И затем, передав бумаги письмоводителю, он крикнул:
– Сотский!
– Здесь, вашескородие.
– Лошади готовы?
– Готовы, вашескородие.
– Небось хромые опять?
– Никак нет, вашескородие.
– Смотри у меня!.. Ах, да, и забыл! – И вдруг, подбоченясь и подойдя к сотскому, он спросил: – А почему мост через Грачевку не в исправности?
– Ездил, вашескородие, сколько раз ездил, до самой до помещицы до Анфисы Ивановны доходил, в ноги кланялся ей, ничего не поделаешь… даже обругала меня… «Ты, говорит, видно, с ума сошел! никакого закона нет, чтобы барыни мосты чинили! на это, говорит, мужики есть».
– Мужиков бы заставил!
– И у них был, вашескородие! Целый день ругался!.. Не едут! «Дьяволы, говорю, черти, анафемы вы проклятые!», признаться, побил даже кое-кого, а все-таки не выехали! Уперлись, дьяволы, что мост на господской земле, и не едут…
– Дурак ты, вот что! – крикнул становой и, обратясь к письмоводителю, прибавил: – Александр Тимофеевич, отец родной, поедешь в Голявку, заверни в Грачевку… Уломай как-нибудь старушку-то! Сохрани господи, губернатор поедет, ведь он за этот мост шкуру сдерет. Уж мне и так от исправника нахлобучка была… ведь провалился недавно и с тарантасом и с лошадьми!.. Ну как этак-то губернатор ухнет! Что тогда будет!.. Заверши, благодетель…
– Хорошо, – проговорил письмоводитель, мрачный и угрюмый мужчина лет сорока. – Только да будет вам известно, что к старухе я не пойду…
– Что так?
– Да помилуйте, как на приедешь, непременно что-нибудь отнимет… Спичечницу отняла… а последний раз очки серебряные.
– Как так?
– Очень просто… Я к ней с окладными листами приехал, а она у меня очки отняла. «Дай-ка, говорит, я попробую! не по глазам ли!» – велела себе псалтырик принести самой мелкой печати, надела очки… а потом сняла их, положила в футляр и в карман. «Как раз!» говорит. Так и не отдала. «Ты, говорит, себе другие купишь!» Пять рублей были заплачены. Нет уж, я лучше с приказчиком поговорю… Ну ее к черту!
– Поговори, Христа ради!
– Хорошо.
– Пожалуйста.
И, снова обратясь к мужикам, он проговорил, грозя кулаком:
– Ну, черти, берегитесь! Чтобы через две недели квитанция была у меня!..
И, круто повернувшись, он вышел из правления.
Старшина, староста и сотский бросились провожать станового, подсадили его в тарантас, прокричали в один голос: «счастливо оставаться!» – и, гремя и звеня колокольчиками и бубенцами, становой пристав покатил по направлению к дому своего коллеги, отца Ивана.
XVIII
Приехав к отцу Ивану, становой уже не мог говорить, а только хрипел как-то.
– Вот, слышишь, слышишь, – хрипел он: – видишь, вот она служба-то наша какая, хуже протодьяконской! Тот хоть в известные часы орет, а становой ежеминутно… Только глоткой и берешь. Есть у тебя глотка здоровая – служи, а нет, бери шапку в охапку и переселяйся в более вежливое ведомство. Только в ведомство это нашему брату, божьей родне, попасть трудно, потому что в нем правды больше.
Но отцу Ивану было не до правоведов, ему хотелось узнать поскорее, по какому именно делу приехал становой, и потому, как только ввел он его в залу, в которой и стол был уже накрыт и стояла закуска и водка, он спросил:
– По какому же это ты делу приехал?
Становой даже оскорбился.
– Господи боже мой! – крикнул он: – да позволь же хоть отдохнуть-то немного!
– Ну ладно, ладно, – поспешил успокоить его отец Иван: – и точно отдохнуть надо.
И затем, подведя его к столу с закуской, он прибавил:
– Ну-ка, дружище, выпей-ка водочки-то! Может, тогда и хрипота пройдет.
– Надолго ли пройдет-то, – проговорил становой, с какой-то досадой швырнул на стул портфель с бумагами: – за ночь пройдет, а утром опять захрипишь, как запаленная лошадь, потому утром опять оранье предстоит. Сегодня в Рычах, завтра в Ростошах, потом в Дубовой… Плохо дело!
– Чем?
– А тем, что все без толку орешь…
– Так-ты не ори!
– Пойди-ка, попробуй лаской-то!.. Орешь, орешь, а поощрения все-таки никакого!.. Хоть бы нигилиста поймать какого!..
– Зачем он тебе?
– Как же, толкуй!.. Вон Ломпетов-то изловил одного, так сначала денежную награду получил, потом благодарность от губернатора, затем орденок повесили, а наконец из становых-то в помощники перевели… Вот это так!.. На грех ведь ни одного социалиста в моем стане нет… Только одни паршивые отставные солдатики ругаются, да хромой Фетошинский речи на обедах либеральные говорит… А поймать его все-таки нельзя!
– А хотелось бы?
– Еще бы!
И, затем, подойдя к столу с закуской, становой прибавил: – Эге! да ты, я вижу, совсем порядки-то забыл!
– Что такое?
– Рюмок-то наставил, а стакана нет ни одного. Я, друг любезный, из этой мелкой посуды не балуюсь. У меня положено: утром стакан, перед обедом два и перед ужином один. Долбану – и конец.
– Можно и стакан поставить.
– Сделай милость.
Становой «долбанул» два стакана, закусил, и затем приятели принялись обедать.
– Ну, – проговорил становой, когда обед был покончен: – теперь можно и о деле потолковать.