Она того стоит

Ж., С. и я придумали сюжет, по которому в конце выяснялось бы, что все вокруг – плод воображения героя. Общую концепцию мы создали, но сценарий писать было невозможно. Они много смеялись от глупых идей. В итоге я написал черновик, который потом мы редактировали.

Осталось собрать актеров. Я хотел, чтобы главную женскую роль исполнила Евгения. В книге-интервью Вуди Аллен рассказывал, как после судебных тяжб со своей бывшей женой подбирал актрису на главную роль в свой проект. Он сказал продюсеру, что та идеально подходит. Режиссера стали вразумлять, что из-за ее обвинений после развода ничего не получится. Однако Аллен настаивал, что кино – это отдельная субстанция, не связанная с личной жизнью. Только со временем он осознал, что идея и вправду была опрометчивая. То, что хорошо воображается, не всегда может воплотиться.

Так вот, Евгения не хотела участвовать в съемках, если я буду одним из режиссеров. Я просил С. ее уговорить. Перед съемками он представил меня коллективу студенческого телевидения. Помещение мало чем отличалось от телестудии в моем родном городе. Нам дали старую большую VHS-камеру, чтобы посмотреть, какой материал мы можем снять. У нас по сюжету были уличные сцены, которые можно было пустить без диалогов под музыку. К нам приставили первокурсницу, дочь декана, чтобы она контролировала нас. Сама она ничего в этом не смыслила, но хотела участвовать. Поспрашивала меня о моих предпочтениях в кино, а потом сказала, что хочет быть режиссером нашего фильма. Я ответил: это наш с С. проект, но мы можем написать в титрах, что она ассистент режиссера. Ей это не особо понравилось.

На следующий день мы ждали, когда на студию придет кто-то из работников и выдаст нам оборудование. В этот момент мне позвонила Дарья и попросила помочь ей со шторами. Когда я пришел, в комнате была молодая женщина, а сама Дарья куда-то вышла. Я подумал, что это ее старшая сестра. Она не сказала ничего, а сразу перешла к делу: попросила закрепить крючки на гардине. Когда я это сделал, мы вместе повесили плотную штору. Я обращался к незнакомке «ты». Вернулась Дарья и представила нас. Оказалось, это ее мама. Я извинился за свое нетактичное поведение, сказал, что принял ее за старшую сестру Дарьи. Тут мне позвонил С. – оборудование выдали. Я вежливо удалился.

Сначала мы снимали на центральной улице. Потом необходимо было попасть в кафе. Дочь декана договорилась, чтобы нас пустили поснимать. Мы были ей благодарны за это. Правда, нашлись недовольные посетители, которые просили удалить запись, другие требовали отдать видеокассету. Мы упорно объясняли, что их нет в кадре. В итоге пришлось обманывать, говоря, что ничего мы еще не сняли, а лишь настраивали камеру.

Несостоявшейся режиссерке было неприятно, что она участвует в процессе как тень. После дня съемок она отказалась с нами дальше работать – наверное, думала, мы будем просить ее вернуться. Однако нам полегчало, когда она ушла.

Главе студии материал понравился, и он разрешил нам взять их репортажную DV-камеру.

На очередном занятии по физкультуре ко мне подошли Вова Ди и Костя. «У тебя есть шанс все рассказать, пока мы не решили разобраться с тобой по-мужски», – заявили они. «Вы что-то путаете», – ответил я. После занятия, позвав друзей на подмогу, они высказали мне, что я крыса, потому что треплюсь о мужских секретах. По поводу претензий Кости я сделал вид, что не понимаю, о чем речь. Не знаю, что ему наговорила Маша. Может, она была ревнивой до ужаса. А Вове Ди я ответил, что это он не мужчина, раз треплет о своей женщине любому. Тот сказал, что говорил об этом только со мной, поскольку считал меня другом. Сдавать назад было нельзя, и я продолжал нападать. Мы разговаривали-то с ним пару раз, с чего бы он мне сделался другом?! И продолжал: в отличие от него, я защищаю честь этой девушки. В коридор вышел Ильич и потребовал не устраивать драк. Защищать честь девушки – дело благородное, но без кулаков. Ситуация вышла из-под контроля, однако мои слова все-таки звучали убедительно. Остальные парни подумали, что это обычная разборка из-за девушки, а не линчевание стукача.

Вечером того же дня Дарья позвала меня к себе. Мы немного поговорили о фильме «12» Никиты Михалкова, который показали на очередном сеансе клуба кино. Никто не мог понять значение оторванной руки с кольцом в зубах собаки. Мне казалось очевидным, что это связано с первой поднятой за справедливость рукой присяжного, которая спасла жизнь молодому подсудимому. Если же нет руки, то наступает моральное беззаконие. А во время войны наступает именно оно. Никто в клубе не пришел к такой очевидной мысли, даже культуролог.

В комнату зашла соседка Дарьи. Она просила не вмешиваться больше в ее личную жизнь. Если бы они знали, из-за чего я решил рассказать это все Дарье! Мой взгляд упал на стену, где до сих пор висели ее модельные фотографии. Я решил больше не общаться с ней.

* * *

Мы не могли продолжить съемку, потому что Евгения категорически отказывалась дальше сниматься. Я просил всех, кого мог, чтобы ее вразумили. Мы уже сделали с ней фотографии для постера, и я не видел никого другого в этой роли. В компании она часто напускала на себя веселость, а на самом деле глубоко внутри себя сильно скучала, искала, чем себя занять. Мне хотелось запечатлеть эти эмоции в кадре: ее дискомфорт, грустное непонимание, желание уйти. Когда Евгения наконец дала согласие, мы собрали всех актеров и отсняли за день все сцены с ней. Она была фотогенична, и сцены без слов получились отлично, но текст произносила отвратительно. Менять актрису сейчас мы не могли, да и где найти девушек, желавших тратить свое свободное время на наш фильм.

После съемок я пошел возвращать камеру. На лестнице у студии стоял Вова Ди с засунутыми под мышки ладонями. Своими манерами он напоминал Джеймса Дина. Я искренне извинился, чтобы исчерпать конфликт. Он послал меня. «Слушай, я же по-нормальному тебе говорю. Зачем ты быкуешь? Я признаю, что был неправ. Давай пожмем руки и забудем все», – убеждал я его. Он протянул руку.

По пути в общежитие мы поговорили про съемки. Ему эта тема тоже была близка – на студии он работал оператором выпусков новостей. Он спросил, когда мы начнем монтаж своего фильма, – боялся, что мы займем компьютер в студии. Я сказал – скорее всего, в следующем году.

Мне не нравилась перспектива монтировать фильм при посторонних. Нужны были деньги на компьютер. В это время к отцу обратился бывший сослуживец с просьбой утроить сына на подработку. Отец уже пять лет после выхода в отставку был заместителем директора по хозяйственной деятельности в научной библиотеке. Он узнал, что в соседнем исследовательском институте есть вакансия дворника, однако не стал предлагать ее сыну сослуживца, а позвонил мне. Я с радостью согласился приходить по вечерам четыре раза в неделю за шесть тысяч рублей в месяц.

В декабре мы завершили съемки. Хотелось поскорее начать монтаж, поэтому я установил на компьютере С. программу MAGIX Movie Edit Pro. Собирать с ним фильм было сплошное удовольствие. У него было тонкое чувство звука и ритма. Мы понимали друг друга, не произнося ни слова. Я почувствовал, что так и должно создаваться кино, когда люди увлечены своим делом.

В перерывах между всеми событиями умещалась еще и учеба. Когда я увидел расписание предметов, очень разочаровался. Математика, история, риторика, логика, иностранный язык, культурология, экономика, латинский язык и пр. – куча ненужных знаний для юриста. Названия только двух предметов содержали слово «право». Конечно, я не собирался включаться в гонку за оценками после трехлетнего медального марафона. Иногда я просто отпрашивался с занятий под видом посещения стоматолога, а сам шел в кино на дневной сеанс премьерного фильма. Однако Болонская система подразумевала получение обязательного числа баллов за полугодие, чтобы быть допущенным к сессии. В других вузах порой лишь на экзамене студенты знакомились со своим преподавателем – и получали хорошую оценку. У нас же постоянно требовалось отвечать на семинарах ради ничтожных баллов: от 0,5 до 1,5 за занятие. Студента всегда держали в тонусе. К концу года для допуска к экзамену надо было набрать минимум 39 баллов. Тройка по обычной оценочной системе равнялась 51 баллу. За экзамен надо было набрать минимум 12 баллов из двадцати возможных.

Самыми проблемными для меня были математика, с ее злосчастными матрицами, иностранный язык, который наша преподавательница вела без единого слова на русском, и физкультура, поскольку я не мог сдать нормативы подтягивания и не умел выполнять упражнения на брусьях.

Вместо контрольной работы по математике я сдал стих. Профессор поставил мне за это 0,5 балла из пяти. Жаль, он мне его не вернул.

Вероятность отчисления нарастала. Днем мне представлялась бархатная комната, которая зачаровывала, как блестящая от росы паутина. По вечерам я лежал на кровати, уставившись в окно, слушая Виктора Цоя, которого включал Ж. Песня «Спокойная ночь» заставляла меня еще сильнее погружаться в мысли о скорой развязке. Я не смог сдать экзамен по высшей математике, а также зачеты по иностранному языку, логике и физкультуре. Оказалось, что мои занятия в волейбольной секции Ильич не засчитал. Он брал в расчет лишь посещение тренировок, которые вел сам. На дзюдо мне ходить не хотелось. Только Спесюк получал удовольствие от заваливания людей на мат с каменным лицом социопата. Он был любимчиком Ильича и звал того сэнсэем.

О. сдала на отлично математику и предложила позаниматься со мной. Она очень хорошо и спокойно все объясняла. Ей понадобился всего день для того, что не смог сделать умудренный профессор за полгода. Немного рассеянный, с туманным взглядом, он казался убежденным в том, что, кроме математики, ничего не существует. На пересдаче я все решил правильно. Преподаватель не верил, что у меня это получилось без чьей-то помощи. Он дал мне еще один вариант задания, чтобы убедиться. Я спросил: если решу, то получу отметку? Он утвердительно кивнул. Когда профессор проверил второй вариант, захотел еще дать мне задание. Складывалось ощущение, будто ему важно посвятить меня в свой любимый мир. Он начал искать какие-то уравнения. Сказал, что я могу получить отметку выше, если решу кое-что еще. Я противился: он обещал отпустить меня после второго решенного варианта. Профессор разочарованно помотал головой и поставил тройку.

Преподаватель логики, напротив, не был охвачен желанием наполнить меня знаниями. Он сидел в аудитории за столом в своем привычном амплуа харизматичного старого ловеласа, важно куря сигарету. На пожарных датчиках загорались красные лампочки, но ему был важнее имидж. Со мной зачет пересдавала Маша. Когда она отдала работу преподавателю, он попросил ее сесть рядом с собой. Спросил ее, кому бы она дала шанс сдать зачет. Она показала на меня, пояснив, что мы учились в одной школе. Он велел мне побыстрее сдать работу. Что-то почеркал в ней. Сказал, что могло быть и лучше, однако слово дамы для него закон. В моей зачетке появилась очередная запись, приближающая меня ко второму семестру.

В день, когда я должен был пересдавать физкультуру и немецкий язык, пришел мой отец. Сначала он повел меня на стадион, чтобы я показал ему, как могу подтягиваться и отжиматься на брусьях. Всего вышло не больше шести раз – совсем плохо. Отец хотел поговорить с физруком, чтобы меня не отчисляли только из-за его предмета. Взял с собой бутылку хорошего коньяка. В кабинете у Ильича они долго говорили. А когда тот вышел, сказал, что у меня хороший отец, который беспокоится о судьбе «такого» сына. В итоге Ильич дал мне последний шанс до конца года набрать форму. Коньяк не принял, потому что не пил.

Отец поинтересовался, нужна ли мне его помощь с преподавательницей немецкого. Я уверил, что справлюсь сам. Прочитал несколько газетных статей и озвучил примерный перевод. Она сказала, что не хочет быть человеком, из-за которого меня отчислят. Последний зачет был получен. Я пережил первую сессию.

* * *

Страх быть отчисленным заставил меня пересмотреть приоритеты. Я не хотел потерять свою новую жизнь. Многие ездили к родителям на выходные, могли потом поступить на заочное, продолжая жить с ними. Для меня учеба в академии была обретением свободы. В клетку своего прошлого я возвращаться не собирался. Я даже по выходным никогда не ездил в родной город – мой дом был в комнате 912.

Я отказался от волейбола и клуба кино. Перестал искать себе девушку, потому что надоело быть отверженным. Оставалась лишь учеба, премьера нашего фильма и работа по вечерам. К концу января мы закончили наш двадцатичетырехминутный игровой фильм.

Сюжет такой. Рука неизвестного в кадре пишет некое объявление. В сумерках вешает его на улице. Утром в комнату заходит человек, занимается своими повседневными делами, любуется на открытку с надписью «Главное – найти свое место в жизни», заваривает кофе. Неожиданно появляется незнакомец, утверждающий, что это его комната. Внезапно его в плечо пихает бледный, как призрак, гость и, не замечая никого, садится к окну, освещенный ярким светом. После в дверь стучит девушка, которой предлагают заваренный кофе. У нее возникает дежавю. На кровати оказывается еще один парень. Дальше – сюрреалистическая беседа из непонятных обрывистых фраз. Все пытаются говорить, не слушая других. Сидящий у окна ударяет кулаком, чтобы это остановить. Он произносит монолог о том, как его отвергло общество, после чего пишет сообщение на телефоне и выпрыгивает из окна. Ветром на пол сдувает фотографию. Звук хлопнувшего окна – и в комнате остается лишь один человек, в голове которого эхом повторятся фразы присутствовавших в комнате. Он поднимает фотографию, на которой изображена сидевшая рядом девушка. Вспоминает, как познакомился с ней и пригласил ее на свидание. Он угощает ее кофе, часто гуляет с ней по городу, дарит цветы. Однажды он выходит из здания, читая какую-то бумагу, очень расстраивается. На заднем фоне появляется табличка на здании: «Медицинский центр». Он, потерянный, ходит среди толп прохожих. На заднем плане мелькает плакат с надписью: «ВИЧ, СПИД. Кого это касается?». Домой к нему приходит его девушка, которой он признается в выявленном у него СПИДе. Она молча стоит у окна, после чего уходит от него. Он слоняется по городу и падает в снег посреди улицы. Решает написать записку. Крепит ее на доску объявления. Его крик о помощи становится незаметным для других, из-за чего записка зияет своей пустотой. Теперь его сознание прояснилось. Он мучительно ждет, что кто-нибудь придет помочь ему. Он спроецировал на образы воображаемых гостей разные периоды своей жизни. Среди них и безвыходное будущее отчаявшегося одинокого человека. Он набирает прощальное сообщение своей бывшей девушке. Стоя на подоконнике, он прокручивает в памяти самые восхитительные моменты своей жизни, а потом выпрыгивает в окно. Пока идут титры, играет песня В. Цоя «Следи за собой», под которую главный герой проходит в людных местах, демонстрируя, что болезнь может быть у любого. Таких, как он, много.

Мы использовали разные приемы для экспрессии: резкие многократные повторения движений, голландский угол, размытость кадра, дрожащую ручную камеру, изменение палитры в зависимости от настроения героя. С самого начала подогревали интерес зрителя к надписям в кадре, скрывая на начальных титрах текст объявления. Специально искали необходимые на улице здания с надписями и стенды с плакатами, которые должны были естественно раскрывать сюжет.

Мы бережно делали отсылки к нашим любимым фильмам: фотография, заставляющая героя вспомнить прошлое, как в «Помни»; выдуманные люди, как в «Играх разума»; падение на фоне розового небосклона под мелькающие воспоминания, как в «Ванильном небе». Даже в название мы заложили намек на происходящее, сделав его из сочетания цифр: «5–4еловек», – хотели, чтобы зрители поняли намек (5 человек минус 4 человека = один герой). В то же время минус можно было прочитать как тире. Тогда получалось, что все пять – человек. Один человек.

В фильме мы не раскрыли, каким образом главный герой инфицировался СПИДом, чтобы на постер поместить философский слоган: «Важно ли, в чем причина, когда ничего не изменить?» На своем цветном принтере я распечатал несколько постеров формата А4 и расклеил в общежитии и академии. Потратил всю краску в картриджах.

Со студенческим телевидением мы договорились, что они организуют нам два показа в римской аудитории на цифровом проекторе. Накануне премьеры ко мне в комнату пришла Дарья с просьбой показать ей фильм первой. В моих больших наушниках она смотрела его не отвлекаясь. Ей понравилось увиденное. По крайней мере, она так сказала.

Первый показ посетило около пятидесяти человек, что нас очень порадовало. Несколько девушек даже растрогались. На втором показе было около тридцати человек, что тоже приятно удивило. Однако нам задавали много вопросов о смысле происходящего в фильме. Первая половина для зрителей была слишком непонятной. Мы решили сделать письменные пояснения для тех, кому будем давать фильм на DVD-дисках. Дэвид Линч бы не одобрил. По его мнению, зритель должен искать смысл самостоятельно.

Для того чтобы оправдать игру Евгении, я придумал объяснение к диску: «Девушка в начале фильма ведет себя неестественно, потому что является проекцией помутненного сознания главного героя. Он одновременно представляет ее как любящую и безразличную. Таким образом, актрисе приходится показывать внутренний диссонанс его представлений».

Еще и объяснил галлюцинации, которые привели к суициду: «Главный герой фильма страдает приобретенным меланхолическим раптусом[1 - Меланхолический раптус (греч. melas – темный, черный, chole – желчь, лат. raptus – захватывание, резкое движение) – внезапный взрыв аффекта острой мучительной тоски, отчаяния с выраженными суицидальными действиями.], вызванным сильным душевным потрясением из-за неизлечимой болезни».

От студии наш фильм отправили на студенческий конкурс медиапроектов. Штатный фотограф называл нас «братьями Коэнами», когда посмотрел фильм. К сожалению, короткометражка не получила никаких наград.

Той зимой мне пришлось по-другому взглянуть на красоту падающего снега, устилающего все белой пеленой. Для дворника это тяжелая проза жизни. Мне приходилось каждый день ездить на работу, сразу после занятий. Отец с утра мог меня подстраховать, расчистив дорожку у входа, но остальная территория была на мне. По несколько часов приходилось счищать снег и уплотнять его в огромные сугробы. У меня жутко болели спина и руки. Моя неидеальная осанка становилась еще кривее. Я так уставал, что перестал убирать комнату. На кровати валялись вперемешку продукты, книги, одежда. Я скидывал все в одну большую кучу, как снег. И это вошло в привычку. Знакомые девушки приходили в комнату, чтобы полюбоваться «молодцовой кучей», как достопримечательностью. «Einrichtungen representiert», – гордо говорил я. За значение фразы не ручался, но она почему-то вызывала ассоциации с обстановкой в моей части комнаты. Тогда я готовил пересказ о знаковых местах немецкой земли Бавария, и эта фраза впечаталась мне в память частым r в череде грубоватых слогов. Мне так не нравился немецкий язык, что я разыгрывал перед камерой сценки из «Великого диктатора» Чарли Чаплина.

Что касается физкультуры, я смог убедить спортивного врача, восьмидесятилетнюю женщину, что у меня стала болеть спина от врожденной болезни. Мое искривление было слишком очевидным, и мне выписали справку о занятиях в спецгруппе. Это означало, что планка нормативов снизится на треть: если раньше на удовлетворительно мне надо было подтянуться двенадцать раз, то сейчас лишь восемь. За полгода я смог этого достичь. А с беговыми нормативами я вовсе неплохо справлялся.

Удивительно, но теперь я был у Ильича на хорошем счету. Иногда он давал мне поручения: сделать копии ключей, или переместить спортивный инвентарь между этажами, или еще что-то в этом роде. Как-то я застрял в лифте и опоздал на занятие. Физрук мне не поверил и выгнал из зала. Я обратился к директору общежития с просьбой подтвердить происшествие с лифтом. Хотел, кроме того, чтобы меня освободили от части часов отработки по общежитию в качестве компенсации морального вреда, однако директор общежития отказал, но с Ильичом поговорил. Теперь мне не надо было отрабатывать лишнее занятие.

Однако двадцать часов труда с местным подсобным рабочим Тагиром мне не отменили. Тот ютился в общежитии с семьей на шести квадратных метрах в помещении, оборудованном у мусоропровода. Каждому живущему в общежитии приходилось согласовывать с ним, когда он может использовать наш рабский труд. Приходилось таскать холодильники, чистить снег, разгребать подвал от старой мебели. Девушкам же поручали мыть окна по всему общежитию или чистить душ. При этом на каждом этаже была штатная уборщица, которая ежедневно мыла пол в каждой комнате, выносила мусор и протирала пыль. На наш номер она всегда смотрела с сожалением, чем очень доставала Ж. Могла бесцеремонно будить нас с утра, когда мы отсыпались после позднего отбоя.

Занятиям я стал уделять больше внимания, чему бы нас ни учили. Каждое утро вставал пораньше, чтобы заходить за О. Мы так и сидели вместе на всех парах. Иногда она просила показать ей какой-нибудь фильм на компьютере. О. была единственной из девушек, с кем я продолжал общаться, – из тех, к которым подкатывал в начале курса.

Один раз она оставила цифровой фотоаппарат в комнате, а сама вышла к соседям. Я включил его – множество обнаженных фото О. на природе и в кровати Влада. Я жутко ревновал. Моим преимуществом перед ним было лишь то, что провожу много времени с ней на учебе. Пары могли стоять с девяти утра и до шести вечера.

В мае мне исполнялось восемнадцать, а я был еще девственником. Надо было менять ситуацию. Я решил воспользоваться услугами девушки по вызову, раз не смог добиться расположения своих избранниц. Смотрел в «аквариуме» анкеты индивидуалок. Садился за компьютер, стоявший подальше от чужих глаз. Я не хотел заниматься поиском из своей комнаты – боялся, что по трафику могут проследить, чем я занимаюсь в Сети. Тем более нам давался лимит всего два гигабайта в месяц на учетную запись.

К тому времени у меня появился ноутбук. Большую часть денег на него дала мне мама в качестве подарка на Новый год. Я добавил свои заработанные.

Мне всегда не хватало трафика – только один загруженный с файлообменника фильм занимал 1,37 Гб. Под конец месяца мне приходилось просить у соседок доступ к их учеткам. Один раз мне повезло на слух запомнить пароль, который с бумажки озвучивала одна из них, когда входила в интернет. Как-то ради доступа к гигабайтам я пришел к системным администраторам и сказал, что моя девушка просит сменить ей пароль. Протянул им листочек, где указал новый. Они, ничего не подозревая, так и сделали. В тот день я пришел к Кате и сказал, что ей изменили пароль по техническим причинам. Она поблагодарила, не догадываясь о моей афере. Когда я выкачал преждевременно ее лимит, она пришла меня срамить. Я лежал на кровати и притворялся, что очень устал. И хотя ее нападки я заслужил, мне было неприятно выслушивать претензии.

Это безобидное разоблачение никак не повлияло на меня: в своей неуемной потребности рано утром я вытащил у Ж. из компьютера сетевой кабель на несколько миллиметров и начал выкачивать остатки его трафика. Я не знал, что у него тоже идет загрузка. Он недоумевал, почему исчез интернет, пока не дотронулся до кабеля. Штекер издал щелчок при входе в гнездо. Ж. все понял и очень разозлился на меня. Мы несколько дней не общались.

Нырнув в очередной раз в «аквариум», я выбрал себе красивую девушку с картинки. Несколько дней не решался позвонить. Мои муки прервал вызов на медкомиссию в военкомат.

Пока я нашел свободный день, врачи уже вернулись в свои обычные кабинеты. Мне пришлось обходить их в больнице. Кто-то радостно говорил, что я скоро стану мужчиной, намекая на службу. Я отвечал, что армия не единственный способ. Я уже четко решил, что мужчиной меня должна сделать женщина. Последним врачом в списке был психиатр. Он посмотрел документы и сказал, что я могу не переживать о службе в армии – мой диагноз исключает такую перспективу. Это меня очень порадовало, хотя в то же время я испытал дискомфорт от клейма. Впрочем, оно не горело на мне, а лежало в темном ящике. Не каждому так везло.

Вернувшись в общежитие, я сообщил оператору эскорт-службы, что хочу заказать девушку на вечер 30 апреля. В этот день многие студенты разъезжались по домам на майские праздники. Перед охраной постоянно мелькали лица, что усыпляло их бдительность. Мой сосед уехал, но я боялся, что меня в комнате может проверить комендант. Я задумал использовать для встречи комнату С. – попросил у него ключ, якобы хотел скачать остатки интернет-трафика. Он не давал мне пароля, но разрешал с его компьютера ставить загрузки.

Предусмотрительно проводив С. до вокзала и дождавшись, пока он сядет в автобус, я рванул в магазин за вином, сыром и фруктами. Принес бокалы и свечу из своей комнаты. Красиво все разложил, как перед свиданием. Снял со стен киношные постеры, чтобы не казаться подростком. Надел темную рубашку, расстегнув верхние пуговицы, накинул пиджак.