2028

– Павел, здравствуй. Не поможешь мне?

Я чуть не налетел на поклажу профессора и не свалил его добро на пол. Это был Константин Александрович. В его тележке была целая гора различных книг. Профессор достал платочек из кармана, снял очки и протёр своё лицо.

– Решил книги перевести на четвёртый этаж, но уже на четвёртой тележке то и… – профессор махнул рукой, улыбаясь. – Хотя не староват, сил ещё – ого-го! – он подмигнул мне. – Но от помощи бы не отказался. Если не отвлекаю, конечно.

Я помялся на месте, посмотрел вперёд: силуэт Ильи уже почти затерялся среди толпы. Мне нужно было к нему, догнать и задать вопросы, ответы на которые для меня сейчас были самым важным, кажется, во всей жизни. Но отказать в помощи Константину Александровичу я не мог: хоть мы и были на разных факультетах – Константин Александрович был доцентом кафедры истории, – но знали друг друга очень хорошо. И дело было даже не в этике, когда тебя просит преподаватель. Я просто не мог отказать этому человеку.

Я молча кивнул и подошёл к тележке.

– Спасибо, Павел. Да вот, подумал тут, что неплохо было бы нам организовать свою внутреннюю библиотеку, чтобы все книги и рукописи в ней хранились. Конечно, у нас есть уже библиотека, но туда-то попасть трудно… – Константин Александрович надел очки, положил платочек в карман и пошёл рядом. Я, взявшись за ручки, покатил телегу вперёд. – Особенно в последнее время. А ведь и ста метров-то не будет от университета до её входа. За пол минуты можно дойти. Раньше. А сейчас…

Одетый в серый официальный костюм, невысокого роста преподаватель вошёл на лестничную площадку и пропустил меня вперёд. Я развернул телегу и спиной стал подниматься наверх. Колесо чуть подпрыгивало на каждой ступени. На четвёртой одна из книг свалилась с вершины горы и упала на бетон.

– Я подниму, – сказал Константин Александрович, медленно нагибаясь и поднимая со ступени кожаный переплёт. – «История политических учений», – сказал он, смотря на обложку. – База в изучении политологии.

Я выкатил тележку на пролёт, развернулся и стал подниматься дальше. Профессор следовал снизу, придерживая книжную гору.

– Я раньше преподавал эту науку, хотя сам историк по образованию. Да и себя определяю больше к истории, – продолжил Константин Александрович. – А по политологии вёл пары. Эта наука эклектична, включает другие направления, и этим она сложна. Но поднимает в изучении очень важные вопросы. Наверное, настолько важные, что на них некогда стоял весь наш мир.

Наконец, преодолев последнюю ступень, я выкатил тележку в коридор четвёртого этажа и уже вёз её по прямой. А профессор шёл следом, продолжая:

– Я вот сам осознал, что именно изучает политология. Это не политические процессы, как таковые, не действия политиков, а первопричины, мотивирующие их создавать эти самые процессы. По сути, политология человека изучает, анализирует его с разных сторон, но в контексте политической деятельности. Вот у немцев, – Константин Александрович достал ключи, подошёл к двустворчатой двери и начал поворачивать замок. Я стоял рядом, молча слушая, – эта наука называлась философией политики. Философия тут ключевое слово. А философия познаёт глубинную природу человека, его взаимодействие с миром. Человек – главный объект изучения, который и на сегодняшний день полностью не раскрыт.

Профессор открыл дверь и пропустил меня вперёд. Я завёз тележку в просторную аудиторию передом. Раньше здесь располагались очень длинные столы, занимающие собой почти всё пространство. Сейчас же на их месте было скопление различных книг. Они были сложены в кучи, в стопки, некоторые из которых доходили аж до потолка. Лавируя между ними, я осмотрелся.

– Как их здесь много, – удивился я. – Они все были принесены из библиотеки?

– Какая-то часть из них. Поисковики ходили туда несколько раз, забирали книги. Сейчас, говорят, их осталось там всего ничего, и то в основном чьи-то публицистические работы. – Константин Александрович прошёл ко столу, что стоял у окна по другую сторону от входа, и положил на него ключи. – Но большинство было свезено сюда из других корпусов университета. Просто здесь решено было организовать этакое «книжное Эльдорадо».

– Как вы уговорили руководство? – поинтересовался я, остановив тележку там, куда указал профессор.

– Мы долго дискутировали на эту тему, но в итоге они посчитали это не столь важным. Дескать, есть и другие вещи, на которые стоит обратить внимание. Поэтому, я занялся этим лично, по своей собственной инициативе.

Я прошёлся, удивляясь тому, сколько книг здесь сейчас находится. И сколько будет привезено ещё. Сможет ли вместить эта комната столь многочисленное количество разной литературы? Тут были и художественные произведения, и научные труды исследователей прошлого столетия, и даже находились папки с чьими-то работами: курсовые, дипломные, рефераты. Я подошёл к столу, возле которого стоял профессор, и спросил:

– А зачем? То есть, какой вы видите смысл в этом?

Константин Александрович молча посмотрел на меня, и в его глазах я заметил лёгкий тон разочарования. Я и сам укорил себя за свой вопрос, который был озвучен нетактично. Грубо даже, в каком-то смысле.

– Посмотри, Павел, на всё это, – сказал профессор, обводя взглядом свои книжные владения. Я внимательно проследовал за его взглядом, – и ответь мне: что для тебя книга? Можно в самом широком смысле.

– Ну… – я задумался, почесав подбородок. – Это, на мой взгляд, зависит от жанра и целей, с которыми она написана. Сложно сказать, если честно.

– На самом деле, этот вопрос из разряда наипростейших в нашей жизни. – чуть вздохнув, ответил профессор. – Понимаешь, в книгах хранятся не только чьи-то исследования и открытия, либо же вымышленная история, сказка, фантастика и тому подобное. Научная публицистика и художественная литература – разные по своей сути, но они скрепляются в единое целое, когда речь заходит об истории человека. Все эти строки и исписанные страницы являются нитью, соединяющей человека с тем временем, в котором он живёт. Читая текст, мы как бы сохраняем в памяти какую-то часть прошлого, либо настоящего, чтобы не забыть об этом в будущем. Все произведения искусства, все научные открытия – это всё то, что связывает нас со временем. И это очень важные вещи, которые не дают забыть нам о том, кем мы являемся; не дают нам перестать быть людьми, в конечном счёте.

– Но ведь, сейчас же многое из того, что написано в тех научных работах, что было изучено в прошлом – является не совсем уместным для нынешних реалий, – осторожно сказал я. – Я не хочу показаться грубым, но всё-таки это всё сейчас как-то обесценено и не имеет веса. Не сможет нам как-то помочь с тем, с чем мы столкнулись.

– Память, которую мы сохраняем, не является для нас руководством к действию, – тепло сказал Константин Александрович. – Она не решает наши проблемы. Прошлое не выстроит для нас будущего. Но память о прошлом, о тех достижениях, к которым мы пришли, должна являться опорой в нашем пути к своему будущему. Это и история человечества, – профессор ещё раз обвёл взглядом заполненную наполовину книгами аудиторию, – и наше наследие, и напоминание нам о том, кто мы есть. Человек должен оставаться человеком даже в самые тёмные времена. И культура вместе с наукой помогают человеку справиться со всеми трудностями. Являются для него как бы лодкой посреди огромного океана, которая принесёт его к берегам, где его ждёт спасение.

Когда Константин Александрович закончил, он прошёл между книжными горами, осматривая каждую, как мне показалось, с особой бережностью. И это заставило меня проникнуться его словами. Все эти книги – нить, что связывает нас с прошлой жизнью в это мрачное, тяжёлое время. И, возможно, профессор это понимает более тонко, чем все остальные. Поэтому, несмотря на препятствия и проблемы, с которыми мы сталкиваемся каждодневно, и из-за которых руководство отказалось тратить время на это кажущееся им бессмысленным дело, профессор находит время, чтобы создать это книжное хранилище. Чтобы сохранить свет в кромешной тьме, в которой мы блуждаем. И эта его цель показалась мне не только благородной, но и священной.

– Возможно, вы правы, – сказал я, выйдя из раздумий. – Это действительно может помочь нам сейчас как-то. Пусть и чисто символической эта помощь является.

– Я рад, если ты осознал это. Важно не переставать надеяться. Надежда очень слабая, но я не перестаю верить в неё, – Константин Александрович подошёл к столу и сел на его край рядом со мной. – Хоть и не мы уничтожили мир, но сами всячески стремились к этому. И случившееся без нашего участия – это чаша, которую нам всем надо испить до дна, каким бы горьким для нас не был каждый глоток. Всю жизнь мы тратили время на то, чтобы гробить наш мир постоянными спорами, перерастающими в большие конфликты, в которых гибли миллионы ни в чём не повинных людей. Из-за территорий, ресурсов, да чёрт знает из-за чего – повод всегда находили. И всякий раз нам давалась отсрочка. Но, похоже, Бог устал нас предупреждать, и в кои-то веки низверг на нас наказание… И это наказание мы должны перенести. Но я уверен: рано или поздно ему придёт конец.

После этих слов мы сидели молча, в мраке ночной аудитории смотрели на настоящую сокровищницу, расстелившуюся перед нами. И хоть сокровища были не из золота, их ценность была велика. Пусть даже и многими несправедливо недооценённая.

Потом я встал, обратившись к профессору:

– Константин Александрович, был рад помочь Вам, но мне скоро на дежурство.

– Конечно, конечно, Павел, – профессор резво поднялся, протянув мне руку. – Спасибо тебе огромное за помощь. Заходи, если что.

Я пожал ему руку, улыбнувшись, после чего вышел из аудитории. После разговора с профессором о важности книг внутри меня загорелась надежда – это был крохотный огонёк, вспыхнувший в темноте. Может, действительно нам дана возможность переосмыслить многое в нашей жизни? Возможность понять, что мы много раз совершали страшные ошибки, и сейчас всё, что с нами происходит – это путь к искуплению? И все те ужасы, с которыми мы сталкиваемся – это наказание? И искупив свою вину перед мирозданием, мы сможем вновь обрести нормальную жизнь?

В любом случае то, что мы ещё живём, любим, помним и создаём что-то новое (тут я вспомнил про музыку Владислава), говорит о том, что мы ещё движемся в каком-то направлении – в направлении к нашему искуплению. Да, может, лишь только наша горсть людей, единственно оставшаяся на планете. Но тогда именно с нас должна возродится из пепла человеческая цивилизация. Новая, без своих старых пороков.

Погрузившись в мысли, я спустился по лестнице на третий этаж и пошёл бы дальше, если бы моё внимание не привлёк один из студентов. Я замедлил шаг, посмотрев на него: парень стоял у стены на лестничной площадке и вёл себя странно. Он был словно напуган чем-то, постоянно жался к стене, что-то бормотал себе под нос. Чуть сгорбившись и опустив лицо, студент учащённо вертел головой, словно беседуя с кем-то, но фразы, долетавшие до моих ушей, были рваными, составленными из бессмысленных слов. Я остановился возле него, косясь с опаской.

– Всё в порядке? – спросил я, держа дистанцию.

Услышав голос, студент будто бы выбрался из небытия. Он взглянул на меня тревожными глазами, его лицо разгладилось, но я всё равно увидел в нём отблески какого-то острого отчаяния. Парень лишь кивнул мне в ответ, после чего решил быстро ретироваться. Мигом пошёл к лестнице, спустился и исчез и вида.

Я знал его. Это Григорий. Он всегда казался мне странным парнем. Был он слишком замкнутый, во время работ на плантации ни с кем особо не разговаривал. Но та его странность резко контрастировала с тем, что я увидел сейчас. Он был словно озабочен чем-то. Нет – одержим.

Вздохнув, я вышел в жёлтый коридор, потом зашагал в сторону коворкинга. Посмотрев там на время, решил для себя, что нужно всё-таки найти Илью. У меня было в запасе полчаса. Разговор с ним оставался для меня в приоритете.

Я пошёл обратно, мигом преодолел коридор на третьем этаже, лестницу с главной аудиторией, затем корпус, где располагалось жильё руководства. Я понятия не имел, где искать поисковика, просто шёл по тому пути, по которому он шёл сам. Решил, что нужно спуститься в вестибюль в центральном корпусе. Быстро миновав продольный коридор и лестницу, я оказался там. Сейчас в белом вестибюле было привычно мрачно; свет от горящего по центру костерка едва доставал до противоположных стен и центрального выхода. Здесь несли дежурство четверо студентов. Услышав мои спешные шаги, они немного встрепенулись.

Я поздоровался с ними, потом осмотрелся, немного подождав; надеясь, что Илья выйдет из караулки, отделённой от вестибюля пластиковой перегородкой. Но простояв возле костра некоторое время, я двинулся прочь отсюда.

Где же мне искать его? Илья мог быть в совершенно любой части университета, и обойти его весь, заглядывая во все возможные аудитории, я не мог. Время поджимало. Но стремление выведать у поисковика нужную мне информацию заставляло меня не останавливать поиски.

Не знаю, почему, но я автоматически, словно ведомый кем-то, спустился со второго этажа по лестнице, расположенной рядом с аудиторией, выходящей на балкон. За лестницей простирался ещё один коридор, такой же мрачный, как и весь этот корпус. Здесь коптились на столах восковые свечи, и стены слабо озарялись багровыми отсветами. Эта бетонная кишка вела в хранилище. Когда-то тут располагалась вся университетская бухгалтерия и находился кабинет постановки на учёт, в котором студенты получали отсрочку от службы в армии.

Я двинулся по коридору, мимо запертых запустелых кабинетов. В один момент какая-то мелкая тень промчалась в дух шагах впереди, выбежав на островок танцующего света и юркнув с лёгким писком во тьму. Мышь. Очень не любил я мышей, но они лучше, чем крысы, хотя и такие иногда забредали в аудитории к некоторым…

Пройдя длиннющий, суженый коридор с низким потолком, я вышел к массивной стальной двери и толкнул её. Махина с ленивым громким скрежетом подалась внутрь и впустила меня в продольное широкое помещение. Справа вдоль стены под потолком шли огромные серебристые трубы. Я пошёл вдоль них, уверенный, что поисковик будет сейчас в хранилище.

Свернув направо и открыв дверь, которая томилась во мраке и оттого была заметна не сразу, я спустился по гулко звенящей стальной лестнице на этаж ниже и остановился перед дверью. Приложился – оказалась открытой. Широченное, на всю территорию университета подземное помещение, поделённое на сектора, было заставлено трёхметровыми стеллажами. Они создавали секции, между каждой из которых проходила дорожка. Сейчас многие из полок пустовали, хотя раньше все они были заполнены почти до отвала. Здесь мы хранили продовольствие и хозяйственные вещи.

Я шёл не спеша по центру, заглядывая в каждую секцию по обеим сторонам. Меж стеллажей было пусто. Так я дошёл до двери на другом конце просторного сектора, положил ладонь на ручку и нажал – дверь оказалась открытой тоже. Вошёл в оружейную. Комната была поменьше, и по другую сторону от выхода в островке света я увидел копошащийся на корточках чей-то силуэт. Рядом с ним стоял каменный столб с прикрученной к нему подставкой, в которой пыхтел факел. Его багровый свет освещал посетителя хранилища. Пройдя несколько шагов вперёд, я разглядел его. Это был Илья.

Услышав шаги, поисковик обернулся, посмотрел на меня, потом приподнял брови и спросил ехидным тоном:

– Заблудились, товарищ студент?

Я продолжал молча идти к нему. Для меня отчётливо виднелась тема нашего разговора, но вот я не мог ухватиться мыслями за то, с чего бы его начать. Некоторое время я молча стоял и пялился на поисковика. Илья смотрел на меня в ответ, явно ожидая моих слов, но когда их не услышал, развернулся ко мне ещё больше, с подозрением косясь на меня.