Закусочная «Феникс»

– Всё это? – переспросил я.

Дмитрий кивнул:

– Работа. Дом. Семья. То, что останется в мире после нас – разве не ради этого мы живём?

Он был прав – я жил для того, чтобы и после моей смерти «Феникс» распахивал двери по утрам, сытно угощая старых знакомых и привлекая новых ароматом кофе.

– До свидания! – выходя, Дмитрий взглянул на небо, на котором начали появляться первые серьёзные тучи:

– Кажется, будет дождь…

Суббота.

ПЛЕМЯННИК

Придя пораньше, я первым делом включил музыку и начал проделывать свой ежедневный утренний ритуал – натирать до блеска стойку. Полы уборщицы вымыли до моего прихода, поэтому я, не беспокоясь за готовность «Феникса» к встрече посетителей, не торопясь закончил полировку, после чего позволив себе немного посидеть за компьютером, чтобы узнать о событиях, которые произошли в мире за ночь.

Начав с местных – а как иначе? – новостей, я сразу обратил внимание на заголовок, в котором говорилось о ДТП на центральной улице города: фамилия в нём показалась мне знакомой, но никак не могла там быть. Я открывал эту новость лишь для того, чтобы просто посмеяться над собой и заварить ещё одну чашку кофе, чтобы не чудилось всякое – уверенность в собственной ошибке была абсолютной.

Но ошибки не было – героем новости оказался мой панк.

«…крупный бизнесмен, владелец сети фитнесс-клубов был госпитализирован после того, как машина, которая управлялась вторым, пока неизвестным участником ДТП, вырезалась в столб. Поскольку уровень алкоголя в крови пострадавшего в несколько раз превышал норму, предполагается, что водитель автомобиля также был в состоянии опьянения, однако…»

Дальше читать я не стал – схватил телефон и набрал номер центральной больницы.

– Такой-то есть?

– Есть, – ответил мне сонный, скучный голос. – Два сломанных ребра, сотрясение, серьёзный вывих правой ноги.

– А что с ним сейчас? Я могу прийти?

– Сейчас он отдыхает, посещение не рекомендуется, – строго ответил голос, внезапно переменившись. – Кроме того, до Вас его уже беспокоили сотрудники полиции…

– Полиция?

– Я так поняла, обычная процедура – ДТП ведь. Что Вы меня допрашиваете, ну?!

– И всё-таки, если возможно....

– Вот те на! Вы ему родственник?

Я понял, что правда тут не сработает, поэтому пришлось идти по кривой дорожке:

– Да.

– Документы есть?

– Они в отеле, в номере. Я просто проездом здесь, приехал специально с ним повидаться, а тут такое…

– Без документов не положено, – мне показалось, что в железном до сих пор голосе проступили нотки неуверенности, чем я не преминул воспользоваться:

– Пожалуйста, девушка, – голос на том конце провода явно принадлежал уже даже не женщине – бабушке, что делало мою лесть ещё более приятной, пусть и очевидной, – я так волнуюсь…

– Ну хорошо, хорошо! Что Вы, в самом деле! Мы же люди, в конце концов.

– Огромное спасибо! – я бросил трубку и ринулся собираться.

Впрочем, какие у меня могут быть сборы? Снять фартук – и готово!

– Если будет мало посетителей, – давал я Андрею Ивановичу последние наставления перед своим отбытием, – пожалуйста, посмотрите кондиционер; может, у Вас получится с ним что-то наколдовать. Я скоро.

До больницы я долетел минут за десять – там меня уже ждали немногочисленный персонал, очевидно напуганный столь неистовым пылом. Обладательницу железного голоса я, к некоторому своему сожалению, не встретил – медсёстры, в чьи руки передали меня торопившиеся на утренний обход врачи, были молодыми, однако даже в их тонких, испуганных голосах уже проявлялись нотки стали.

– Вам сюда, – отчеканила одна из них, указывая на палату без номера, – только недолго – пациенту требуется покой!

Кивнув, я вошёл внутрь.

Моим глазам открылась ужасная картина: панк лежал на вытяжке, фиксировавшей сломанную ногу, голый по пояс. Знаменитую галерею его татуировок, впрочем, было практически не разглядеть – торс был перемотан, а обе руки забинтованы во многих местах. Самым страшным местом было лицо – израненное осколками стекла, оно почему-то оставалось голым, без бинтов. Покрытый множеством мелких, но глубоких ран, Лёха перестал быть похожим на человека, отдавая мифологической нечистью: чем-то вроде тролля или гоблина – и томагавк, ничуть не пострадавший и выглядевший даже лучше, чем вчера, только усиливал это впечатление.

– Что произошло? – я с ужасом взглянул на израненного панка.

– Да что, блин, могло произойти, – буркнул он, разъяренно глядя на меня единственным здоровым глазом и скрипя зубами от боли, – этот дебил предложил мне ночную прогулку, как в старые добрые. Мы к тому времени нагрузились более чем прилично, но оба были в здравом уме, так что я, блин, кретин, согласился – блин, думаю, ну сто раз же ездили: что может случиться?! Сели мы, ну, хорошенькие… Но даже ведь, блин, не это нас добило! У него в машине была бутылка – «лучший», блин, «коньяк в городе, дорогущий», – писклявым голосом изобразил он своего спутника. – Ну и всё, атас. Последнее, что помню – это задница этого урода, когда он убегал с места аварии.

– То есть, он жив?

– Жив! Не то слово как – эта тварь всегда была такой, знаешь, скользкой. Даже вписаться в столб умудрился так, чтобы самому особенно не пострадать.

– Так может, это он вызвал скорую?

– Не, ничего подобного. Скорую мне вызвали минут десять спустя – те, кто жил в доме напротив. А этот ублюдок был здоров – боится, боится, гадина, закона, боится, потому что нарушает и до сих пор не попался. Тварь…

Я не знал, что и сказать: слова поддержки в этой ситуации звучали бы неуместно и формально – это всё равно, что собирать по кусочкам разбитое зеркало; поэтому я просто молчал, стараясь не фокусировать взгляд на изувеченном теле Лёхи.

– Как смогу встать, – прохрипел тот, отвернувшись от меня, – сбегу отсюда и сверну гаду шею.

– Это не поможет, Лёха, – я старался прозвучать как можно более строго, но голос дрогнул, и вместо приказа получилась аккуратная просьба.

– Поможет, блин, – он хмыкнул и снова направил горящий ненавистью взгляд на меня, – может, тогда, в этот последний момент он поймёт, что нельзя всю жизнь бежать от чего-то; что рано или поздно тебя настигнет твоя, блин, судьба – такая, какую ты заслужил.

Вошла медсестра – Лёхе был нужен покой, поэтому мы даже не успели попрощаться.

А между тем тучи, словно услышав Лёху, утром в субботу окончательно заволокли небо, постепенно меняя оттенок: начав с белого одеяла, на котором то и дело проступали голубые заплатки, постепенно становясь серым непрерывным полотном, оно напомнило мне о женщине с железным голосом: как голоса медсестёр с тонких и нежных превращаются в низкие и грубые, так и лёгкие, воздушные облачка становятся свинцовыми грозовыми тучами.

Находится на улице стало окончательно невыносимо: лампа солнца больше не раскаляла город, однако вместе с его светом исчез и ветер – и на смену жаре пришла духота, предшествующая грозе. Кондиционер, столь необходимый в такое время, отказывался работать даже после манипуляций Андрея Ивановича, поэтому первое, что я сделал по возвращении в свою обитель – распахнул входную дверь, обеспечивая хотя бы минимальное движение воздуха, циркулирующего в лёгких «Феникса».

По моему возвращении из больницы посетителей не прибавилось: все, кто мог, рванул на природу, оставшиеся же прятались по домам, открыв все окна настежь. Не надеясь на большой приток, я отпустил Андрея Ивановича домой, в одиночестве поддерживая редких клиентов холодными напитками и «Лекарственным» – то бишь, имени The Cure – плейлистом. Монотонное мурлыкание Смита вкупе с тяжёлым, душным воздухом нагоняло на меня дремоту, и чтобы хоть как-то взбодриться и отвлечься от мыслей о Лёхе и Пане, я продолжил ковырять кондиционер, пытаясь определить причину поломки и надеясь на чудо. Именно за этим занятием меня застал Павел.

В Павле, в отличие от всех вышеописанных посетителей, угадывался если не лентяй, то белоручка, который не рвался делать что-либо без крайней необходимости. При этом проблем с деньгами у него явно не было – его круглое, белое тело всегда было красиво обёрнуто в разноцветные брендовые вещи, засиживался он порой до самой ночи, приходя при этом на следующий день к открытию – Павел никуда не спешил и никогда не смотрел на счёт. То ли работа у него была столь лёгкой, что не требовала обязательного присутствия, то ли родители были настолько обеспеченными, что содержали его, тридцатилетнего лба, до сих пор – я никогда не узнавал о причинах столь безразличного отношения ко времени.