Бытие как возникновение новизны посредством создания идей

Все дело в том, что эта Продукция, являясь вполне очевидной, не всегда замечается нами. Так, мы видим кусочек мела («обещающая вещь»), но не всегда видим – вернее, не всегда осознаем – за ним причастности к массовости и эффективности распространения знания, которые как раз и являются Продукцией, полученной в результате изобретения кусочка мела человеком продуктивно мыслящим, то есть изобретателем. Далее: мы видим телескоп, но не всегда видим за ним познания просторов Вселенной, являющегося его Продукцией. Далее: мы «видим» нравственные принципы, но почему-то упускаем из виду то упорядочение взаимоотношений в обществе (на не законодательном уровне), которое они – будучи материализованными в поведение человека в соответствии с этими правилами – «производят» как свою Продукцию. И последний пример: мы видим произведения искусства (литература, поэзия, живопись, музыка, театр и т. д.), но не всегда видим того, что искусство сделало нас людьми и что пока что оно – вместе с тесно с ним связанной нравственностью – препятствует нашему скатыванию к животному существованию, и это препятствование является производимой им (искусством) Продукцией.

Что же касается тех сущих, которые названы автором как «наличные вещи» (vor-handen-sein), то отмечено, что они «принадлежат к горизонту прошлого» и могут там «оставаться на неопределенно долгий срок». И действительно, как нами ранее показано, эти сущие (исходные сущие), будучи некогда уже созданными, остаются в прошлом. Но их миссия не в том, чтобы там так и оставаться неопределенно долго, а в том, чтобы человек, в случае надобности, мог их использовать при комплектации внове создаваемой им идеи. (И это при том, что каждая из «наличных вещей» уже исполняет какую-либо из своих непосредственных функций, как например, письменность уже исполняет свою непосредственную функцию передачи знания на расстояния и на века). Ведь эти сущие уже готовы к применению, в противоположность искомым сущим (подручным средствам), которые должны быть внове созданы и на них должно быть затрачено определенное умственное усилие, обеспеченное притоком энергии (в джоулях) в соответствующие структуры нашего мозга. (Именно поэтому мы поместили их в хранилище, поименованное нами Хаосом, потому что там могут располагаться исходные сущие самого разного – необозримого нами – вида).

Далее автор отмечает одну важную деталь «обещающих вещей»: будучи знаками, отсылающими к новым смыслам, они, – если мы правильно поняли этот текст, – инициируют переход Dasein*а в «пробужденный режим экзистирования». А это значит не что иное, как творение самой новизны человеком (Событие-11). Правда, здесь мы позволим себе некоторое уточняющее добавление. Потому что пребывание в этом режиме начинается не с момента поиска «смысла в сущем, значения вещей», а с момента создания идеи и продолжается вплоть до момента изготовления «обещающей вещи» (по-нашему, подручного средства). И не «обещающая вещь» инициирует переход дазейна в «пробужденный режим экзистирования», наоборот: инициация начинается с возникновения идеи, а появление «обещающей вещи» есть результат раскрытия ее смысла и формирования вида и сущности этой «вещи». Так что «обещающая вещь» вместе с тем, что ею «обещано», то есть вместе с уже произведенной Продукцией – это конечный результат «пробужденного режима экзистирования». Далее начинается, если можно так выразиться, процесс «экзистирования» самого соци-ума (Событие-1), когда внове созданная человеком новизна взаимодействует с тем Хаосом, что имеется в нем в неограниченном количестве; и результатом этого взаимодействия – то есть результатом самоорганизации социальной «материи» – является зарождение Необходимости в новизне того или иного вида.

Как видим, «пробужденный режим экзистирования» на самом деле есть не что иное, как аутентичный режим экзистирования Dasein*а. И осуществляется он преимущественно в процессе создания идеи, раскрытия ее смысла-Истины и формирования нового вида и сущности (метафизического свойства) искомого сущего. Вот этот процесс создания новизны был упущен Хайдеггером, но он был назван им как поиск «смыслов, значений, на которые … указывают» «обещающие вещи». А как мы теперь понимаем, «обещающие вещи» «указывают» на ту Продукцию, которая только и может быть произведена при посредничестве этих «вещей». Так что то, что нами названо Продукцией – это и есть те «смыслы» и те «значения», которые продуцируются с помощью «обещающих вещей», а по нашему, с помощью подручных средств, изготовление которых является прямым следствием создания идеи, раскрытия ее смысла и формирования вида и сущности искомого сущего. Как видим, вся эта затемненность и неопределенность излагаемого Хайдеггером смысла возникает только от того, что ему был неизвестен структурно-функциональный состав идеи и все то, что возникает – и в каком порядке – из развертывания ее смысла-Истины.

Именно присущая самой природе нашего продуктивного мышления последовательность процесса создания идеи и раскрытия ее смысла вносит порядок в последовательность появления в нашем уме (интеллекте) сущих того или иного вида, вплоть до той Продукции, получение которой является целью возникновения идеи, а заодно и целью вышеуказанного «экзистирования» соци-ума. Потому что идея возникает не на пустом месте: ее появление обусловлено созреванием в соци-уме Необходимости в новизне, требуемого вида. И идея как механизм разрешения возникшей в обществе проблемы призвана только к тому, чтобы исполнять «заказ» соци-ума.

Конечно, можно долго обсуждать все нюансы приведенных текстов, но мы постараемся подвести некоторые итоги.

Спрашивается, для чего мы попытались найти точки соприкосновения Dasein-аналитики Хайдеггера с нами изложенной методологией бытия, как возникновения новизны в виде идеи? Только для того чтобы показать следующее:

– во-первых, она (Dasein-аналитика), как нам представляется, есть аналитика мира уже существующих сущих;

– во-вторых, она не принимает во внимание, – а вернее, упускает из виду – рассмотрение самого главного процесса, процесса возникновения «структурного состава окружающего мира», «мира труда»;

– в-третьих, она не учитывает всего того, что происходит в соци-уме втайне от Dasein*а как «мыслящего присутствия», то есть от человека и как способного продуктивно мыслить, и как просто существующего без каких-либо поползновений творческого проникновения в то, что зарождается и назревает в обществе;

– и, в-четвертых, вполне обоснованным было бы считать Dasein-аналитику Хайдеггера продолжением – вернее: второй частью – нашей методологии бытия как возникновения новизны в виде идеи, то есть аналитики идеи, поскольку сущее сначала должно быть создано, и лишь потом оно может «перекочевать» в сферу существования, в «мир труда», в «структурный состав окружающего мира».

Иначе говоря, из этой аналитики (Dasein-аналитики) совсем непонятно, по какой причине, откуда, как и для какой цели возникает «структурный состав окружающего мира», а именно, в частности, вещи «обещающие» и «наличные». Нами же разработанная и изложенная выше методология бытия как возникновения новизны в виде идеи как раз и дает вполне удовлетворительные ответы на эти вопросы. В связи с этим, образно выражаясь, можно было бы назвать Dasein-аналитику аналитикой туловища без головы, а точнее: тела без оживляющей его души. Ведь только из творения (создания, обнаружения и т. д.) идеи, из раскрытия ее смысла, из формирования искомого сущего, из изготовления по образцу последнего нового подручного средства и из производства новой Продукции может возникнуть – и возникает – «мир труда».

Не отсюда ли высказанное Хайдеггером в «Черных тетрадях» (стр. 26, 45 и др.) разочарование в своем основном труде и других произведениях этого же (до «поворота») периода. Скорее всего, придя к постановке основного вопроса, вопроса фундаментальной роли Бытия самого по себе над бытием человека, Хайдеггер понял, что Dasein-аналитика «повисает в воздухе», не опираясь на почву неизвестно каким образом возникающих подручных средств: «наличного» и «обещающего», поскольку нет того главенствующего фактора, который приводит к их появлению. А таким фактором, конечно же, является создание идеи. Именно из раскрытия ее смысла могут быть проявлены и «наличные вещи» как те исходные сущие, которые находятся – по-нашему – в хранилище, названном нами Хаосом, и «обещающие вещи» как те подручные средства, которые «обещают» производить новую Продукцию. Так что, знай Хайдеггер методологию возникновения сущих из идеи, ему бы не понадобилось производить Dasein-аналитику «структурного состава окружающего мира» и описывать ее в столь туманных, интуитивно схватываемых, выражениях.

Вот и получается, – опять же по нашему мнению, – что разочарование Хайдеггера есть разочарование в попытке придать существованию статус бытия. Постепенно приходя к пониманию бытия как того, что свершается в плане возникновения чего-либо нового, и, оформляя это свершаемое новыми терминами, он в средний период своего творчества начал утверждаться в правильности, им самим «подзабытого», древнегреческого толкования бытия как ????? («из-себя-само-восхождение») и как ??????? в значении не-сокрытости, некогда явившейся из сокрытости.

Процесс явления искомого сущего из Ничто (Хаоса) – это и есть так называемое «бытие» сущего. Иными словами, если «отсечь» от внове явленного сущего факт его возникновения – это, последнее, и будет «его» бытие. А бытие самой истины – это Бытие само по себе, бытие, независимое от сущего и им не определяемое. Так что бытие может быть отнесено к сущему, создаваемому человеком – тогда это будет «бытие» сущего, то есть идеальный процесс его создания в интеллекте человека. В том же случае если бытие относится к соци-уму, творящему Необходимости в новизне того или иного вида, тогда это будет Бытие само по себе, поскольку мы абсолютно ничего не знаем ни о зарождении этой Необходимости, ни о ее созревании. Мы обнаруживаем ее только на границе между концом Бытия соци-ума (Событие-1) и началом нашего бытия (Событие-11). Да и то обнаруживаем ее в виде ощущаемой нами лишенности, недостаточности и т.д. Поскольку саму Необходимость в новизне мы не можем обнаружить, так как не ощущаем ее и даже не знаем, в каком виде должна быть представлена эта новизна. Она должна заявить о себе каким-либо реально (материально) ощущаемым негативным фактором.

Все дело в том, что Необходимость («нужда», по Хайдеггеру) в чем-либо может быть только Необходимостью в новизне, так как в том, что уже есть, нет Необходимости. Это, во-первых, а во-вторых Необходимость в новизне – это потребность в том, чего еще нет. А то, чего еще нет, мы не можем ни ощутить, ни увидеть, ни представить. Поэтому, чтобы эта Необходимость дала о себе знать, она должна проявить себя в виде какого-либо реально воспринимаемого человеком негативного фактора: лишенности в чем-либо, недостаточности чего-то, неудобства пользования чем-то, неудовлетворенности чем-либо и т. д. И этот фактор дает нам импульс к тому, чтобы мы, во-первых, обнаружили его, а во-вторых, создали механизм (идею) разрешения возникшей в соци-уме проблемной ситуации. Такова «диалектика» перехода от Бытия соци-ума к бытию человека.

Так что наши беды не столько в том, что западная цивилизация выбрала не совсем верный путь философствования, и не столько в том, что мы, забыв бытие, в непомерной степени увлеклись сущим, наши беды в том, что мы даже не удосужились разобраться в собственном природном предназначении, заключающемся в том, чтобы быть Подручным Средством у соци-ума как живого видообразования самой Природы. Именно это было нашей стратегической задачей. Но для того чтобы ее исправно исполнять, необходимо было наше собственное материально-душевное развитие. И это было уже нашей тактической задачей, способствующей исполнению задачи стратегической. Потому что, обитая в пещере или землянке, и имея «лачужное» развитие, нечего было надеяться на исправное исполнение все более и более трудоемких стратегических задач, выдвигаемых соци-умом. Иными словами, наши беды в том, что свою тактическую задачу – да и то преимущественно в виде своего материального обеспечения – мы увидели как стратегическую, и принялись обустраивать свое комфортное материально-физиологическое существование. В этом был наш глобальный просчет, за который нам дорого придется заплатить, прежде чем мы сумеем выбраться из той колеи, в которую сами себя загнали.

(Кстати сказать, если мы возьмем мир живой Природа, то на всех его уровнях видим, как тщательно живые существа обухаживают самих себя и места своего обитания. Это и есть его, живого существа, тактическая задача. И такое тщание обусловлено в первую очередь той стратегической задачей, которую они призваны исполнить в ареале (нише) самой Природы, а именно, задачей исполнения той роли, к которой они предназначены Природой, породившей их. Иначе говоря, любое живое существо, как подручное средство самой Природы, призвано только к тому, чтобы производить какую-либо Продукцию в ней: опыление цветка, распространение семян, приумножение разно и-многообразия, быть звеном в пищевой цепочке и т. д. и т. п.).

Вот и получилось в результате: не разобравшись в стратегии своего действования, мы принялись за тактику осуществления неверно понятой, а скорее всего, вообще не понятой нами стратегии. Мы соблазнились на тактику обеспечения комфортности своего существования, – то есть на перспективу своего материального процветания, – которая (тактика) незамедлительно исполняет наши материально-физиологические желания и прихоти, забыв при этом о своей стратегической задаче: о своем нравственно-духовном развитии и о своей основной задаче обеспечения соци-ума той новизной, которая необходима для его полноценного существования и развития.

7.10. Подробнее о стиле мышления Хайдеггера или: почему он считал, что представление причастно к забвению бытия?

Продолжая повествование о Хайдеггере, хотелось бы прояснить два, как мне представляется, взаимосвязанных между собой вопроса: во-первых, так что же все-таки есть бытие в его представлении, а во-вторых, почему, по мысли автора, представление, в некоторой степени, причастно к забвению бытия?

Дело в том, что наши попытки понять суть бытия, изложенную Хайдеггером в своих произведениях, отчасти подобны попыткам понять смысл (идею) какого-либо живописного полотна, принадлежащего направлению современного абстрактного искусства. Мало кто может похвастаться тем, что он понимает как то, так и другое. Однако так называемые «знатоки» сохраняют в себе свое знание и, как это ни странно, не всегда желают поделиться им с остальными.

Что же касается самого Хайдеггера, то, как мне представляется, достаточно редкой особенностью его продуктивного мышления являлось то, что его мышление было поставлено «на поток» постоянной смены логического (рационального) мышления на мышление интуитивно-инсайтное (иррациональное), а последнего на первое и т. д. Поясню свою мысль. Если большинство из нас креативно мыслит весьма заметными «скачками», – а именно: рефлексия-1 (подготавливающая создание предполагаемой идеи) сменяется инкубационной фазой, вслед за которой внезапно может последовать инсайт, то есть явление смысла новой идеи в наше сознание, а за ним опять этап рефлексивного мышления (ре-флексия-11), но уже раскрывающего смысл этой идеи, – то мышление Хайдеггера не «замечало» иррациональных скачков от предварительного размышления сразу к инсайтно явленному смыслу новой идеи – оно было у него «плавным», а потому походило на процесс последовательного логического мышления без каких-либо иррациональных моментов. А как я замечал уже ранее (см. Раздел 7 п. 2), стиль мышления определяет стиль выражения мысли. Если мы мыслим «скачкообразно», то замечаем это и пытаемся выразить нами понятое в соответствующей последовательности изложения движения мысли; если же мы не замечаем в своем мышлении этой «скачкообразности», то и изложение нашей мысли идет как бы плавным потоком от одной логически составленной мысли к другой, таким же образом составленной.

Вот отсюда и получается, будто бы одно представление, – навеянное нашей логикой, – сменяется другим такого же рода представлением, не оставляя места, – а вернее, времени, – для обнаружения того, так что же все-таки такое незаметное свершилось между этими следующими друг за другом представлениями. А как мы уже знаем, в эти моменты свершается самое главное, а именно, явление нового смысла (идеи) из бессознательного в наше сознание. И этот смысл мы должны незамедлительно раскрыть и зафиксировать в знаках какой-либо системы (слово, формула, график и т. д.). Но за каждым из этих знаков, как правило, скрывается какое-либо сущее, «заслоняющее» (своим телом) целостный смысл самой идеи. (Заметим, смысл идеи не может быть предоставлен нам в дробном виде – он всегда целостен: это сингулярный сгусток смысла самой идеи) Вот здесь мы буквально вплотную подошли к вопросу, почему Хайдеггер полагал, что именно представление внесло весьма существенную лепту в забвение бытия. Но не будем торопиться, и постараемся сначала разобраться в том, каким образом самому Хайдеггеру представлялось бытие.

Как мы уже предположили, Хайдеггером не замечались скачки мысли в процессе его продуктивного мышления. Но именно они свидетельствуют о том, что такого рода мышление сопровождается возникновением новизны то ли в виде смысла новой идеи, то ли в виде уловления весьма существенных взаимосвязей между теми сущими, которыми оперирует наше мышление на данный момент. Так вот, напрашивается та мысль, что именно видение смысла только что явленной в сознание новизны принималось Хайдеггером в качестве бытия. И не только видение, но и удержание этого смысла в течение какого-то промежутка времени в сознании, того промежутка («просвета бытия», по Хайдеггеру), в течение которого можно было бы зафиксировать эту новизну посредством каких-либо знаков. (Как мы уже знаем, внове явленная в наше сознание новизна, новизна, не облаченная в одеяние знаков, имеет свойство достаточно легко и быстро «улетучиваться» из нашего сознания, не будучи прежде чем-либо зафиксированной, выраженной и помещенной в память).

Так вот, видение этой новизны, как мы показали ранее, происходит в тот момент, когда смысл идеи только-только является в наше сознание. Но у нас еще нет тех слов (знаков, символов, метафор), которыми мы могли бы его выразить, а главное, оформить и поместить в память. Мы только начинаем подбирать эти слова, это одеяние для нашей красавицы-мысли. А потому наше внимание постоянно должно быть сосредоточено на самом внове явленном смысле, а вернее, на сгустке этого смысла, который мы должны, во-первых, развернуть, а во-вторых, обозначить (наименовать) те сущие, которые являются составляющими элементами этого смысла, и те взаимосвязи, в которых они находятся.

Как видим, в тот промежуток времени, когда мы раскрываем смысл идеи и оформляем его в знаках какой-либо системы, наше сознание находится в раздвоенном состоянии:

– с одной стороны, мы должны держать в (слишком недолговременной) «памяти» нашего сознания внове явленный смысл идеи (с той целью, чтобы не упустить его),

– а с другой стороны, мы должны (буквально, в лихорадочном темпе) подбирать те слова (знаки), которые способны в наилучшем виде выразить этот смысл.

Образно выражаясь, можно сказать, что именно в этот промежуток времени мы одной ногой стоим на территории бытия «чистого» смысла идеи, то есть на территории самой Истины (истины бытия, по Хайдеггеру), другой же – на территории сущего, а вернее, на территории тех объектов-сущих, которые находится в ведении нашего представления и из комплекса которых мы – еще на этапе рефлексии-1 – пытались «составить» сам смысл идеи.

А потому совсем даже не исключено следующее: увлекшись поиском и подбором нами представляемых (адекватных смыслу идеи) слов, мы можем упустить сам смысл идеи, что случается на практике довольно-таки часто – когда мы не можем вспомнить только что мелькнувший в нашем сознании смысл новой идеи. А все потому, что в нашем сознании нет того «места», где мог бы достаточно долго храниться «чистый» («голый») смысл идеи. Не будучи оформленным в слова, он может находиться там всего лишь какие-то мгновения. Да и то, наше внимание (в виде любимого Античностью созерцания), хотя бы «краем глаза», должно быть сосредоточено именно на этом смысле.

Вот почему, как только он является, его необходимо сразу же выразить и оформить в те слова, которые (посредством нашего представления) мы изымаем из нашей долговременной памяти. Из той памяти, которая является хранилищем исходных сущих, находящихся в сфере Хаоса. И этот оформленный смысл мы уже можем поместить в эту же память без опасения забыть его, потому что этот смысл идеи оказывается «зацементированным» в слова, его выражающие. А эти, известные нам слова мы всегда можем вспомнить, а вместе с ними в некоторой степени «реконструировать» смысл самой идеи. Но мы уже никогда не сможем вспомнить сам сгусток смысла внове явленной идеи в том виде, в каком он явился в наше сознание в самый первый момент. Он исчезает бесследно и навсегда. (Можно даже сказать что он «перетекает», а вернее, трансформируется в комплекс взаимосвязанных между собой сущих, выражающих этот смысл). Потому что явление новизны самой по себе (самой истины Бытия) носит сингулярный характер. Да к тому же у новизны нет истории – у нее есть только Бытие, то есть мгновенное возникновение. Она подобна Иоанновскому духу, который «дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Иоанн, 3, 8).

Спрашивается, почему я так достаточно подробно остановился на том, как наше мышление обходится как со смыслом внове явленной идеи, так и с теми словами, которые способны выразить этот смысл. Скорее всего, потому, что возникновение нового смысла относится к сфере нашего бытия, в то время как слова-сущие относятся к области представления. И нам важно, в каких взаимоотношениях они находятся. Это, во-первых. А во-вторых, нам важно найти точки соприкосновения нами изложенного «взаимодействия» бытия и сущего и того, как эти взаимоотношения понимал Хайдеггер.

Вот именно эти взаимоотношения мы рассмотрим через призму того, как они изложены лингвистом А. Парибоком в недавно опубликованной им статье «О философской оправданности хайдеггеровского обращения с языком»

. Поскольку у самого Хайдеггера достаточно трудно найти «концентрированное» выражение понятия бытия и его «связей» с сущим. Можно даже сказать, что он рассматривает бытие апофатически – не приближаясь к нему – с разных сторон, как это делает и Плотин, характеризуя свое Единое.

Но забегая несколько вперед, сначала отметим, что одной из задач этой статьи (Парибока) было обратить наше внимание на то, что терминологические новшества, в изобилии присутствующие в «Бытии и времени» и в других работах Хайдеггера, призваны к тому, чтобы побудить «читателя к выработке обновленного умения понимать текст» (там же, стр. 176). И это умение должно заключаться в том, чтобы (как можно длительнее и как можно чаще) сохранять ясность мышления и при движении мысли, и при фиксации ее «неподвижными» единицами языка (терминами, словами) (там же). Иначе говоря, по мысли автора статьи, оправданность подобных текстов заключается «в специфическом тренирующем воздействии на ум читателя выразительных средств, примененных Хайдеггером» (Там же). Так вот что пишет Парибок по поводу понимания Хайдеггером бытия и взаимоотношений его с сущим.

(Но сначала (в скобках) отметим для цели лучшего понимания: «взаимоотношений», а не «взаимодействий», потому что взаимоотношения осуществляются «на расстоянии», а взаимодействия – в контакте друг с другом, что вовсе неприемлемо для бытия и сущего, между которыми (по Хайдеггеру) находится зона несводимости одного к другому, поскольку у каждого из них свой язык (логос) выражения: бытие (Бытие соци-ума), подобно оракулу, показывает, подает знаки в виде какого-либо негативного фактора: недостаточности, лишенности, неудобства и т. д., в то время как сущее в виде продуктивно чувствующего и мыслящего человека призвано к тому, чтобы в процессе своего собственного бытия («бытия» сущего, бытия человека) уловить смысл этих знаков, а затем раскрыть (развернуть) его и выразить посредством нахождения адекватных этому смыслу слов и терминов, за каждым из которых скрывается соответствующее ему сущее).

«Всякий акт мысли имеет своим объектом сущее, то есть никакой мысли бытие не «дано». Когда же оно дано? Или все разговоры о бытии – одно пустословие? К счастью, подобное соображение не пришло на ум Хайдеггеру, когда он задумывал свой трактат, а иначе не читать бы нам Sein und Zeit. …

Итак, дано ли бытие? Все же дано: когда завершилась одна мысль, замерло ее движение, не предстало пока еще никакое представление, случается, и может быть замечен самим мыслящим, промежуток бессодержательной ясности и присутствия с ней. В нем-то впервые и открывается бытие. Затем движение мысли возобновляется, всплывает представление, и на бытие, затемняя его, накладывается сущее. Хайдеггер … многое смог сделать, чтобы расстроить главные привычки (читательского) ума: 1) останавливаться на том, что заранее известно как знак представления (в тексте это слово, единица словаря), и 2) двигаться, следуя за сменой знаков представлений (в тексте этому соответствует синтаксическая конструкция, в особенности предикативная, являющаяся основой логики суждений)». (Там же, стр. 176-177)

Как далее полагает автор этих строк:

«Этим учащаются события досодержательной ясности – явленности бытия. Но релятивизация покоя мысли как обладания представлением и ее движения, то есть дискурсивности (…) дает гораздо больше: деятельность по пониманию такого текста вырабатывает возможность и способность не утрачивать присутствие ясности также и при наличии для мысли покоящегося содержания, и при мыслительном движении. Сохранение ясности при покое мысли на представлении и при ее движении – это и есть явленность бытия, не затемняемого сущим». (Там же).

Как можем мы прокомментировать приведенный текст?

Во-первых, «промежуток бессодержательной ясности и присутствия с ней» – это и есть, по нашему мнению, тот промежуток времени, когда в наше сознание вдруг является, как бы ниоткуда, «спрессованный» смысл идеи в виде его сгустка. Правда, меня сильно смущает, каким это образом «ясность» может быть «бессодержательной»? Наоборот, когда идея в мгновение ока является в наше сознание, мы в наиболее ясном виде понимаем ее смысл, ее содержание. А подтверждением этому является спонтанное возникновение интеллектуального чувства удовольствия от понимания этого внове явленного смысла и чувство удивления от внезапности его явления. (И чем больше времени проходит с этого момента, тем сильнее он (смысл) «затуманивается»). И это действительно так, потому что, имея в виду именно этот смысл, мы способны в дальнейшем раскрыть его, то есть выразить и оформить в знаках какой-либо системы. (Правда, применение прилагательного «бессодержательной» было бы вполне оправданным в том случае, когда к раскрытию смысла еще не привлечены какие-либо слова, за каждым из которых скрывается свое содержание).

Во-вторых, «движение мысли» (в этом тексте) представлено как процесс пошагового логического мышления, когда идет развитие какой-либо известной мысли посредством нашего представления-воображения. Но, как мы постарались показать выше, логическое мышление без помощи иррационального (скачкообразного) мышления не способно на создание новой идеи. А потому оно, само по себе, не причастно к бытию как возникновению новизны. Да, оно необходимо при создании идеи-новизны на этапах рефлексии-1 и -11, но не оно создает сам смысл идеи на инкубационном этапе, заканчивающемся выдачей этого смысла из бессознательного в наше сознание. Он (смысл сам по себе), как мы полагаем, создается не на уровне сознания (и нашей рефлексии), а в материальных (нейронных, бессознательных) структурах нашего мозга, как создаются «ячейки Бенара» в материальных структурах жидкости (см. Раздел 7.3. и ссылку под №

).

В-третьих, – может быть самое главное! – если «движение мысли» относится, в первую очередь, как мы полагаем, к раскрытию смысла внове явленной идеи (наше Событие-11), то процесс «затемнения» бытия посредством «наложения» сущего не отстраняет бытие, не затемняет его – наоборот, сущее «проявляет» бытие, «трансформируя» его в смысл самой идеи. (Так проявляется негатив фотопленки в позитив фотографии). Ведь бытие, по мысли самого Хайдеггера, есть нужда. Но нет нужды в том, что уже имеется – есть нужда в том, чего еще нет. А нет – всегда и везде – того, что называется новизной, того, что пополняет и обновляет все существующее, и без притока чего начинается деградация, застой, одряхление и гибель того, что имеется.

И нам всегда надо помнить главную мысль: все, что существует, было когда-то создано, когда-то оно обладало статусом новизны. А потому, существующее вторично – оно всего лишь побочный продукт Бытия.

Вот откуда моя убежденность в том, что фундаментальным метафизическим процессом – по крайней мере, в нашем человеческом сообществе – является Бытие как возникновение новизны. Причем, это бытие, как мы полагаем, осуществляется во всех сферах (технической, научной, общественной, нравственной, эстетический и т. д.) нашей жизни, и осуществляется оно, как оказалось, одним-единственным способом – способом генерирования новых идей, что мы и постарались продемонстрировать выше в пунктах 4 и 5 Раздела 1. И этой способностью самой Природой наделено всего лишь одно существо – человек разумный. Более того, той же Природой он был призван быть подручным средством у соци-ума как живого видообразования самой Природы. Не будь у человека продуктивно мыслящего (и чувствующего) такой способности, не было бы никакого соци-ума, а были бы стада или группы человекоподобных обезьян. Так можем ли мы возражать тому, что возникновение новизны – это и есть Бытие как призывание к тому, чтобы быть, чтобы выходить из сокрытости в не-сокрытость (в а-летейю), чтобы проявлять свою истинность и новизну! Думаю, возражать этому было бы с нашей стороны, по крайней мере, безрассудным делом.

Какой же вывод мы можем сделать, исходя из вышеизложннного. Все дело в том, как мы подходим к мышлению: то ли оно создает новизну (в виде идеи) – и тогда оно напрямую связано с бытием как возникновением последней; то ли оно ее не создает и движется в русле логического мышления – тогда оно не связано с бытием, а является нашим обыденным, повседневным существованием, лишенным Божественного Глагола (Пушкин). Получается, что в первом случае бытие и сущее находятся в необходимой «взаимосвязи» друг с другом: сущее проявляет и выражает бытие. Тогда представление является необходимым элементом причастным к бытию, и оно никоим образом не может способствовать забвению бытия, которое (бытие) только и может быть проявлено посредством представления тех сущих, которые его выражают. Это нормальный процесс: не будь этих сущих, мы бы не смогли выразить суть, Истину Бытия. Что же касается второго случая, случая «движения мысли» посредством логики причинно-следственных связей, то здесь даже нет необходимости в «сохранении ясности» смысла, поскольку отсутствует сам внове явленный смысл в виде идеи, а значит и не было того бытия, которое мы могли бы забыть.

Вот об этом, но в более общих чертах, мы и продолжим в следующем пункте.