По воле ветра

Но учитель рвёт часы из рук, кидает в гневе на пол, топчет яростно и безотчётно…

А не из зависти ли было всё это? Глядя на то, как с ласковой недетской мудростью прощает «какой-то оболтус» сей стук по бедовой голове, вкупе с теми, которые ещё предстоит пережить.

– Думай… думай своей коГобочкой!

У каждого свои конфеты

Подросший птенец зарянки[43 - птица, также носит название малиновки] играет в утку, виданную намедни на болоте, и пробует ходить по воде. Приподнимая неряшливые оборки крыльев, все в пуху! – раскачивается немного, и с бравым писком бежит от одного берега к другому. Его мама хлопочет лицом подле, нервно шарит натруженными крылами у себя по бокам, щекочет нёбо ропотом, сдерживаемым с трудом, и перестаёт трепетать, лишь только ребёнку надоедает придуманная в этот час роль.

Следующим, кого малыш пытается победить, оказывается одуванчик, и мама даёт себе роздых. Чуть завалясь на к месту поставленный пень, часто дышит через приоткрытый клюв:

– Это неопасно, пусть шалит. – Шепчет она себе.

Но тут из воды, порядком намокнув, выходит бабочка, из-за которой, собственно, дитя малиновки придумало играть в утку. Не подозревая ничего, она разложила просушить крылья близко по сторонам от себя, разлеглась прямо на виду у птиц, и безмятежно задремала.

Изумлённый птенец подошёл ближе к купальщице и, склонив на бок головку, принялся любоваться. Бабочка в коричневом платьице и белом кружавчатом фартучке, казалась школьницей, что сбежала с уроков купаться на пруд. Она была так хрупка и невинна, что тронуть её можно было лишь взглядом, столь же бережным и нежным.

Птенец вздыхал, а малиновка с жалостью и любовью глядела на своё детище и думала о том, что не сможет истребить в нём любовь к прекрасному, даже не станет пытаться делать того. И потому, пока носят крылья, ей придётся носить жуков своему ребёнку. У него явно не хватит духу изловить ни одного из них.

И в тот же миг, когда огорчённая, но отчасти успокоенная своею решительностью мать придумывала ужин, мимо птенца пролетала муха, и он с недетской сноровкой изловил её, ловко ухватив за крыло:

– Мама, гляди какая!

Малиновка внимательно посмотрела на сына и покачала головой:

– Не понимаю…

– Да ты посмотри только, какая она некрасивая, значит её можно съесть! Бери, я её для тебя поймал! – Сказал малыш и положил к ногам мамы.

В самом -то деле муха была очень даже ничего: роскошная прозрачная накидка крыльев, большие карие глаза, но мама сочла за лучшее промолчать.

– У каждого свои конфеты.

– Где-то это я уже слышал.

А если нет?

Закат полоснул небо с юга на север, оставил следы от когтей, две кровоточащие царапины, синяк облака и комету, что катится слезой.

Стриженая овчина облаков заботливо укрыла небо от края до бескрайности, куда взором не достать. Оно и верно – вечера стали прохладные, как бы ни простудилось.

Леса абрис[44 - контур, очертание], ажурный обшлаг чёрных рукавов сумерек, не подвёрнут вольно и высоко, но застёгнут для теплоты на перламутровую пуговицу луны.

Я сижу на табурете дубового пня и встречаю ночь. Она накалывает небосвод серебряной иглой, споро покрывая его вышивкой созвездий. Ищу знакомых, а у ног, как щенки, копошатся ежиха и рыжий кот. Они постоянно отвлекают меня от вечности. Находят радость в пустяках, которых так много вокруг, как тех звёзд. Только они далеко, а это – близко всё. Сделайся скромным, опусти глазки и разглядишь.

Рядом совсем, лишь протяни ладонь, жаждет тёплого дыхания мокрый шмель, а внимания – крупная, суровая с виду оса. Коли ей захочется пить, никогда не плюхнется она на воду, растолкав лягушек и распугав рыб, а облетит тихонько, присмотрится, куда лучше присесть, чтобы никого не побеспокоить, и самой не попасть в беду. А уж как рада каждому глотку, и не смущаясь того, славит всякую каплю, отбивая ритм. Даром, что шершень, а туда же…

Комар бьётся в окно. Проще всего верить, что он жаждет испить крови, дабы исполнить ритуал продолжения рода, копируя себе подобных, и ничего боле. Может оно и так. А если нет?

На пыльных полках дней

[45 - belle tristia]

На пыльных полках дней – истрёпанные тома встреч с людьми и закладки разлук. Пустые места наполнены несостоявшимся, несбывшимся, утерянным навсегда, и в эти пробелы да прочерки не вместить уж ничего. Рядом – сколотые статуэтки разочарований, шкатулка с мелочами, в которой подарки от тех, кого уж нет, или от тех, кого не будет вскоре.

Зачем мы держимся прошлого? Отчего, сокрушив все напоминания о нём, не начнём новую жизнь с утра нового дня, с чистого, незамаранного листа… Только, этот-то куда деть после? Разжечь им печь? Так не хватит одного, нужно больше, намного больше.

На пыльных полках дней – увядшие букеты и наспех прочитанные письма. Пузатая, заполненная почти бутыль с сигнатурой, заполненной по-латыни: «Lacrimis[46 - слёзы]», а под горстью морских камней – пустые, без виз, заграничные паспорта и маленький рапан с написанным на нём чёрной тушью именем, которого уж не прочесть, так затёрт. На полках есть то, о чём уж и не припомнить или кажется чужим, что как бы и не твоё, не с тобой, но в самом деле – ненужного нет. В жизни всё для чего-то сгодиться.

Там много ещё места, на этих полках. Быть может, отыщется ещё и то, куда я поставлю томик, в котором ты. Если не прочитан ещё, если нет полевого цветка в середине, закладкой. Я тебя поищу, вечерами, украдкой…

Пустое

I

Вы замечали когда-либо, что, едва созревает последняя вишенка, как листья на дереве поддают жару, как бы торопясь завершить некие неотложные дела, и желтеют один за другим, а потом бегут куда-то, заскакивая на подножку ветра, или с попуткой, или ищут иных высот и глубин. А те, что остаются на дереве, – то ли пугливы слишком, то ли привязаны к дому чересчур. Бывает, что даже зелены до морозов. Но то – лишь вид один, видимость. Дерево давно спит и ему всё равно. В заботах пережить зиму, в надеждах на многочисленные весенние хлопоты, не думает оно о прошлом, не чувствует его нужным, своим. Так только – мусор под ногами.

– Да уберите ж вы его, кто-нибудь!!!

…Уходить нужно вовремя.

II

Звёзды в небе проступают росой. Смотришь на них и ждёшь чего-то. Знака какого-то, не иначе. А не дождавшись, – дождь холодных камней, метеора зажжённую спичку… рад и им. На востоке уж ночь, а на западе небо печётся закатом. И игрушкой на ветках сияет луна.

Серой бабочки тень, терпкий запах покоса. Замечаешь, как птица крадётся в гнездо, как летучие мыши выходят на смену.

Надрез месяца в небе – словно кто-то выдернул наспех уголок карточки из альбома. Припрятал… на чёрный день или на белую ночь.

III

– Как понять, что не зря живёшь?

– Если каждый день совершать хотя бы по одному хорошему делу, то уже не зря!

– Ну, например? Старушку через дорогу перевести?

– Или так, или шмеля достать из воды.

– Ну… это ты чересчур! Это – за пределом, такое не зачтётся.

– Доброта, что имеет предел – это уже злоба.

– Ах, пустое…

– Но это так и есть.

Хорошая девочка