Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1

Центральная улица Уфы. Открытка начала XX в.

За нашим домом Лазаретная улица становилась глухой и скоро выходила в «степь» (поле), где было кладбище с церковью[133 - Церковь Иоанна Предтечи на ул. Богородской (ныне Революционной) была заложена в 1831 г., освящена в 1845 г., снесена в сер. 1930-х гг.], копией казанского пирамидального памятника на взятие Казани[134 - Храм-памятник воинам, павшим при взятии Казани в 1552 г. (1813–1823; авторы проекта Амвросий (Сретенский), Н.Ф. Алферов) – один из старейших воинских мемориалов России. В наземной части памятника – храм в честь Нерукотворенного Образа Спасителя; в подземной – церковь-усыпальница в честь преподобного Илии Муромца. Памятник представляет собой поднятую на высокий постамент двадцатиметровую четырехугольную усеченную пирамиду со всеми равными измерениями: длиной, шириной и высотой. С четырех сторон входы в здание украшены греческими портиками и двумя дорическими колоннами.]. За кладбищем пруд, где купали лошадей, тут же купались и мальчишки, вылавливавшие пиявок; подальше казармы пехотного батальона и лагерь, примыкавший к непроходимым кустам орешника и леса, спускавшегося до пристани на реке. С другой стороны «степь» заканчивалась зданием острога и рядом щепного рынка, а далее дорога спускалась также к реке Белой, огибавшей полукругом город. У пристани и начиналось судоходство по р[еке] Белой до Казани и Нижнего Новгорода. Пароходы были мелкосидящие, однопалубные, с крошечными каютками в трюме и небольшой рубкой-столовой. Пароходное общество «Самолет»[135 - «Самолет» (1853–1918) – одно из трех крупнейших российских дореволюционных пароходств на Волге, обслуживало регулярные линии по Волге от Твери до Астрахани, по Оке – от Нижнего Новгорода до Рязани, по Каме – до Перми и по Шексне.] было первым по времени, но его пароходы с громкими названиями «Рыцарь», «Витязь», «Скорый», «Проворный» ходили далеко не проворно. Износившись на Волге, они теперь были загнаны в Уфу. Ходили неисправно, тянулись до Казани по шести суток, постоянно застревая на мелях. Потом появились еще худшие пароходы В.Т. Поповой, с названиями в честь ее сыновей: «Александр», «Николай» и «Михаил», – совершенно позорившие честь ее чад[136 - Купцам Поповым принадлежали магазины в гостином дворе, пивоваренный завод в Уфе и Алексеевский винокуренный завод в Уфимском уезде, пароходы – «Амур», «Златоуст», «Императрица», «Царь», «Царица», «Латник», «Урал».]. Эти посудины отпугивали даже самых неприхотливых уфимцев. <“Ведь он развалится, разве на нем можно ехать?” – так оценивали свой же пароход лоцманы>[137 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 28.].

Так как пароходы отходили ночью, с расчетом быть на главных пристанях, где надо грузиться, днем, то на пристань раньше ездили под конвоем полицейских. Против пристани, на том берегу реки, был и наш рабочий прикол, где мы гимназистами проводили все лето. Вспоминая о давней, прежней Уфе, теперь так отрадно добавить о результатах завоеваний Великой социалистической революции, когда Уфа стала столицей Башкирской республики, раскрывшей свои богатейшие недра. Глухой Стерлитамак с ничтожной тогда деревушкой Ишимбаево стали приуральским Баку. За годы сталинских пятилеток в Уфе построены: ЦЭС[138 - ЦЭС – Центральная электрическая станция (Уфа, Ленина, 116; 1930) была построена для энергетического обеспечения строящихся предприятий и электроснабжения всего города.], спичечная фабрика, лесо-фанерный комбинат, моторный завод, нефтепромыслы, железные дороги, крекинг-завод, макаронная фабрика, Дом правительства, Дом специалистов, десятки школ, больниц, детских учреждений, жилых домов, Дворец социалистической культуры, прекрасный художественный музей с библиотекой по искусству, центральная библиотека, Дом кооперации, Дом связи – все это украсило Уфу, сделало ее неузнаваемой.

Мост через реку Белую. Открытка начала XX в.

В Уфе уже нет «фонтала», а строится второй большой водопровод, устраивается канализация, замощены и асфальтированы улицы, проложен трамвай, автобус везет с вокзала и пристани. Огромные магазины вместо прежних лавчонок. Парки культуры и отдыха, стадион. Разработанный Гипрогором проект генерального плана Уфы увеличивает территорию города в три раза. Исключительно благоприятные условия делают город красивым и культурным. Лет около двадцати тому назад, будучи у А.Д. Цюрупы, мы, уфимцы, мечтали о том, что Уфа должна стать большим, хорошим городом.

Мечта исполнилась.

Раньше Уфа была «местом не столь отдаленным» для политических ссыльных. В Уфу была выслана княжна Долгорукая[139 - Следует уточнить, что речь идет об А.Д. Долгоруковой, которая происходила из семьи купца 2-й гильдии города Городня. А.Д. Долгорукова по подозрению в принадлежности к партии «Народная Воля» в августе 1880 г. была выслана под гласный надзор в Уфу, где находилась с 1880 по 1884 г. До 1903 г. она была под негласным надзором полиции, жила в Саратове, Нижнем Новгороде, Казани и других городах.], жена известного революционера Ширяева, погибшего в Петропавловской крепости. Во время ссылки в Уфу в Долгорукую перевлюблялись все местные «радикалы», и местный поэт С.А. Катанский писал в честь нее стихи. Потом Долгорукая была выслана куда-то далеко, в Сибирь. Был сослан сюда также писатель С.Я. Елпатьевский, бывший нашим домашним врачом, экономист Я. Абрамов, А. Якимов, Н. Ремезов, описавший в своей книге «Очерки дикой Башкирии»[140 - Н.В. Ремезов окончил землемерные классы при Уфимской мужской гимназии и работал землемером в Уфимском по крестьянским делам присутствии (1873–1884). С начала 1880-х гг. публиковал в местных газетах корреспонденции о земельных махинациях в Уфимской губ. В 1884 г. переехал из Уфы в Петербург, где служил в Министерстве государственных имуществ. Ему принадлежит серия книг, посвященная истории крестьянской и правительственной колонизации Башкирии: Ремезов Н.В. Очерки из жизни дикой Башкирии: Быль в сказочной стране. М., 1887; Ремезов Н.В. Очерки из жизни дикой Башкирии. Переселенческая эпопея. М., 1889; Очерки из жизни дикой Башкирии. Судебная ошибка или сознательное преступление? Владивосток, 1900.] расхищение башкирских земель. Были потомки поляков, сосланных в Уфу еще при Екатерине II, жили еще потомки ссыльных шведов, как, например, Гопиус. Его сын, мой товарищ по гимназии, деятельный революционер, погиб на воронежском фронте в 1918 г. Были немцы-булочники <Факкерод, Розенман>[141 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 28 об.] и наш колбасник Отто Манн. Из среды уфимских помещиков происходили: историк академик Пекарский, писатели М. Авдеев и П.И. Добротворский (народник); в Мензелинском уезде жил исследователь русских песен, выпустивший хороший сборник напевов, Пальчиков[142 - Речь идет о книге: Пальчиков Н. Крестьянские песни, записанные в селе Николаевке Мензелинского уезда Уфимской губернии. СПб., Издание А.Е. Пальчикова, 1888. Сборник посвящен песням одной местности, одного села и может считаться образцом местных сборников. Мемуарист, по-видимому, приводит прозвища Н.Е. Пальчикова.] Асклипиадот Асклипиадотович[143 - Редкое имя греческого происхождения (?????????????), которое у Бондаренко написано с ошибкой. Правильно: Асклепиодот Асклепиодотович. В его основе имя греческого бога врачевания Асклепия. Известен также Асклепиодот Александрийский (2-я пол. V в. н. э.) – естествоиспытатель, математик, врач, философ, ученик и последователь Прокла, автор комментария к «Тимею» (Olymp. In Meteor. 321, 28).], которого крестьяне звали сокращенно по-своему: «Пилипилипидотыч».

Среди группы помещиков выделялся заводчик Базилевский, выстроивший деревянный театр и отдавший его городу. В театре шли любительские спектакли, где впервые я смотрел пьесы Островского, «Уриэля Акосту»[144 - Гуцков К.Ф. «Уриэль Акоста». Трагедия (1847, первый русский перевод 1872).] и наслаждался живыми картинами. Директор Волжско-Камского банка П.И. Колотов был отличным исполнителем-комиком в водевиле «Андрей Степанович Бука»[145 - Григорьев П.И. «Андрей Степанович Бука, или Кто не плясал по женской дудке». Комедия-водевиль в двух действиях (1847).], а бывший помещик П.Г. Рязанцев, о котором я скажу ниже, замечательно играл Расплюева. <Базилевскому принадлежало село Табынское в ста верстах от Уфы, где находились богатые серно-соляные источники. Его именья частью перешли к Ляховой, у которой был сыроваренный завод и дочь, всеми называемая “Катенька”. Завод не оправдал себя и прикрылся, а дочь, старая дева, была сердобольной и любила молодежь. Мы бывали у них и с Катенькой ходили по соседним башкирам пить кумыс. Как-то, будучи с нами в гостях у какого-то башкира, Катенька все ласкала его маленького сына и просила отдать ей его на воспитанье. Башкир на эту помещичью прихоть возразил: “Зачим тиби, Катинька, мой малайка (мальчик), твоя посуда есть, струмент найдешь, сама родишь”>[146 - Расплюев – центральный персонаж в пьесе А.В. Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» (1854). РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 29.]. Много появилось мелких помещиков в эпоху расхищения башкирских земель, когда шли за бесценок (с подкупами) отличные черноземные земли, [скупаемые] у опутанных хитроумной системой «наделов» башкир.

Торговля у гостиных рядов в Уфе. Фото 1880-х гг.

Главой помещичье-дворянского класса всегда считался губернатор. Преемником Ушакова был Щербатский; сын его Федор учился в уфимской гимназии, поражая знанием языков, впоследствии он стал профессором санскритского языка Петербургского университета. Затем «либеральный» Щепкин, изумивший чиновников-бюрократов тем, что сделал первый визит к сосланному писателю Елпатьевскому и на вечере в дворянском собрании ходил с ним под руку, любезно беседуя. Потом был военный генерал Норд, при котором губернской Клеопатрой состояла богатая помещица Опочинина, <жившая на Б. Успенской улице, наиболее грязной, где экипажи гибли. В один вечер Норд, возвращаясь от Опочининой, застрял со своей каретой в самой гуще глины и грязи так, что вызывали пожарных “вытаскивать Норда из грязи”. Уфимцам это дало повод шутить и злорадствовать, но улицу так и не исправили>[147 - Там же. Л. 29 об.].

Троицкая церковь в Уфе. Фото 1910 г.

Губернская иерархия дополнялась высшей духовной властью – архиереем. Сначала был Никанор, любитель и организатор хорошего церковного пенья. Стоя на кафедре в соборе во время службы, он часто вынимал из-за пояса камертон и давал тон певчим. Любил говорить проповеди, красиво рисуясь перед уфимскими барынями, вышивавшими ему пояса. После перевода его в Одессу в Уфу приехал из далекого Якутска Дионисий, угрюмый старик, сокрушавшийся, что излюбленную им езду на собаках пришлось сменить на архиерейский выезд в четыре лошади, гуськом по две, и на карету вместо саней. Благодушный пастырь доверял своему кучеру, когда тот, известный на всю Уфу пьяница, проезжая мимо кабака, останавливал карету и на вопрос архиерея: «Что случилось, зачем остановился?» – отвечал: «Чека[148 - Чека – стержень в виде клина, вставляемый в специальное отверстие на концах осей, болтов и т. п. для удержания на них деталей, втулок, колес и т. п. В данном случае – чека оси телеги.] выскочила, ваше преосвященство, сейчас починю» – забегал в кабак, быстро подкрепившись, выходил, стучал по колесу и снова торжественно ехал.

Улица старой Уфы. Открытка начала XX в.

Из среды башкир и татар только дети крупных помещиков учились в столице. Сын уфимского муфтия Салтанова учился в Пажеском корпусе[149 - Пажеский Его Императорского Величества корпус – престижное военно-учебное заведение Российской империи, было создано в 1750 г., как военно-учебное заведение существовал с 1802 г. Его воспитанники получали первоклассное военное образование, достойное придворной и гвардейской службы. Воспитанники Пажеского корпуса в период обучения считались причисленными к императорскому двору и систематически несли обязанности караульной службы. Пажи, возведенные в придворный чин камер-пажа, были прикреплены и несли службу при императрице и великих княгинях во время балов, торжественных обедов, официальных церемоний и других мероприятий.]. Но они жили большей частью в столице и только изредка наезжали в Уфу. <Была другая группа культурных уфимцев, вроде попа Барсова, имевшего и кумысолечебное заведение>[150 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 29 об.]. Из семьи уфимского священника Барсова славился своим голосом старший сын и дочь Е[лена] Я[ковлевна], ставшая по мужу Цветковой, впоследствии отличное сопрано Частной русской оперы в Москве.

Музыкальный центр был у жены уфимского купца Паршина, окончившего естественный факультет и принявшегося за отцовское торговое мануфактурное дело. Его жена окончила Петербургскую консерваторию и основала в Уфе музыкальный кружок[151 - Речь идет о музыкальном кружке, созданном В.Д. Паршиной в Уфе в 1880-е гг., в котором она давала ученикам уроки музыки (преподавались теория музыки, гармония, пение).]; ее поддержке немало был обязан Шаляпин, как-то застрявший в Уфе[152 - Ф.И. Шаляпин приехал в Уфу в середине сентября 1890 г., заключив свой первый театральный контракт с антрепренером С.Я. Семеновым-Самарским на службу хористом Русской комической оперы и оперетты. Он участвует во всех спектаклях труппы в качестве хориста и в выходных ролях. 18 декабря певец впервые исполнил сольную партию Стольника в опере С. Монюшко «Галька». В мае 1891 г. Ф.И. Шаляпин поступает на службу в Уфимскую губернскую земскую управу в качестве писца, продолжая выступать на сцене. В начале июня 1891 г. уезжает из Уфы в Казань. Летопись жизни и творчества Ф.И. Шаляпина. В 2 кн. Книга 1. 2-е изд. Л., 1988. С. 43, 45–46, 51–52.].

Отец нашего великого художника М.В. Нестерова торговал в Уфе галантереей и жил на нашей же улице. Идя из гимназии, мы часто видели сидевшего у окна старика с бритым лицом и строгим взглядом, с сигарой и, почему-то боясь этого пронизывающего взгляда, старались скорее прошмыгнуть мимо окон[153 - Усадьба уфимского купца В.И. Нестерова находилась на Лазаретной улице (в настоящее время Ленина), дом Нестеровых был снесен в 1956 г.].

Из купцов выбирались гласные думы. Однажды отцы города выбрали городским головой Д.С. Волкова, дворянина с замашками большого барина, имевшего в Уфе, против нас, очень приличный дом. Личность темная, нажился он при расхищении башкирских земель, что в купеческом деле считалось большим, умным делом. Волков имел связи в Петербурге, и <это, должно быть, было учтено при выборах его городским головой. Благодаря связям>[154 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 30.] ему удалось выхлопотать направление железной дороги от Самары вместо Вятки на Уфу, за что город преподнес Волкову звание «почетного гражданина г. Уфы». В городском общественном саду купца Блохина, где в небольшом летнем деревянном театре шла оперетка «Орфей в аду»[155 - Оффенбах Ж. «Орфей в аду». Оперетта в двух актах на оригинальное либретто Эктора Кремьё и Людовика Галеви, пародирующее античный миф (первое исполнение в 1858 г. в парижском театре Буфф-Паризьен).], артист Ольгин, игравший аркадского принца, спел:

Когда я был аркадским принцем,
Я воровство всегда карал,
Но раз в Башкирию заехал,
И клок землицы там урвал.
Не удивляйтесь. Там ведется
На этот счет порядок свой:
Ворам гражданство там дается,
И главный вор там головой.

Головы в театре не оказалось, но была его жена. Конечно, обморок, скандал. <Сын Волкова, гимназист старших классов, отличавшийся непомерным великовозрастием и еще большей глупостью, побежал объясняться за кулисы>[156 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 30 об.]. Стихи эти написал кто-то из губернаторских чиновников, и губернатор Щепкин их разрешил, но за это Волков вскоре выжил Щепкина из Уфы.

Типичны были уфимские старые чиновники. Купечество, преобладавшее в городском населении, <начиная от Колмацкого, по имени которого была названа и улица, кончая мелким торговцем в “Старой Уфе”, весь товар которого укладывался в одном ящике, все оно>[157 - Там же.] относилось презрительно к «двадцатникам» (чиновники получали жалованье двадцатого числа каждого месяца), называя их «крапивным семенем», «хапалами». Купец имел свой выезд, ездили на своих лошадях врачи, помещики, признаком «порядочности» считалось иметь хотя бы скромный свой экипаж, чиновник же ходил пешком. Регулярно, в определенный час утра, в восемь с половиной, шли чиновники на занятия и в два с половиной шли обратно, не спеша, той же дорогой. Это упорное постоянство было своего рода хронометром. «Что это у нас часы в зале отстают, – говорила мать, увидевши в окно чиновника Кадрунцева, – ведь уже половина третьего, надо подвести их». А ровно через полчаса возвращался банковский чиновник Чуфаровский.

Бульвар в Уфе. Открытка начала XX в.

Официальным представителем чиновничества был Н. Гурвич, по образованию врач, но не практиковавший. Сухой, низенький старичок глубоких лет. Имея титул «его превосходительства», он появлялся всегда на всех торжествах в орденах, с двумя звездами и лентой через плечо. Считался председателем статистического комитета и где-то еще присутствовал. В конце базарной площади стоял небольшой двухэтажный каменный домик казенной архитектуры пятидесятых годов. Это был Губернский статистический музей, устроенный Гурвичем. В нем были три комнаты, скучные, пустые и холодные, с ничтожными коллекциями краевого значения, а внизу жил сторож, охраняя три отрезка дерева и мамонтов клык, ржавую кольчугу, да тут же помещавшуюся крошечную библиотеку по истории и экономике Приуралья, пожертвованную помещиком, вытиснившим на корешках книжных переплетов предусмотрительные слова «Украдено у А.В. Звягинцева»[158 - Аналогичным образом помечал свои книги В.А. Гиляровский, возможно, знавший об уфимском помещике. Следует уточнить, что И.Е. Бондаренко не совсем прав в оценке деятельности Н.А. Гурвича в 1864–1891 гг. на посту секретаря Уфимского губернского статистического комитета; в частности, первая государственная библиотека с бесплатной читальней в Уфе насчитывала к 1890 г. 3785 томов. См. об этом в: Нигматуллина И.В. Старая Уфа. Уфа, 2007. С. 10–13. Краеведческий музей, созданный по инициативе комитета, существовал на пожертвования. С 1871 г. музей располагался в каменном здании на торговой площади (бывшей гауптвахты). Начиная с 1864 г. в музей стали поступать коллекции по горнозаводской промышленности, минералы, палеонтологические и археологические находки, гербарии, образцы древесных пород и изделия из дерева, образцы почв, модели сельскохозяйственных орудий и др. В 1890 г. в музей поступила кольчуга, найденная в земле башкиром деревни Тулебаевой.].

В связи с этим музеем встает в памяти курьезная фигура археолога Руфа Гавриловича Игнатьева. Ученый исследователь русской старины и раскола, он все свои труды отсылал куда-то в Петербург, где его работами пользовались другие. Бедный холостяк уже преклонных лет, с лицом, сморщенным точно печеное яблоко, лысый, низенького роста, он одевался крайне неопрятно. Парусиновые, давно немытые панталоны, грязная сорочка выглядывала из-под фрака, фалды которого торчали из-под короткого пальто, на голове белая когда-то фуражка. Поклонник барышень и большой пьяница, он любил гулять с ними и, проходя мимо Сухановского кабака, просил позволения забежать на минуту хватить шкалик[159 - Шкалик (от нидерл. schaal – «чаша, шкала») – устаревшая российская единица измерения объема жидкости, сосуд такого объема. Применялась для измерения количества вина и водки в кабаках. 1 шкалик равен

?

ведра или

?

чарки.], после чего снова присоединялся к спутницам. В большие праздники любил читать «Апостола»[160 - «Апостол» – богослужебная книга греко-российской церкви, содержащая в себе деяния и послания апостольские с разделением их на зачала и главы и предназначенная для чтения в церкви при богослужении; в ней находится указатель апостольских чтений, приуроченных к дням церковного года, и другие необходимые сведения.] в Успенской церкви.

Врачи в городе пользовались особым уважением, было их немного, и некоторые из них были своеобразные типы. Вот доктор Беневоленский, массивный толстяк, аккуратно ездивший каждый вечер в клуб, где в карты не играл, а проходил в читальню, куда лакей приносил ему огромную рюмку водки и бутерброд с зернистой икрой; просидев часа два за газетами и журналами, а их выписывалось много, доктор шел в карточную, беседовал, снова приносилась такая же рюмка и такой же бутерброд, и Беневоленский ехал домой, перекашивая своим тучным корпусом тарантас, так что царапало крыло за колесо. И так ежедневно и в том же порядке. К странностям этого старого холостяка следует добавить, что он оставил после себя два больших тома в лист [форматом] собрания скабрезных анекдотов, тщательно им записанных со всей их циничной орфографией.

Флигель усадьбы Нестеровых на Центральной улице в Уфе.

Фото 1940-х гг. (перед сносом)

Полицейским врачом был Виноградов (о нем упомянул и Елпатьевский), неукротимый взяточник, наживавшийся при рекрутских наборах; большой ханжа, он в частной практике, прописывая рецепты, сначала макал перо в лампадку перед иконой для святости, затем вытирал перо и уже тогда макал в чернильницу. Был он особенно популярен среди взрослых гимназистов, прибегавших к его помощи в своих «шалостях молодости».

Еще толще, чем Беневоленский, был еще доктор Мартарий Матвеевич Борецкий, детский врач, лечивший нас, детей, и других смазыванием горла ляписом. Военный врач Бочков, грубый и обращавшийся ко всем на ты, при чем ругался: «Обжираешься, вот и подохнешь». Появился зубной врач Каплан, да скоро уехал, уфимцы больше предпочитали заговаривать больной зуб на рябиновой косточке. Популярен был фельдшер Шаронка, лечивший также и лошадей. <Потом появились молодые врачи уже новой формации: Машков, Цветков, военный врач Куржанский, открылась и вторая аптека Глюка>[161 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 31 об.].

Процветала долго домашняя медицина, и крепка была вера в старуху Лавриху, которая «правила» женщинам животы (лечила массажем); посылали за Котельничехой, если кто-либо из детей заболевал, эта лечила «от глазу», взяв чайную чашку с отбитой ручкой, хранившуюся особо в шкафу, нашептывала на воду, брала уголек и, набрав заговоренной воды в рот, прыскала в лицо заболевшему. Отец почтительно выслушивал доктора, затем приглашал выпить и закусить, аккуратно платил за визит рубль, посылал в аптеку за лекарством и нераспечатанным ставил в низ буфетного шкафа. На мой вопрос, зачем же столько нераспечатанных лекарств, отец ответил, что я ничего не понимаю: «Заболеет кто-нибудь, я даю пузырек, может быть, и поможет». Лечился же отец только баней, где его жестоко парил кучер, а после бани выпивал лафитник[162 - Лафитник – стопка или большая рюмка удлиненной формы, количество жидкости, вмещающееся в такой сосуд.] перцовки и пять-шесть огромных кружек горячего чая.

С полицией жители мирились как с неизбежной неприятностью, да ее и незаметно было, а если где-либо появлялся полицейский, то это означало нечто чрезвычайное. Пожарные же пользовались уважением, как лица, приносящие помощь, но их было очень мало, и так плохо были они оборудованы. При возникновении пожара раздавался частый набат колокола, висевшего на высоком столбе у здания городской думы, так наз[ываемый] «сполох»; первыми на пожар бежали особые любители тушенья из мастеровых и торговцев, и только позже приезжала убогая пожарная машина, у которой всегда «кишка» была (т. е. резиновый рукав) худая. К числу таких рьяных охотников пожаротушения относился Черный, так назывался брюнет с курчавыми волосами и волнистой бородой, торговавший дешевыми леденцами и халвой около магазина Блохина. <При первых же звуках набата Черный совал свой лоток в магазин и мчался на пожар, где и проявлял героическую отвагу>[163 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 32.].

В горячий летний день 1878 г. вспыхнул пожар на «нижнем» базаре, потянулся в гору, горели целые улицы, застроенные деревянными домами с тесовыми крышами. Был ветер, и огонь перекидывался через горящую улицу на соседнюю. Обезумевшие люди кидались из стороны в сторону, спасаясь от пламени и дыма;

выносился домашний скарб, мычали коровы, ржали лошади, раздавались людские крики, плач, причитания старух с поднятыми в руках иконами «неопалимой купины». Незабываемые картины людского горя. В журнале «Нива» появилось изображение «Уфа после пожара». Затем пожары начались ежедневно, возникая почему-то в полдень. Училища и гимназии были распущены, по мере сил помогали тушить пожары. В тот же год возникли огромные пожары и в других городах, тогда Оренбург и Моршанск выгорели чуть не наполовину. Весь город держал свое имущество более недели на возах. Главный недостаток заключался в воде, так как водопровода не было, на реку ехать было не близко, пруды в городе служили в это время бассейнами для наполнения маленьких пожарных бочек. После этого колоссального пожара в Уфе было образовано Вольное пожарное общество. Все извозчики и частные лица, имевшие лошадей, обязаны были иметь бочки с водой и являться на пожар. Каждая бочка получала один рубль, а прискакавшая на пожар первой – три рубля. При первых же звуках тревожного пожарного набата извозчики без всяких разговоров ссаживали пассажиров и мчались домой за бочками.

Во время этого пожара сгорел и дом моего деда. Наша улица осталась в стороне от огненного потока. Отец со всей дворней кинулись спасать дедушкин дом, но он сгорел дотла. Отец помог деду выстроить новый дом, и дед упорно воссоздавал свой уголок, <устроив на этот раз под частью дома полуподвал, где поселилась моя тетка-вдова, открывшая было мелочную лавочку, но скоро прогоревшую, улица была глухая и покуптелей не было>[164 - Там же. Л. 32 об.].

Пруд на Сибирской улице в Уфе. Фото 1910-х гг.

Монотонная жизнь города разнообразилась бедствиями пожара и наводнением во время разлива реки Белой, когда полая вода затопляла всю нижнюю часть города: слободы Нижегородку, Архиерейскую и Золотуху (часть под женским монастырем), и на много верст разливалось половодье. Между выглядывавших из-под воды крыш еще недавно мирных изб и домишек Нижегородки плавали лодки, спасая вылезших на кровли жителей, не успевших выбраться, домашнюю спасенную рухлядь, скот; часто вода многих заливала, и люди гибли. Беспризорные баржи носились вдоль улиц, довершая разрушение.

Между тем была возможность предусмотреть грядущее несчастие. Через овраг Старой Уфы протекала речонка Сутолка, летом едва заметная, но весной бурливая от горных потоков, и в зависимости от того, как Сутолка «играет», возможно было предположить, каково будет половодье. И все же беспечность брала свое, спадала вода, и люди снова въезжали в мокрые избы. Да и не всякий год заливало до крыш, иногда только до окон доходила вода, а то и ниже.

– Нынче еще ничего. А что было в прошлом году. И-и-и, не приведи Владычица – утешала себя Нижегородка.

Эта часть города со Старой Уфой составляла коренное население Уфы, в уездах кроме татар были и черемисы, и чуваши, но, несмотря на эту смесь, Уфа говорила на чистом русском языке, без оканья, аканья, цоканья.

Неизбежны были татаризмы в речи уфимцев, говоривших не «иди», а «уайда», и не «пойдемте», а «айдате». Многие из русских знали обиходный татарский язык. Треть населения города составляли башкиры и татары, ютившиеся по слободкам, и только очень немногие башкиры-торговцы жили в средней части города. <Обычно разносчиками фруктов были татары, выкрикивавшие под окнами: “Пельсины-лимоны”>[165 - Там же. Л. 33.].

Глава 3

Гимназия

Отец сначала противился моему обучению в гимназии, считая это ненужным. «Мы люди простые, – говорил он, – ученость нам ни к чему». И вещественным доказательством своей «простоты» хранил в сундуке свои бурлацкие порты и грубую холщевую рубаху из синей пестрядины[166 - Пестрядина – пестротканая (полосатая, клетчатая) льняная или хлопчатобумажная ткань грубой деревенской выделки.]. Знать грамоту, уметь читать, главное – хорошо писать и считать казалось отцу вполне достаточным для того, чтобы я, как и старший брат мой, помогали ему в лавке по торговле. Но уже с юных лет имел я отвращение к торговле и ее обманам. Наивно спрашивал, зачем же продавцы с божбой уверяют, что вещь «себе дороже стоит», и все-таки продают. Лаконический ответ отца, квалифицирующий мой вопрос, как дурака, меня не удовлетворял.