Падшая

Себя потерял, метался, то за одно возьмусь, то за другое. Лишним стал, а тут, вторая чеченская на пороге.

И опять…

Приехал в часть, осмотрелся трезвым взглядом, и вопросы у меня появились. Что мы в аулах чужих делаем, почему нас от мала до велика так ненавидят? Я во второй кампании всегда поверх голов стрелял, попасть боялся.

Один был светлый день – Юра Шевчук с концертом приехал, до ночи пел. А потом, на телогреечках наших, на память, полночи расписывался. Несколько дней душу согревал, святой человек. Правда, уехать не успел, а половину пацанов чехи уже положили, так их телогрейки с Юриной росписью на улице горкой лежали. Он когда увидел это, в лице изменился, осунулся и боль в глазах навсегда застыла.

Вернулся на Большую Землю, а в городах наших, вчерашние боевики, которые засады на нас устраивали и горла резали, уже торговыми центрами владеют, креслами в правительстве, и неприкасаемыми по нашим улицам ходят. Что хотят, то и творят, и закон им не указ. Получается, пока мы там по горам бегали, вершки нас еще раз продали.

Все, хватит, – Олег вцепился в шевелюру крепкими ладонями и начал яростно массировать голову стирая воспоминания. – Не хочу больше. Чечню я из себя по крошкам выпиливал, и воспоминаний не осталось, а Злобин без спроса во снах ночь за ночью являлся, Микки на руках держит, разговариваем мы с ним, и забыть его никак не получается. Выходит, не уговорил я его, да и тело бросили…

– Перестань себя грызть, – не согласилась Маришка, – ты сделал все, что мог. Не бросили вы его, а капитан ваш, спас отряд. Если бы не он, никуда бы вы с мертвым бойцом не убежали, и никого из вас уже бы не было. И никто, домой, не вернулся. Все остались бы в Ущелье Смерти. Налей за тезку своего, и за капитана, достойные вы человеки. Покончим с этим, пусть прошлое останется там. Ты все сделал правильно и винить себя не за что.

Глава 15. Перелом.

Олегу показалась, что под глазами у нее появились темные круги.

– Спасибо за правду. Не ошиблась я, когда впервые тебя встретила, тогда меня будто искры пронзили, – одесситка отодвинула пустую бутылку в сторону. – Нам, после твоего возвращения из подвалов ментовских, пришлось исчезнуть в срочном порядке: Петрика я предупредила, квартиру он нам конспиративную предоставил, паспорта новые, деньгами помог и с переездом тоже. Успел он и в этот раз исчезнуть, говорят, у него со Смертью – договор. Неприкасаемый он, видимо, не миф.

Но предупредил, что поступок твой для служивых – предательство, нас теперь отовсюду достанут и похоронят без почестей. Соседей бывших по допросам затаскали – где мы и куда делись, допытываются. С того дня нам смерть в затылок дышит. Ты проспал многое, и слава Б, – девушка села напротив, взяла его руки в свои, глаза в глаза.

– Подожди, – оборвал ее Олег. – Правда, что у тебя детей не будет?

– Правда, – она отвела глаза в сторону. – Они тебе и об этом сказали? Теперь, я тебе все свое нутро наизнанку выверну, ничего скрывать не буду, а ты уже сам решишь, как с этим жить.

Начну с динозавров: скажи мне, добрый человек, – за что вы в Афгане воевали?

БабУшка не задумываясь:

– Не за что. А против кого!

– Это, как раз, понятно, – перебила его она. – Вы – против самзнаешького. Которая, заядлый враг всего человечества, везде лезет и правила глупые насаждает. Воевали вы в Афгане, в Чечне, и они, в Афган после вас полезли, одинаково погибали и калечились, одно дело делали, а отношение у стран, к солдатам своим, совсем разное.

– Не солдат я, – попытался объяснить глупышке афганец. – Военспец. По особым заданиям. Страну от террористов защищал.

– Дурачок ты, а не спец. Бедный, никому не нужный дурачок. Только добрый, всех любишь и глаза у тебя – телячьи, всепрощающие. Для чего вы, вообще, туда поехали? Вы, погибших, по сей день хороните здесь под номерами, как собак безымянных. Не нужны они вам. Вам мифы важны, а они – лишние, не вписываются в величие. Знаю, что скажешь, – приложила палец к его губам, – а что Омэрика везде лезет? Правильно?

– Правильно. Чем мы хуже? Чечня – тоже наша страна, – отвечает Олег. – Мы с терроризмом боролись.

– Ты чехам скажи, что ваша, вот они посмеются. Они-то, по глупости, наверное, считают, что и Москва им принадлежит и вся держава. Хотели чехи отделиться – почему не дали? Для чего нам нужны эти замечательные люди, которые кроме как подраться, пострелять и пограбить немного, ничем не занимаются?

Теперь каждый день расплачиваемся. Нет, малыш, вы за амбиции Кремлевских дядь боролись. Чем вы хуже, спрашиваешь? Я тебе скажу, чем… Омэрика-то, конечно, жандарм и лезет везде – дурачки со своей демократией, но у них, рядовой, двушку для начала в месяц имеет, плюс боевые и оплату за жилье. Каждые три месяца зарплату за риск поднимают. После контракта, в любой универ, он сам, жена его, и все дети, сколько бы их не появилось на свет белый, бесплатно могут поступить. На врача выучиться – детишек лечить – святое дело! Они о своих заботятся, а наши, своих забыть пытаются и хоронят под номерками, безымянными. У меня подружка с меда, замуж за америкоса выскочила, там образование закончила. Теперь в каком-то Хонолулу, детским терапевтом работает – для начала шесть тысяч имеет! Дом хороший, сразу, с беспроцентной ипотекой. Через три года будет девять получать. Муж – майор, столько же имеет и ее на руках носит, говорит – таких американских женщин не бывает. А меня, ГРУшник, сволота, сначала имел как зверь, а потом в эти Амэрики звал, морда поханая. Тоже, кстати, далеко не бедняк. На Гелике приезжал.

– Утихомирься, все наладится, – Олег сжал ее руки. – Время все залечит. Что за ГРУшник?

Она будто не слышит.

– Конечно, наладится. В Москве и парки, и дороги теперь нормальные, клубы, театры, медцентры. Лучше города на свете нет. А государство, как жизнь человеческую ни во что не ставило, так и не ставит.

– Не наше дело, и не нам судить, – помрачнел Олег

– Почему не наше? – удивилась восьмиклассница. – Кто за нас решил, как нам жить и что с нашей жизнью делать? – сама жмется, ласковая как котенок, а словами жалит. – Жизнь и здоровье свое, руки, ноги отдать можно, а узнать ради чего все – нельзя? Вы, свое светлое будущее на гусеницах танков несете, скоро и до моей Одессы доберетесь. От вас уже не знают куда деваться.

Ветеран выдернул руки и отодвинулся от стола – хохлушка, ахинею несет, что с нее взять?

– Не знаешь ничего, и чушь порешь, – вспылил он. – Американцы твои, жителей не убивают? Гнилой это разговор, давай на этом остановимся, иначе все плохо у нас с тобой кончится. Мы наивными пацанами на войну ехали, а потом поумневшими вернулись.

– Таки американцы – дурни, тож. Больные вирусом величия не меньше. Никак понять не могут, что демократии их чуждые там и свои жизни дороже. Вы, вдвоем, всему миру плешь проели. Возвращались вы… Помню, привозили молодых ребят домой в цинковых, запаянных гробах. К убитым горем мамам, и недождавшимся девчонкам. И зачастую, кто лежал внутри, не знал никто – открывать гробы ваши, армейские начальники не разрешали. Сегодня, только матери потерявшие своих сыновей и помнят. Из тех, кто дотянул.

Закон у нас карает, когда не нужно и ни тех, а сволота над ним неприступной кастой ходит. Так всегда было в России-матушке, впрочем, наверное, и будет. Нет надежд, и не будет.

– Это моя страна, мы нормально уже живем, получше многих, вас-то точно! – не выдержал БабУшка. – Правильно вас бандеровцами называют, фашисты и есть, – выпалил он багровея. – Ты о себе обещала все рассказать, так рассказывай, нечего мне тут лапшу в уши запихивать!

Расплакалась она как ребенок, видимо, выдержка не железная:

– Олежка, ты о жизни по роликам смонтированным и историям придуманным судить пытаешься? Две войны прошел… Кто знает, куда вас вирус имперности и величия в следующий раз заведет: соседей подмять или Антарктиду от пингвинов зачистить? Тебя на крюк повесили за то, что злодеев убивать отказался – это правда! Пытали ни за что, а ты, как дите малое, телеку веришь. Шо ты здесь поимеешь, кроме головной боли и бессонницы? Тебе титановой пластины в наивной голове мало, хочешь еще пулю в ненавоевавшуюся попу? – пристально взглянула ему в глаза.

– Ты к чему ведешь? – оторопел он.

– Время собирать чемоданы, – Мария крепко сжала его ладони.

– Чего? – вырвал он руки. – Куда я поеду? Хожу через раз, да и что я там делать буду? Забудь, и не поминай отъезд всуе.

Сошлись в одном – другой не прав.

На том и остановились: она при своих недалеких убеждениях, БабУшка – при своих, единственно правильных.

Глава 16. Разрыв.

Следующие два месяца жили как шпионы: Мария за продуктами в парике и в очках на пол-лица, никаких звонков и гуляний на свежем воздухе. Афганец играл в мумию: перемотанную тряпками, молчаливую и злую. Ходил, тапками по полу шаркал, кровью писал и харкал красным.

Сгинуть могли в любой момент.

Выхаживала она его как дите малое, но про отъезд как заведенная, не переставая – зудит и зудит, как швейная машинка.

Надоело.

Однажды утром он проснулся от взгляда.

Мария сидит напротив, молчит, глаза волчицы. Обреченные.

– Случилось что? – спросонья не разобрал Олег.

– Нам здесь жить не дадут. Рано или поздно найдут, и тогда, сам знаешь… Надо решать сейчас.

– Зачем мне ваши комедии? Куда я отсюда? Здесь родился, здесь и… Кому я там нужен на? – недовольно бурчал военспец.

– Здесь родился, здесь и спился? Кому ты здесь, кроме бандюков нужен? Долго себя обманывать будешь, Олежка? Взрослый, а наивный как майский жук.