2028

Потом что-то потянуло меня назад, очень резко, и от этого я ощутил жжение в ладони. Голос, словно спрятанный вдали и прорывавшийся сквозь облака забытья, прокричал:

– Павел! Павел!

Я резко помотал головой и обернулся.

– Что встал?! Живо! – рявкнул Егор, еле сдерживаясь, чтобы не материться.

Мы поковыляли в аудиторию. Сил уже не было, мы оба тащили эту здоровенную деревянную махину на последнем издыхании. Впереди грохотали выстрелы – более реальные и приближённые.

Увидев нас, Виктор Петрович стремительно отошёл от парапета, вынимая опустошённый магазин из автомата.

– Какого чёрта так долго?! Вас только за смертью посылать! – приглушённо прорычал он через респиратор.

Мы поставили ящик, и я огляделся. Студентов на стене стало меньше, и помимо всех, кто остался тут, лежали ещё и тела. Мёртвые тела, наполовину облезлые и изуродованные. Их было всего два, но и этого мне хватило, чтобы ком подступил к горлу.

Виктор Петрович быстро отдёрнул крышку, начал заполнять свой магазин, осматриваясь. Студенты отстреливались, кто-то прибежал к нам и тоже стал набирать патроны. Егор подошёл к парапету и стал стрелять из пистолета, а я сел рядом с Виктором Петровичем и в спешке стал заполнять свой магазин.

– Эти твари пробились внутрь. – Виктор Петрович мигом заполнил магазин и вставил его в автомат, после чего перезарядил. – Почти половину я отправил вниз, там сейчас самый концерт.

Он подошёл к парапету, встал рядом с Егором и прицельно начал стрелять. Я сидел у ящика, второй студент мигом зарядил винтовку и подбежал к парапету, а я всё сидел, патроны выскальзывали из моих трясущихся пальцев, становились предательски скользкими, вредными, не хотели вставляться, не хотели, чтобы их посылали ковыряться в этих бурых тушах. Я ощутил, что постепенно теряю самообладание, так ещё и посмотрел на лежащее тело мутанта неподалёку. Это был тигр, точно тигр, но изуродованный, очень изуродованный. Я увидел его впервые и вблизи, и меня пробрал озноб.

Внезапно справа от меня раздался крик, а за ним последовало и рычание. Я обернулся – один из студентов попятился назад, отшатнувшись от парапета. На неё взобралась тварь, цепляясь за каменную поверхность своими длинными и острыми когтями. Как они могут так карабкаться? Это не дерево, а бетон! А потом увидел тушу мутанта уже во весь рост. Тварь опёрлась задними лапами на край парапета, как бы приготавливаясь к рывку.

Я пытался всунуть последний патрон в магазин, но он никак не лез. Я озирался в ту сторону, материл и проклинал этот грёбаный патрон. Тем временем тварь чуть подогнула лапы, уже прицеливаясь для прыжка. Студент поскользнулся и упал в тот момент, когда мутант прыгнул вперёд. Доля секунды отделила лицо несчастного от широко раскрытой пасти и растопыренных кривых когтищ. Бестия приземлилась совсем рядом с парнем. Траектория её полёта была сбита. Порождение взревело, валяясь на боку. Виктор Петрович, присев на одно колено и прицелившись, выстрелил ещё раз в тварь. Она распласталась рядом со студентом, одна лапа тяжело опустилась на его живот. Бедолага пялился на тушу широко раскрытыми глазами, словно парализованный, а потом стал лихорадочно отползать, скинув мохнатую лапу с себя и убрав из-под брюха мутанта левую ногу. Он отползал спиной и так врезался в стену, ружьё выскользнуло из его рук, а рот жадно хватал воздух. Только сейчас я разобрал, кто это. Максим.

Виктор Петрович стал громогласно раздавать приказы, но я плохо разбирал, что он говорит. Вставив последний патрон, я сунул магазин в автомат и перезарядил. Встал, молча подошёл к парапету и открыл плотный огонь по всему, что двигалось снизу. Меня залила дикая злоба, ненависть к этим ужасным созданиям. Усталость отступила, ладони не болели. Я вдавил спусковой крючок. Дуло автомата рычало, изрыгало пламя как дракон. Свинец рассекал воздух, впивался в тела мутантов. Они падали, вставали, опять падали. Я закричал, ведя автомат плавно в сторону, стараясь поразить как можно больше тварей. Кто-то из студентов как будто подхватил мой настрой. Его карабин загремел в такт моему оружию. Виктор Петрович кричал, но я его не слышал. Кровь пульсировала в висках, ярость заливала глаза. И только тогда, когда дуло выплюнуло последнюю пулю и выдохнуло сизым дымком, когда грохот прекратился, я очухался. Держа автомат навесу и прицеливаясь, я смотрел через мушку на конце дула вниз, на площадку, водил дулом туда-сюда, и к своему ужасу обнаружил, что там, внизу, не осталось свободного места. Всё пространство заполонили мёртвые тела, они лежали повсюду, были везде. Отсюда казалось, будто асфальт треснул и из-под его трещин пророс бурый ковёр с жёсткой шерстью. Я медленно опустил автомат, глядя вниз широко раскрытыми глазами.

Внизу ещё доносились выстрелы, но было понятно, что бой постепенно затихал. Или же твари смогли сломить оборону и убить всех там?

Я молча стоял, снова почувствовал усталость. От такого наваждения колени согнулись и я присел, опираясь на автомат.

– Какого хрена боекомплект зря тратишь?! – раздался гневный голос Виктора Петровича над моей головой. Я молча поднял лицо, посмотрел на него как истукан. – Глухой, что ли? Я орал: стреляйте прицельно, они отходят!

Старый охранник, ощерившись, смотрел на меня, хотел сплюнуть, но вспомнил, что в респираторе, и просто дёрнулся к парапету. Достав из кармана рацию, он начал вызывать:

– Андрей, приём! Как слышишь меня? Приём! Что у вас там?

Голос по рации с треском ответил:

– Сдержали, слава тебе господи, – голос Андрея срывался на вздохах. – Гады пробились внутрь, но далеко не смогли убежать. Двоих на лестнице грохнули, ещё почти десяток в вестибюле валяется.

– Что среди своих? Раненые, потери? – спросил Виктор Петрович, проходя по балкону.

– Четверо раненных, не слабо так. Нужно будет в лазарет отнести. Потерь нет, – ответили с того конца.

– Понятно. Оттащите раненных и попробуйте закрыть двери. Мы прикроем.

– Тут всё на петлях свисает. Боюсь, вторую такую волну мы не остановим. Сметут нас тут к херам, – ответил голос Андрея.

– Отбросить упаднический настрой! Двери нужно закрыть и чем-нибудь подпереть. Мы вас прикроем тут, а вы давайте в темпе, пока затишье. Всё, конец связи.

Виктор Петрович сунул рацию в карман и прошёл по балкону.

– Занять всем боевые позиции и глаз не спускать со ступеней! Дула всем наружу.

Студенты перегруппировались, сконцентрировались у парапета и все как один взяли на прицел территорию у входа. Я молча смотрел в туманный горизонт через эту маленькую вилку, не видел ничего, но в то же время перед глазами у меня застыл образ убитой твари там, в хранилище. Её мерзкая морда, её поганая пасть, застывшая, будто в зёве. Я столкнулся с новым порождением этого мира лицом к лицу, впервые за четыре года. То, что в отдалении казалось мерзким, вблизи являлось просто невообразимым и немыслимым. Я не понимал, как такое могло появиться на свет? Читая различные фантастические книги в прошлом, смотря фильмы, играя в игры, я и вообразить не мог, что такое может произойти в реальности. Все те образы, выдержанные в массовой культуре, никак не смогут сравниться с этим. Не хватит фантазии, чтобы описать весь этот ужас, бредущий на четырёх кривоватых лапах.

Тогда, когда они впервые пришли к нам, стремясь убить, ведомые голодом, мне удалось скрыться в одной из аудиторий, спрятаться от их хищнических глаз. Я лишь увидел, что невообразимое существо плетётся на другом конце этажа, не заметив ни моего присутствия, ни почувствовав моего страха. Оно проковыляло куда-то, скрывшись за одной из открытых дверей, а я просто побежал, заперся в своей аудитории и не выходил, пока всё не кончилось. Смелости мне только хватило на то, чтобы не запирать дверь на ключ. Чтобы и Виталик, мой друг, тоже смог укрыться вместе со мной. Но он не прибежал, а помог отбиться от них, как я узнал потом. Многие поступили тогда как я – спрятались, закрывшись в аудиториях.

И сейчас, следя за горизонтом через разрез прицела, я корил и ненавидел себя больше, чем этих тварей: за то, что повёл себя тогда как трус, забившись в угол, словно крыса. Но сегодня я вернул должок. Да, я почувствовал: что-то перевернулось во мне и пытается вырваться наружу, и я просто не могу воспрепятствовать этому. Поливая бетон под ногами горячими гильзами, я ощущал облегчение. Будто этот поток смывал с меня всю грязь, а огню я исповедался о глубоко утаённом и больно коловшем. Словно камень с души свалился.

А внизу валялись их тела – мёртвые и бездыханные. Я позволил своим глазам скользнуть от прицела вниз, пройтись по ним, посмотреть. И в голове прокрутились слова Константина Александровича: о его вере, о надежде, о том, что это всё – наказание для человечества. Но если Константин Александрович говорил о надежде, значит, он верит в то, что можно вернуть себе мир, возродить человечество из руин и начать новую жизнь. Но как можно начать новую жизнь в мире, в котором теперь обитают эти чудовища? Как нам ужиться с ними, если мы друг для друга самые злейшие враги? Их не приручить, как собак, не усадить в клетки и не выдрессировать. Я уверен, что они вообще лишены хоть какого-либо животного разума. Даже с волками можно договориться, они охотились на людей, будучи голодными. Но и у тех опасных хищников были какие-либо понимания, ощущения, чего лишены эти мутанты. Они стремились нас смести, и я не уверен, что один только голод вёл их вперёд, заставляя переступать через тела погибших сородичей. Словно заведённые механизмы, которыми кто-то управляет. Они шли, чтобы уничтожить, а пиршество устроили бы просто как празднование своей победы. Как мы можем надеяться на что-то светлое, когда делим мир с этими тварями? Я не знаю.

Я погрузился в свои размышления, надеясь получить хоть какой-либо позитивный ответ у себя в голове, и не заметил, как прошёл час. Мы стояли на стене, держа под прицелом центральные ступени, уходящие вниз, в туман. Отсюда я слышал, как запечатывают чем-то двери, как заколачивают молотком железо. Наверное, их сильно покорёжили, ибо работали долго и усердно.

Когда по рации доложили о завершении работ, мы прождали ещё час: стоя здесь, на стене, как замершие статуи, не делая почти никаких движений; стоя там, в вестибюле, держа под прицелом двери и не издавая ни звука. Всех нас обуяло это чувство повышенной опасности. Мы не знали, когда враг снова явится к нам, но мы были готовы ко встречи с ним. Хотя возможно он отступил, вернулся в царство беспросветного тумана, чтобы в норах, руинах и расщелинах зализать свои раны. Он сломал о нас зубы, и сегодняшняя битва была выиграна нами. Но не была выиграна война.

Спустя час после последнего радиосообщения Виктор Петрович перекинул автомат за плечо и сказал:

– Похоже, эти твари всё-таки отступили. Нюхнули пороха, гады. Думаю, мы прождали долго. Можно смениться и отдохнуть.

Они не явились ни через час, ни через два, ни через сутки. Всё это время, медленно тянувшееся, плотное, вязкое, мы находились в состоянии повышенной боеготовности. Никто из нас, дозорных, не спал, да и похоже, все остальные в университете не смыкали глаз. Не могли просто сделать этого, опасность не позволяла. Хоть твари больше не вылезали на свет, но из мглы мы ощущали их постоянное наблюдение. Притаившись там, они следили за нами, выжидали, видимо, взвешивая все риски перед тем, как ринуться в атаку снова. Ощущение их присутствия не отпускало нас, оно нависло над нами, цепко держась за сознание, и мы не выпускали оружие из рук ни на секунду. Когда была пересменка, и дозорные уходили, чтобы хоть немного отдохнуть и перекусить, на их место приходили другие. Многие из новых не стояли в дежурстве ни разу и не держали в руках оружие. Это дело было для них непривычным, и с автоматами и винтовками наперевес они со стороны выглядели неуклюже.

Это было не их делом. Их делом было выращивание грибов и растений на плантациях, готовка в столовой, починка приборов. Попадая в чужую для себя среду, человек с большей вероятность начинает теряться, когда вокруг него меняется привычный уклад вещей, а зона комфорта остаётся где-то позади. Те, кого поставили на стену следить за горизонтом, выглядели потерянными, чувствующими себя не в своей тарелке. Но по другому было нельзя, сейчас каждый человек становился частью большого, общего дела – обороны. Нашей обороны.

Мы прождали сутки, и когда стало ясно, что твари отползли окончательно, не угрожая нам сиюминутно новой атакой, было принято выйти наружу и расчистить территорию возле центрального входа. Виктор Петрович вместе с Андреем Скворцовым и дюжиной поисковиков занялись этим делом. Половина из отряда занималась расчисткой, другая половина следила за периметром. Всё было организовано согласно инструкциям, которую никто не смел нарушить.

Я стоял на стене всё это время, лишь в определённые моменты уходя внутрь, чтобы немного отдохнуть. Во мне образовалась вереница различных чувств, среди которых чувство опасности было главенствующим. Я не мог себе позволить уйти, даже просто, чтобы поесть. Хоть голод и терзал меня, но он отступал на второй план. Целые сутки я провёл в дозоре, как и большинство здесь, внимательно следя за стеной тумана, что тёк поодаль от наших стен. Странно, хоть факелов было достаточно, чтобы осветить пространство, но туман каким-то странным образом отползал довольно далеко от нас, будто боясь не огня, а самого нашего университета – стен этой настоящей крепости, гарнизон которой до сих пор продолжает держать оборону, не сдаваясь. До последней капли крови.

Воздух завлёк удушливый запах, сладковатый. Запах гниющей плоти. Убитые твари, распластавшиеся в огромном количестве у наших стен, начали постепенно гнить, и вонь от них врезалась в ноздри даже сквозь респиратор. Я не знаю, куда поисковики уносили тела, их было слишком много, но я уверен, что запах этот не развеется, а будет здесь висеть теперь всегда. Как напоминание нам о том, что нужно держать ухо востро и не терять бдительность. Или как ещё одно препятствие помимо непроглядной мглы. Видимо, сама изменившаяся, изуродованная природа решила испытать нас на прочность. И я не знаю, какие ещё сюрпризы она преподнесёт, когда ей станет скучно играть с нами и она решит окончательно нас уничтожить.

Поисковики возились снизу целый день, и только когда сумерки опустились на эту мёртвую землю, последнее тело твари было унесено в никуда и там же брошено. Виктор Петрович вернулся с отрядом внутрь, и мы плотно запечатали центральные двери, свалив рядом с ними ещё и мешки с песком и землёй вперемешку. После этого нам была дана команда «Вольно», и мы могли уже отдохнуть как следует.

В столовой было темно и пусто, хотя сейчас по расписанию для большей части здешнего населения был ужин. Я сидел за столом у стены возле окна, впереди стояли пустые столы, такие же находились и сзади. В просторном помещении кроме меня по другую сторону сидели ещё две группы, за разными столами, поодаль друг от друга. Висела тишина, и были слышны только скребущийся звук вилок о дно тарелок да редкие тихие голоса, перебрасываемые в двух-трёх словах. Студенты угрюмо ели, притиснувшись друг к другу поближе, но как бы группами, своими. Каждый был погружён в себя, их физиономии были погружены в тень, глаза – в свои тарелки. Никто не поднимал головы, не осматривался, будто бы каждый считал, что он здесь один. После произошедшего что-то переменилось здесь, в каждом из нас. Долгое время жили мы словно в другом мире, позабыв о реальности, погружённые в свои заботы. Но реальность подползала всё ближе, и в определённый момент обрушилась на нас, как огромная лавина океана.

Ещё до прихода сюда я посетил лазарет. Он был в этой части здания, но на этаж выше. Аудитории этого корпуса мы организовали под палаты: в них располагались раскладушки, находились медицинские шкафчики, куда приносили всё необходимое, что находили в брошенной аптеке в гипермаркете. Запасы были скромные, и кроме всего прочего людей с медицинским образованием у нас почти не было. Было несколько человек, которые были просвещены в этой теме постольку-поскольку, ибо преподавали раньше «Основы безопасности жизнедеятельности». Они занимались уходом за раненными. Среди них по горькому случаю оказался и Антон. Парню одна из тварей прокусила ногу и расцарапала бедро, когда он, отползая спиной назад, пытался отстреливаться от тех, что смогли пробиться внутрь. Сейчас Антон лежит в одной из аудиторий, с перебинтованной ногой и бедром. «Врачи» оказали ему помощь, и вроде бы он преобладает в бодром расположении духа и постепенно идёт на поправку.

Я сидел, ковыряясь вилкой у себя в керамической тарелке, перебирая кусочки грибов, запечённых в собственном соусе. Сейчас, когда нашлось время, чтобы поесть, делать этого мне не хотелось, пропал аппетит. Я смотрел на эти грибы. У нас почти всё сейчас на этих грибах: жаренные грибы в соусе, варёные грибы в масле, жареные на углях шампиньоны, даже есть бутерброды с грибами. И только чай у нас не на грибах, а обычный. Похоже, от этих грибов я постепенно схожу с ума, но с другим у нас сейчас сильный дефицит, поэтому приходится ковыряться в них и с трудом проглатывать каждый опостылевший кусок.

Когда надоело ковыряться, я взял кружку, выпил остаток чая, потом поднялся с места, взял поднос и отнёс его на кухню. Там сейчас работала одна девушка, так как двух её напарников забрали на дежурство.

Потом я вышел из столовой и стал держать путь в свою аудиторию. Спать хотелось неимоверно, несмотря на паршивое настроение. Проходя через коворкинг, я заметил, что здесь тоже что-то изменилось: людей здесь было много, как и всегда, и голоса их звучали, но не было слышно ни смеха, ни шуток, а только приглушённые переговоры. Даже музыка у костра, ставшая для нас чем-то повседневным, сейчас не звучала: вокруг бочки сгрудились студенты, так же переговариваясь вполголоса. Кругом царило какое-то безмолвие, остро гнетущее душу. Мы словно находились в осаждённом положении, ожидая, когда наш враг вновь попытается пойти на штурм. Те, кто и вовсе перешёптывался, как-то странно озирались по сторонам, будто бы боялись, что звучание их голосов может просочиться сквозь эти стены и добраться до ушей тварей, провоцируя их на новое нападение. Страх теперь воцарился среди нас, ожидание новой схватки, которая была лишь делом времени.

Неужели это начало конца? Я шёл и думал о том, что такое происходит впервые. И раньше были нападения, но случившееся накануне является из ряда вон выходящим. И не сама эта массивная, хорошо организованная атака наталкивала меня на мрачные мысли, а то, что она несла за собой – те семена страха и опасности, которые она закинула сюда, постепенно начинали давать корни, проникая в наши души всё глубже и захватывая наш разум. Андрей Скворцов был прав: ещё одна такая волна может стать для нас последней. И почему вернувшиеся поисковики не сообщили о большом скоплении мутантов там, снаружи? Почему они ничего не увидели, ведь невозможно не заметить такое огромное количество мутантов – целой армии, которая попробовала эти стены в массивном штурме и отступила, но не как проигравшая бой, а скорее отход был тактическим. Неужели, находясь там, поисковики не почуяли эту угрозу? Не увидели скопления такой силы? Или же увидели, но чтобы не сеять панику, решили умолчать об этом, надеясь, что удастся скрыться от этой угрозы, тихо затаившись за этими стенами и не издавая ни единого звука? И связано ли всё это с исчезновением второй группы, которая, как мне казалось, уже точно не вернётся назад, домой. Они просто не смогут это сделать: между ними и университетом сейчас находится целое полчище этих тварей. Из этого выходит только одно…

Погружённый в свои мысли, я шёл по коридору с жёлтыми стенами, и навстречу мне шагал Виктор Петрович. Шёл он резво, отбитым шагом, словно на параде, держа в руке тлеющую сигарету. Он прошёл мимо меня, будто не заметив. Я остановился, неуверенно обернулся, смотря ему в спину, а потом, так же неуверенно позвал его:

– Виктор Петрович!