Димитриос Ништяк из тотема Совы. Героическая фантастика

– Чем я могу развлечь Вас, достопочтенная Клаудия? – поинтересовался Вителлий Марцелл.

– Устрой нам бой! Мы заплатим щедро, не торгуясь!

Вителлий в затруднении почесал затылок.

– Увы, моя госпожа, боюсь, что мои гладиаторы ещё не совсем готовы. Все они новички, и не освоили в полной мере высокое искусство боя на мечах. Конечно, если я прикажу, они убьют друг друга, но вряд ли это будет красивое зрелище.

– Ничего, за настоящим зрелищем мы съездим в цирк, а пока мне просто хочется насладиться видом пролитой крови. Назови свою цену, Вителлий Марцелл!

– Ну… Двадцать тысяч сестерциев за бой одной пары. Только, умоляю, госпожа, если смерть не произойдет сразу, не приказывайте добивать побежденного.

– Договорились!

Она снова медленно пошла вдоль шеренги. В животе у Мити похолодело. И точно, указательный палец Клаудии уперся ему в грудь.

– Этот мне нравится!

Пройдя чуть дальше, показала на иллирийца Креона.

– Хочу этого тоже!

Парни вышли из строя. Креон был спокоен, Митю же колотила нервная дрожь. Вот так, за здорово живешь, сейчас драться насмерть! А Креон, между прочим, один из лучших бойцов, ему, как и Саруху, доверяют проводить тренировки! Что делать-то, а? Нет, отказаться невозможно, лечь – тоже. Прижгут факелом, и будешь, как миленький, биться до конца. Ребята, тот же Сарух, рассказывали.

Корнелий вывел их на арену. Как и положено, тринадцать метров в диаметре. В углублении, засыпана песком. Бревенчатая стена полтора метра высотой. Места для зрителей по периметру, сверху. Им выдали шлемы – тяжелые, с решетчатым забралом и широкими полями, как у шляпы, щиты – фракийские 50х50 см, Митя уже привык к такому, и прямые, обоюдоострые мечи-гладии. Взмахнув несколько раз мечом, чтобы привыкнуть к оружию, Митя отошел к стене, стараясь, чтобы солнце было у него за спиной. Что ж, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Кое-что, впрочем, у нас есть. Этакий, фигурально выражаясь, секретный камень на палке, которым мы Креона и стукнем по затылку, если удастся, конечно.

Корнелий выбрался наружу. Креон и Митя ритуально отсалютовали зрителям. Против правил, остальным бойцам было разрешено смотреть. Пришли также повар, женщины и легионеры. Ну!

Клаудия махнула платком. В тот же миг Креон прыгнул, покрыв две трети разделявшего их песка. Митя едва успел вскинуть щит. Затем гладиаторы закружились по арене, делая ложные выпады, проверяя оборону. Креон вдруг ударил, целясь в голову. Митя принял на шлем, одновременно пытаясь провести колющий удар в живот. Безуспешно. А так? Обманный секущий в голову, с расчетом на разворот кисти в верхней точке и удар по корпусу. Нет, не вышло. Просто принял на шлем и контратаковал низко, по ногам. Пришлось прыгнуть, исполняя заднее сальто. Зрители зааплодировали. Однако, что это? Шлем Креона перекосило, завязки перерублены! Вот он отшвыривает его в сторону. Погнали наши городских! Следующие несколько минут удары сыпались, как предвыборные обещания из политика, но ни один из бойцов не добился успеха. Внезапно, уходя от очередного Митиного секущего в голову, Креон исполнил нырок и, в свою очередь, полоснул, целя в горло. Митя отпрянул, но острие меча рассекло кожу под ключицей, закончив свой путь в левой подмышке. Хлынула кровь. Столько крови Митя ещё не видел в своей жизни! Её вид подстегнул его. Теперь или никогда! С криком «Ништяк!» он прыгнул на стену, оттолкнулся ногой, в перевороте ударил головой в шлеме в лицо Креона. Не ожидавший такой акробатики, тот рухнул, как сбитая кегля. Митя упал рядом, тут же вскочил, готовый продолжать бой, но все было кончено: противник был в глубоком нокауте. Зрители аплодировали, свистели, вопили. Митя приставил меч к горлу Креона и посмотрел вверх. Корнелий и Вителлий Марцелл довольно улыбались. Тиберий задумчиво жевал нижнюю губу, не выказывая ни радости, ни огорчения. Клаудия сияла. Щеки её разгорелись румянцем, прическа растрепалась. Поймав Митин взгляд, она покачала головой и показала большим пальцем вверх. Фу, стало быть, добивать парня не придется! Корнелий спрыгнул на арену, наклонился над поверженным гладиатором.

– Жив! – объявил он.

На песок спустили лестницу. Митя выбрался наверх. Ноги дрожали, тошнило, кружилась голова. Я живой! Я выстоял! Я победил! Сарух и Моше подхватили его под руки и увели, положили в тени. Подошел Вителлий, осмотрел рану.

– Пустяки, рана неглубокая! Сейчас зашью, зарастет в неделю, – пообещал он, доставая здоровенную иголку с продетой в неё суровой ниткой.

Задрав тунику, помочился на рану. Это такая дезинфекция, понял Митя. Затем, без особых изысков, начал штопать, будто сумку порванную зашивал. Всего наложил пятнадцать швов, грубых, но прочных, крепко держащих края раны. Забинтовал рану чистой тряпкой. Щелкнул пальцами. Подбежал помощник повара с бурдючком вина литра на три.

– Пей, гладиатор! – протянул он сосуд Мите.

Наш герой отпил большой глоток, закашлялся.

– Как там Креон?

– В себя пришел. Шишка здоровая, а так ничего.

Митя отхлебнул ещё. Адреналин продолжал гулять в крови, немного трясло, но после вина стало легче.

– Хорошо тебе, Димитриос, – задумчиво выдал Моше, – Теперь, пока не поправишься – никаких тренировок, знай жри, спи и сри.

– А ты бы поменялся? – прищурился Митя, осилив очередной глоток.

– Нет, конечно. Не люблю, когда нечего делать, – серьезно ответил Моше.

Рядом хохотнул Сарух. Вдвоем они увели парня в барак.

Повертевшись на тюфяке, Дмитрий понял, что уснуть, даже после вина, не удастся. Боль когтистой лапой рвала грудь, усиливаясь при малейшем движении. Перед глазами плавали круги. От потери крови, наверное. Помаявшись до темноты, достал коробочку с опием. Заодно и испытаем зелье! Осторожно разжевал соломинку, макнул в порошок. В свете полной луны было видно, что несколько кристаллов прилипли. Налил в ложку вина, тщательно растворил лекарство. Выпил, надеясь, что доза адекватная. Облизал ложку, запил остатками вина. Свирепый зверь, терзавший рану, стал отступать… Отступать… на мягких лапах… Кто это улыбается в углу? Папаня! Слушай, купи мороженное! … Пальмы, волны… Гул прибоя, а может, не прибоя? … Это самолет… Сейчас стюардесса разнесет водичку… Но почему она голая? … Олла…

Темнота.

– Димитриос! Проснись! – кто-то тряс его за плечо.

Боль всколыхнулась, но уже не так сильно. Застонав, разлепил склеенные веки: Корнелий встревоженно смотрел ему в лицо.

– Ты спишь уже целые сутки! Надо поесть, парень!

Превозмогая головокружение и боль в ране, поднялся. Сушняк, господа, хоть на выставку посылай! Язык не язык, а терка какая-то! Ой, а в сортир-то как хочется!

Выйдя из сортира, напившись и умывшись, почувствовал себя лучше. Как раз прозвонили к обеду. Сел, попробовал рыбной похлебки – вкусная! Но съесть смог только через силу. На рагу из овощей и конины уже не хватило сил. Вытерев вспотевший лоб, посидел в тени. Феликс пытался заговорить, но слова не воспринимались. Подошел Вителлий Марцелл, присмотрелся, положил руку на лоб.

– Э-э, гладиатор, да у тебя жар!

Размотал повязку: рана воспалилась, на швах выступали капельки гноя. Вителлий выругался. Дмитрий с вялым интересом отметил новые обороты речи. Латынь, как оказалось, была очень богатым и ёмким языком. Просто литературные источники не донесли до нас простые народные выражения.

Подошел Корнелий. Посовещавшись, они велели Дмитрию идти к себе и ждать. Что ж, начальству виднее! Прилег на матрас. Мутило, тянуло в сон. Не слишком ли велика была доза опия? Сутки проспал, и ещё хочется… Нет, это от слабости и инфекции. Интересно, как они собираются меня лечить?

Ближе к вечеру Корнелий привез из деревни жреца храма Юноны. Звали его Туллий. Благообразный седой дядька в мантии и венке. Из под кустистых бровей смотрели живые умные глаза. Смешно шевеля козлиной бородкой, расспросил Дмитрия, осмотрел рану, пощупал живот и выслушал грудь. Похмурился, затем разложил переносной алтарь. Повар принес голубя. Пропев гимны Юноне и Асклепию, жрец быстрым движением обезглавил птицу, побрызгал кровью на алтарь и на пациента. Несколько перьев подбросил в воздух, проследил их полет. Только после этого дал выпить какой-то порошок и смазал рану тяжко пахнущей мазью. Дмитрий поблагодарил за лечение. Туллий улыбнулся и объяснил, что Димитриос поправится, если на то будет воля богов, он же только инструмент в их руках. Оставил баночку с порошком и мазь, велев принимать порошок утром и вечером три дня, а повязку менять один раз в сутки.

Ночью стало легче, жар спал. Видимо, боги благосклонны ко мне! Глядишь, утром поем хорошенько.

Сон был спокойный, глубокий. Утром, и впрямь, почувствовал себя намного лучше. Рана почти не болела, сил прибавилось. С аппетитом позавтракал. Выздоровление началось.

Глава восьмая

Дни потянулись скучной чередой. Выздоровление шло успешно, но делать было решительно нечего. Вдобавок зарядили дожди. Выходить на площадку и смотреть на тренировки было единственным развлечением. На десятый день после боя Вителлий снял швы. Рана зажила чисто, образовав неровный шрам поперек груди.

– Отлично, Димитриос! Сегодня получишь вина и вечером к тебе придет Брунгильда! – подмигнул хозяин своему движимому имуществу, – А с завтрашнего дня – на тренировки!

С Брунгильдой Дмитрий ещё дела не имел. Два раза он спал с Оллой, а потом болел и пропустил положенный ему бонус.

После обеда посидел, поговорил с Феликсом и Моше.

– Лучшее время для побега – через три дня, накануне выходного. Хозяин и Корнелий уедут в деревню с ночевкой, на праздник и жертвоприношение. Олла знает, что делать. Легионеры пьют принесенное вино сразу. Затем меняют часового на вышке. Значит, твое зелье подействует одновременно на всех, – потер руки Моше.

– Сумеем ли мы взломать арсенал? Там крепкая дверь из целого ствола дуба, – вполголоса произнес Дмитрий.

Феликс презрительно фыркнул:

– Если у меня будет лом и кувалда, я сокрушу стену быстрее, чем ты кончаешь с женщиной! Кстати, к тебе сегодня придет Брунгильда! Она самая сладкая из всех, помяни мое слово. И у неё самая большая грудь!