверстия сзади, заднего стекла нет. На таком аппарате далеко не уедешь. И в город не сунешься. Машина зарегистрирована на Француза, да и прав у Сафарова нет. Принимать решение нужно быстро.

– Вон там хорошее место, крутое. Толкаем туда.

Лысый в это время осматривал Француза. Пуля пробила его сзади через сиденье. Сколько же крови в нем!

– А этого куда? – спросил Лысый.

– Туда же! В реку! С машиной! – ответил Фрол.

– Надо бы в землю, – сказал Лысый.

– Нет времени! Уходить надо!

– Студент, Глухарь, сюда! Забирайте вещи и документы!

Втроем они столкнули “девятку” в реку, промокнув до пояса. Машина быстро набрала воды и послушно закатилась на глубину своим ходом. Пузыри еще какое-то время выходили на поверхность.

"Прости нас, Француз!"

Дальше поехали на машине Лысого. Проселочными дорогами, в объезд, подальше от того места. Сафаров сел рядом с Петровичем. Он и позабыл, что с ними этот дед, представитель завода. Петрович сидел бледный и без настроения. Сафаров повернулся к нему и сказал с усмешкой:

– Дед, как ты тут? В штаны не наложил?

Тот отвернулся и ничего не ответил. Да и что можно тут ответить?

Ехали всю ночь. Спать никто не хотел. Ориентировались по картам, которые в те годы были в каждой машине. Теперь Фрол осторожничал. Под утро Петровичу стало плохо с сердцем. Его высадили в поселке, где была какая-никакая больничка, а сами поехали дальше. Домой вернулись через двое суток. Всем было велено “залечь на дно” на две недели или уехать из города.

А Савельева в Москве искали "братки". Хотели предъявить за то, что подставил их, сказав, что у Фрола всего один пистолет. Виновника не нашли, потому что его кто-то предупредил. В спешке Савельев уехал в Молдавию и растворился где-то в Европе.

***

– Привет.

– Привет! Ты где так долго пропадал?

– Да, было дело.

– Договорился насчет армии?

– А-а, ты об этом. Да, все хорошо.

– Что с тобой? Ты устал?

– Да, Лен, я устал. Я до смерти устал.

– Сейчас я тебя покормлю, иди умываться. Потом ложись и спи.

– Спасибо, Лен, ты самая лучшая…

Глава 27. Пластмассовая люстра под хрусталь

Сафаров никуда не уехал. Две недели он провалялся на диване у Ленки. Стал задумчивым, раздражительным. Дни напролет смотрел телевизор. Вечерами выходил из дома, бесцельно бродил по городу и смотрел на суету.

На каждом углу, а не только на рынках, развернулись стихийные торговые ряды. Люди выживали, как могли. Продавали старье, инструменты, сворованные с заводов, заготовки в банках, домашнюю утварь, подшивки некогда модных журналов и книги, вязанные носки и рукавички, шарфики и кофточки. Жарили по ночам семечки на кухне, сосиски в тесте, пирожки, затем свежее выносили с утра на улицу. Впереди зима и много женщин после торговли на морозе никогда больше не смогут рожать.

В один вечер Сафаров оказался около дома, в котором жил Краб. Огляделся, посидел на лавочке неподалеку, зашел в подъезд и постучал в обитую дерматином дверь, которая оказалась не заперта. Внутри обстановка напоминала дорогой притон. На разложенном кожаном диване, застеленном простынями, запрокинув голову, лежал Краб. Рядом с ним, уткнувшись лицом в подушку, лежала женщина. На столе разбросаны остатки обильной трапезы, на полу – пустые бутылки, одежда и вещи. Краб приоткрыл глаза и расплылся в пьяной улыбке:

– Заходи.

Он поднялся, сел и с трудом налил водки в стакан.

– Пей.

– Я тут неподалеку проходил, – начал Сафаров.

Краб поискал что-то на столе, зажег сигару, затянулся и выпустил облако дыма. Затем молча посмотрел на Сафарова, словно хотел что-то сказать, но не мог подобрать слова. Женщина лежала не шевелясь. Сафаров отпихнул ногой бутылки, взял стул и сел с другой стороны от стола.

– Когда уже можно будет выходить на поверхность? – спросил он.

– Хоть сейчас, – ответил Краб.

– Серьезно? Пронесло?

Лысый кивнул.

– Кого-нибудь из наших искали? – спросил Студент.

Краб отрицательно покачал головой, щурясь от едкого дыма. Марат взял стакан с водкой, сделал пару глотков и поставил на стол. Нашел подсыхающий хлеб и кругляш колбасы, понюхал и съел.

– Француза жалко, – произнес он.

– Туда ему и дорога, – ответил Краб.

Женщина на диване зашевелилась, подняла голову и посмотрела затуманенным взором на юношу. Лысый откинул тонкое одеяло с ее голого тела.

– Хочешь? – кивнул он Сафарову.

Марат покачал головой. В квартире Краба, если не обращать внимания на беспорядок, была современная обстановка. Мебель, техника, дорогие шторы, хрустальная люстра в зале. Раньше любили эти стекляшки. Стены покрыты тиснеными импортными обоями и цветным шелком. Полы застелены коврами с коротким ворсом. В углах комнаты стояли две большие бронзовые кошки.

Марат встал и подошел к стене, на которой висели фотографии. Беззаботный паренек с белобрысыми волосами, в котором угадывался Сергей Краб, затем пустое место, и сразу фото с женой. Она красивая, кудрявая от химической завивки, с непременным выражением растерянности на лице тех поздних советских лет. Краб отобразился с потухшими глазами, циничными и усталыми. На третьей карточке они у детской коляски, где сидит девочка лет пяти. Светленькая, почти прозрачная. Ее взгляд направлен куда-то в сторону, рука застыла в неестественном жесте, тоненькие ножки безвольно лежат на подстеленном одеяле.