Ничья

– А сама она? Оправилась?

– Очень плоха. Говорят, вроде почки отказали. Не знаю ничего. Поеду еще к вечеру сегодня. Душа-то болит.

Отец Леонид пошел к двери и, уже взявшись за ручку, обернулся, подал женщине визитку.

– Пожалуйста, Галина, как только мать Лизы поправится, позвоните мне. Я сразу приеду. Дело не терпит отлагательства. Лизе надо в школу идти, нужно документы готовить.

– Хорошо, хорошо, – закивала женщина, – я для Лизочки все сделаю. Позвоню вам или приеду, если понадобится. Обнимите ее за меня.

Через два дня Галина ему позвонила. Рыдая, глотая слезы и слова, она тихо выговорила:

– Отец Леонид, приезжайте. Зинаида умерла.

– А ребенок? – прошептал Леонид.

– Да не знаю ничего. Говорят, умер.

Все случилось на второй день пребывания Зинаиды в больнице. Нарушение работы почек, кровотечение, порок сердца. И еще много чего, что стало последствием безудержного пьянства.

В первую ночь она родила девочку, которая даже не закричала после появления на этот свет. Врачи суетились, бегали, что-то говорили. Зинаида не реагировала на их панику. Покряхтывая от боли, она сердито ткнула пробегающую акушерку в бок.

– Чего вы тут чехарду такую устроили?

Изумленная акушерка хотела что-то ответить, но, вздохнув, лишь махнула рукой, понимая, что говорить с женщиной сейчас бесполезно.

Зинаида вообще мало что понимала в тот момент: она то впадала в забытье, то возвращалась в сознание, то начинала ругаться матом, то тихо плакала. На второй день к вечеру она, придя в сознание, попросила лист бумаги, два конверта и ручку. Приподнявшись, прикусив бледные губы, долго что-то выводила на обычных тетрадочных листках в клетку. Потом сложила их в конверты и заклеила. Сверху на одном из них написала «Елизавете», на втором – «Галине» и протянула их медсестре.

– Моей соседке Галине передайте, если придет.

– Оба письма отдать? – спросила медсестра.

– Да. Отдайте. Галя разберется потом, – она легла, морщась от боли. – Пропала я. Кончилась, – кусая губы, заплакала Зинаида. – Была да вся вышла.

Притихла, к вечеру впала в беспамятство. На следующий день Зинаида умерла.

Хоронил Зину отец Леонид. Священник и сам не знал зачем, но понимал, что должен это сделать. И не из чувства милосердия, и не по велению сердца, а ради маленькой худенькой испуганной девочки с огромными синими глазами, которая поселилась в обители. Ради ее спокойного будущего он хотел сам поставить точку в этой ужасной истории.

Вернувшись после похорон, он долго думал, как сообщить Лизе о смерти матери. Размышлял, надо ли вообще сейчас говорить об этом девочке. И решил, что Лиза должна знать правду. Именно это, считал он, станет естественным завершением их незаконченной семейной истории. И это же оборвет бесконечную нить страданий и подтолкнет Лизу к светлому христианскому прощению.

Однако все пошло не так, как он предполагал.

Лиза, услышав о страшной вести, замерла на мгновение.

– Ее похоронили возле папы? – тихо спросила Лиза.

Леонид не ожидал такого вопроса, но ответил честно:

– Да. Хочешь, поедем на кладбище? Ты сама посмотришь на могилку, постоишь, поплачешь, простишься.

– Нет, – она вдруг оттолкнула его, отскочила к стене. – Не хочу! Не поеду. Уходи.

Она выскочила из комнаты, влетела в спальню и, упав на кровать, горько заплакала.

Прошло около месяца. Отец Леонид слово свое сдержал. Монастырские адвокаты собрали нужные документы, прошли несколько досудебных разбирательств и, наконец, на судебном заседании отец Леонид, в отсутствии кровных родственников, был назначен опекуном малолетней Елизаветы Морозовой.

Уже совсем рассвело. За окном вовсю голосили птицы, встречая новый день. Горячие лучи солнца нежно целовали горизонт и отчаянно благоухала черемуха, любуясь своей первозданной красотой.

Подруги сидели, боясь нарушить тишину, обнявшую их.

– Подожди, подожди, – спохватилась Ольга. – А письмо? Письмо ты прочитала? Что там было?

– Не знаю. Я не читала, – спокойно ответила Лиза.

– Как это? – Ольга схватилась за голову. – Как это не читала? Почему? Тебе соседка не передала?

– Она отдала отцу Леониду, и он привез его мне. А я не взяла.

– Не взяла?

– Наверное, не хотела. Оль, что сейчас вспоминать об этом? Это было так давно, что я, честно говоря, уже и не могу объяснить, почему. Очевидно, потому же, почему не поехала на кладбище.

– Но ведь это неправильно, – Ольга напряглась. – Маленькая напуганная девочка не хотела даже прикасаться к тому, что относилось к прошлой жизни, это я понимаю. Но ведь ты повзрослела. Стала умнее, мудрее, рассудительнее, да? Ты же на все теперь смотришь по-другому, можешь анализировать и трезво рассуждать о прошедшем. Как же ты до сих пор не спохватилась? Не прочитала.

– Оль, хватит, – Елизавета поежилась, как от озноба. – Ты еще не устала слушать мои басни? К чему сейчас эти разговоры? Я не думала об этом уже больше тридцати лет.

– Ты не простила мать до сих пор? В этом причина?

– Простила, наверное, – тяжело вздохнула Елизавета. – Да и некогда мне было вдаваться в эти мелочи. Я просто выживала.

– Мелочи? – Ольга ахнула. – Но это не мелочи, это твое прошлое, – она схватила подругу за руку. – Ну-ка, не отводи глаза! Смотри на меня! Где письмо? Неужели порвала или выбросила?

– Отстань, Оля, – Елизавета резко отдернула руку. – Сколько можно? Далось тебе это письмо! Успокойся. Оно осталось у отца Леонида. Не забывай, что тогда мне едва исполнилось семь, а теперь почти сорок. Умеешь считать? Столько лет прошло, какое уж тут письмо? Отцу Леониду тогда было сорок семь, а теперь ему восемьдесят И уж точно про эту бумажку он и думать забыл.

– Лиза, послушай меня, – не могла угомониться Ольга. – Просто послушай и не перебивай. Тебе нужно отыскать это письмо, слышишь? Обязательно!

– Да зачем? – покраснела от досады Елизавета. – Господи! Отстань, липучка!

– Моей мамы давно нет на этом свете, – вдруг заплакала Ольга. – И если бы она оставила мне письмо, я бы каждый день его перечитывала. До дыр зачитала бы. А ты даже не знаешь, что она там тебе написала! Как же так? А вдруг в последний свой день на этой земле она прощения у тебя просила? Лиза, пожалуйста, давай поедем к отцу Леониду. Ведь он тоже не молод, болеет все время. Если его не станет, оборвется последняя ниточка. Ведь и соседка Галина уже умерла, и мать Серафима. Подумай. Ну? Давай съездим.

– Ты с ума сошла, Оля? Да что тебя так зацепило это письмо? Что может написать пьющая женщина?

– Да что угодно. Ведь она была твоей матерью. Пьющей, опустившейся, развращенной, но твоей матерью! Слышишь?

Раздался стук в окно, и зычный голос бабы Марфы, Ольгиной свекрови, недовольно забубнил:

– Лиза, наша мать у тебя? С вечера уходила, сказала – к тебе. Ночь прошла, а ее нет!

– Ну, все, – устало усмехнулась Елизавета. – Сейчас она тебе даст прикурить, устроит разборку!