Юродивый

Лоб пошире распахнул дверь. Владимир огляделся. Ну да, для всех остальных ничего не происходит. Страха почти не было – будь что будет. Он подошёл, заглянул внутрь. Снаружи лупило предвечернее солнце, в салоне царил мрак. Ничего не разглядеть, да он и не успел – Лоб подтолкнул его, мол, нечего рассматривать.

Владимир плюхнулся на кожаное сиденье. Слева оказался ещё один мордоворот, Старообрядцева не удивило бы, если бы Лоб приходился ему братом. Лоб забрался следом, сел справа и захлопнул дверь.

Сквозь не только тонированные, но стопроцентно ещё и пуленепробиваемые стёкла почти не проходил солнечный свет. Напротив, во мраке и табачном дыме, сидел пижонистого вида мужик в белом костюме и шляпе. В одной руке сигара, в другой – пафосная трость. Чёрный, как туз пик. Боливийский сутенёр, непонятно к чему подумал Владимир.

"Пижон" постучал тростью в окошко к водителю:

– Двинули.

Лимузин тронулся, они вошли в автомобильный поток.

"Пижон" развернулся, наклонился вперёд и глубоко затянулся сигарой.

– Вы знаете кто я?

Непонятно, когда похитители обращаются к тебе на "вы", это хороший или плохой знак?

– Не имею ни малейшего понятия. – Владимир откинулся на спинку. Даже перед лицом возможной расправы нельзя показывать ужас.

Пижон усмехнулся, поводил большим пальцем по трости.

– Оно и понятно. У многих начинается истерика, только когда они просто слышат моё имя – Бонди.

На лбу предательски выступил пот. Тут он был прав. В Просперитас-сити старались лишний раз не произносить это имя – вдруг сглазишь. Синдикат "Барон" утвердился в мегаполисе ещё задолго до того, как Гаити окончательно ушло под воду и гаитянцы толпами хлынули в места менее подверженные затоплению. Наркоторговля, рэкет, похищения людей, приношение в жертву богам врагов, конкурентов и просто несговорчивых – всё это синдикат, во главе которого стоит Бонди. Те, кто встречал его лично либо мертвы, либо не болтают об этом.

Приглушённая мелодия, льющаяся из динамиков под крышей, была обманчиво успокаивающей – ни о каком спокойствии не может идти и речи, когда тебя посреди улицы выцепляет лично глава одной из самых (если не самой) отмороженных банд в городе.

Владимир заёрзал на сиденье. Это не ушло от внимания Бонди, он ощерился в довольной улыбке, в полутьме блеснули позолоченные зубы.

– Вы заметно занервничали. Это нормально, даже для такого крепкого орешка как вы, лейтенант Старообрядцев.

И про его военное прошлое он информацию накопал!

– Я нервничаю лишь по одной причине, – Владимир нашёл в себе силы посмотреть Бонди прямо в глаза. – Мне необходимо каждый день отмечаться в полицейском участке. Постановление суда. Хотелось бы и сегодня не опоздать, понимаете?

Бонди спрятал зубы, заметно посуровел. Прелюдии вежливости закончились, дальше только основная суть. Он положил сигару в пепельницу на подлокотнике, потянулся к мини-холодильнику и достал банку лимонада.

– Вы будете что-нибудь?

– Нет, спасибо. Я недавно пообедал.

Владимир всё думал – эта очевидно деланная вежливость с обоих сторон продержится до самого конца или в самый неожиданный момент резко испарится? Бонди тем временем вскрыл банку и сделал внушительный глоток.

– В полицейский участок вам больше не надо. Я дал легавым понять, что смогу доходчиво вам объяснить что хорошо, а что плохо так, что на всю жизнь запомните.

Воцарилось молчание.

– Владимир, почему бы вам не спросить что вообще происходит? Я же вижу – вас распирает от этого вопроса.

Игра, значит.

– Зачем вы меня похитили?

– Слишком громкое слово, вы не согласны? – Бонди изогнул бровь. – Я вызвал вас на разговор. Так как разговор серьёзный, я не стал напрягать секретаршу или строчить вам "имейлы", а явился лично.

Лоб дважды хохотнул – оценил шутку. Бонди осушил маленькую банку и поставил в подстаканник. Снова взял сигару, затянулся.

– Забавно. Я избавил вас от внимания нашей доблестной полиции, а вы плюёте в меня слово "похитили". Я бы мог заявиться к вам домой и утопить вас в вашей собственной крови и крови ваших жены и детей…

Владимир сжал кулак, костяшки хрустнули на весь салон. Лоб предостерегающе повернул к нему голову, тот даже не заметил.

– …но не сделал этого. – продолжил Бонди. – Мне важно, чтобы до вас дошло почему с вами происходит то, что происходит сейчас и произойдёт впоследствии.

– Я слушаю. – как можно спокойнее проговорил Владимир.

– Вы ведь уже догадались почему я хочу лично решить с вами вопрос и отозвал полицию?

– Начинаю. Вы связаны с ребятами, за избиение которых меня осудили.

– Да, можно и так сказать. Один из них приходится племянником одному моему хорошему знакомому, который попросил меня об услуге. Жульен. Вы должны его помнить, это тот, которому вы проломили голову.

– Тот, что наставил на меня пистолет.

– Да-да, он самый. Скажем так, ваше счастье, что он выжил и не остался калекой, иначе мы бы с вами разговаривали по-другому. – Бонди стряхнул пепел. – Буду с вами откровенен, Владимир – эти ребята, особенно Жульен, мне крайне неприятны. Грабить стариков по подворотням – курам на смех. Особенно для тех, кто метит в мой синдикат. Я оказался перед самой настоящей дилеммой – помочь знакомому и отомстить за племянника или доверить разбираться с вами полиции и заявить, что у меня связаны руки?

Бонди опустил глаза, словно действительно хотел убедиться в отсутствии пут на запястьях. Потом вновь воззрился на Владимира.

– Я нашёл компромисс.

Бонди кивнул Лбу, затем "брату". Лоб начал громко разминать костяшки, а "брат" схватил Владимира за шею и швырнул на пол.

Били его долго и упорно, словно хотели выбить всё человеческое. Нужно сказать, они были близки как никто и никогда. Удары сыпались по всему телу, было больно, но Владимир всё равно ощущал, что мордовороты его щадят. По приказу Бонди, разумеется. Цель была донести мысль, а не изувечить. Лимузин тем временем продолжал ехать, неизвестно куда.

***

В определённый момент лимузин затормозил, дверь распахнулась, Владимир полетел навстречу особенно ослепляющему после полумрака свету вечернего солнца. Удар о бетонный тротуар выбил из него последний дух и остатки уверенности в том, что он хоть кто-то в этом мире. Старообрядцев перевернулся на спину, лицом к безоблачному небу.

– Пара синяков и кроссовки, – донеслось справа сквозь рокот движка. – Согласись, небольшая плата за то что ты сделал такому человеку как я.

Рёв двигателя, клубы пыли. Уехали.

Владимир поскрёб пятками. Сквозь носки обжигал раскалённый за день бетон. И в правду стянули с него кроссовки, суки. Его кроссовки. Его "найки", которые достались ему по наследству. Неважно насколько высоко эти сволочи поднимаются, насколько у них неподъёмный оборот кровавого наркобабла в год – человек может выбраться из гетто, гетто из человека – никогда. Замашки мелких барыг с улицы остаются навсегда.

Больше Владимиру не придётся раздумывать почему отец завещал ему эти кроссовки, почему хранил их в приличном состоянии. Ответ оказался до смешного прост – всё это было для того, чтобы бандиты, которые всегда будут чужаками на этой земле, без проблем отжали их, словно свою собственность.

С этими мыслями Владимир перевернулся на живот, приподнялся на руках, сплюнул кровь. Похлопал по карманам – бумажник на месте, а значит и фотография. Особенная фотография. Кое-как встал на ноги, пошатнулся, схватившись за бок, осмотрелся. Ну конечно. Где же ещё выкидывать своих недоброжелателей, после крепкой трёпки-послания? На территории врага, чтобы тот обеспечил добавку.

Маленький Мехико. Малоэтажная застройка, почти в каждом здании или жилом доме притон, склад с "веществами" или "точка" какой-нибудь банды. Большей клоаки во всём городе не сыщешь. Особенно для белого.