******ный мир

– Посмотрите – выходит, вы человек, раз вам больно, – сказал морж.

– Что!? – ответил Харон.

Агент вернулся к зеркалу, и в нем он увидел забинтованную голову с вмятиной на макушке. Между бинтами показались не только глаза, но еще и частички чего-то незнакомого. Харон отогнул лоскут, затем размотал лицо наполовину. Из-под лоскутов выглянул нос, щеки и рот.

– Да быть не может…

Забинтованный человек попятился. Он прикрывал ладонью открытую часть, словно боялся чувствовать кожей лица холод в катакомбах. Но холод шел изнутри и вызывал неприятные ощущения в груди, животе, ногах. Внезапно Харон почувствовал боль в правом плече. Он увидел кровь на своем плаще и понял, что все это время был серьезно ранен.

Харон хотел выйти из тоннелей, но на обратном пути ему повстречался тупик – стена, где агента ждали портреты. Комнату заполнял кровавый туман, в ней стало светлее, чтобы забинтованный ЧЕЛОВЕК смог разглядеть героев картин получше. Его встречали старые знакомые, они по-прежнему хмурились и испепеляли его обвиняющим взглядом. В центре висели портрет охотника и изображение семьи Фалька. Они привлекали больше всего внимания, потому что у охотника с выставленным наизготовку ружьем было нехорошее настроение.

– Фюргельт Тотен всегда боялся смерти… Возможно, поэтому он избрал путь охотника, того, кто всегда сеет смерть, а не бежит от нее.

Харону показалось, что по полотну снова бежит слеза. Он подошел, дабы убедиться и окончательно рехнуться. У седого мужчины задрожали глаза, и они с Хароном посмотрели друг на друга. Агент распознал в этом взгляде тревогу и сожаление (тревогу за предстоящее нехорошее дело и сожаление за слабость перед страхом). Возможно, Харон догадался, о чем предупреждает этот взгляд, но было слишком поздно. Волшебник успел только вспомнить собственный портрет с простреленным туловищем. Никакой жизни перед глазами не пролетело – лишь пронеслась лента из слов: «Тишина, я люблю тебя».

Неожиданный выстрел оглушил все живое в катакомбах. Эхо от такого громкого звука семь раз разнеслось по всем коридорам. Харон до последнего не верил, что это произойдет. Единственной его реакцией стало движение головой. Агент посмотрел на свой плащ, и увидел на груди прострел. Из дырки сочилась струйка вина, и с каждым пролитым бокалом становилось труднее держаться на ногах. Харон повалился на землю. Он посмотрел на кровавый туман, и среди него показался Фальк, который наклонился, чтобы рассмотреть захлебывающегося забинтованного человека.

– Простите, пожалуйста, – сказал морж. Его трясло, и он плакал как маленький мальчик. – Вы мешаете моему отцу.

Над Хароном нависла еще одна фигура. Умирающий агент не признал в ней знакомого. За спиной Фалька стояло высокое существо. Оно было черным как уголь, как тень, как душа того, кто приглашал в это место искателей городских легенд и любителей страха. У тени были длинные рога, которые рассказали Харону, кто перед ним стоит.

– Фальк… Спасибо… Спасибо, что без хвоста…

ЧТО-ТО КОНЧАЕТСЯ, ЧТО-ТО НАЧИНАЕТСЯ

4254 год, 70 день лета

Ночью в лесу близ Цитадельфии особенно свежо, и звучит вся природа так, словно лучшие музыканты Востока заехали на опушку сыграть самую живую музыку на планете «Вода». Под оригинальное исполнение пернатых солистов танцевали маленькие сияющие девушки, размером с человеческую ладошку. Эти создания летели по лесу, чтобы насладиться запахом листьев (феи никогда не могли вдоволь налетаться по лесу на Юге, потому как в силу умеренного климата лето здесь длилось не дольше зимы). Лесные санитарки были нарядными в этот день, они надели свои самые прелестные платья из белых, красных или фиолетовых листьев канны. Лепестки были привязаны друг к другу за ниточки, и всю эту красоту приминали ручки летящих фей (чтобы на ветру не задирался подол, и не потому что фей смущает собственная женственность или нагота, но потому что лепестки загородят обзор).

Существ стало еще больше, они слетелись на свет мотыльков, начав крутить хороводы. Танцевали только девушки, и поблизости не было ни одного кавалера (не было ни одного задокументированного случая с обнаружением мужчин среди фей в принципе). Иногда крылья одной цветочной девушки врезались в прозрачные лепестки другой, но это не становилось проблемой, потому как у фей две пары крыльев (мамаша-природа обо всем позаботилась, так что никаких разборов полетов фей!). Одна из девушек ухватилась за другую так, что их отнесло в сторону. При всем этом они улыбнулись друг другу и, держась за руки, полетели в неизвестном направлении.

Между ветками просачивались голоса воздушных менестрелей жаворонков, и их трели не давали феям спокойно пролететь мимо (они то и дело посылали самцам воздушные поцелуи, а те (по-птичьи) смущались). Лес Цитадельфии создавал мелодию, без которой весь род фей вымер бы давным-давно (а это почти что произошло во времена, когда гномы, альвы и люди воевали и не спали друг с другом так массово и так охотно). Выходит, что искусство прижилось эволюционно.

Музыка леса стала пропадать, когда лепестки двух платьев вырвались на влажный воздух поля. Внизу, у входа на лесной концерт, танцевала Тишина, владелица этих пределов. Феи помахали ей, а черноволосая озарила их своей улыбкой (понятно, почему Харон постоянно думал про эту девушку, ведь один ее взгляд умиротворял сильнее дождя и моря, пробуждая скрытое желание сесть в поезд – высадиться у моря).

Феи набирали скорость, чтобы поскорее увидеть, что ждет их за полем сочной и влажной травы. В воздухе послышался ритм, но не такой, под который привыкли плавно кружиться девушки в канновых платьях. Под этот ритм было невозможно двигаться плавно, получая удовольствие от легких махов и поворотов в воздухе. Поле закончилось, и феи увидели гигантские каменные стены. В стенах были светящиеся дыры, в которых мелькали такие же существа, что и сами феи. Они действительно не были способны делать плавные махи, зато у них резво получалось трясти тем, чем феи никогда трясти не думали. Одна из порхающих дев попробовала новые движения, стараясь копировать поведение особи за каменной стеной. Вторая фея подлетела к спутнице, нелепо изгибающейся, чтобы положить свои ручки на бедра феиЧИКИ и затрястись в такт. Это возбудило первую цветочную деву, поэтому она улыбнулась и опустила глаза. Затем фея улетела обратно, попутно влияя тазом так, как это показала девушка в шумном окне. Вторая же зависла и не последовала за подругой, потому как засмотрелась на брачный танец гигантских фей без крыльев. Конкретно лесную красавицу привлекли руки одной из особи, которыми она водила везде, где ей вздумается. Это было столь интересно для феи, что она не сразу почувствовала, как спутница тянет ее за собой. Цветочная дева сконцентрировала внимание на партнерше и попробовала трогать ее там, где вздумается.

На обратном пути они не нашли Тишину на поле, а еще до них продолжал доноситься ритм новой музыки, который распугал певчих жаворонков на краю леса.

***

Глаза почувствовали, что на них давит теплая рука. Сначала пальцы массировали веки, но затем они надавили на них, и появилась боль. Это чувство распространилось по всей голове, отчего он закрыл лицо рукой, чтобы солнце больше не пыталось его расплющить и иссушить (Откуда я это знаю? Думаю, каждый имеет опыт удавшихся вечеринок).

Вялое движение руки заставило девушку упасть на кровать, потеснив еще одну, наполовину укутанную в одеяло. На его торс легла худая рука, с другой стороны. Третья девушка обняла его, как только слезла первая. Все они прижались друг к другу, но в центре внимания находился хмурый человек, пытающийся открыть глаза (но открывать их было лень). Он нахмурился сильнее, когда посчитал количество рук на своей груди. Он потрогал каждую ручку и с трудом спросил:

– Что? Где я?

– Ты в раю, мой мистер Грей, – ответила она (Анна).

Сонный голос донесся откуда-то снизу, из-под перины, и он не смог понять, где находится источник звука, пока этот источник не шлепнул ручкой по полу, высунув ее из-под кровати на стальных ножках. Он снова напрягся, чтобы что-то сказать. Девушка с длинными ушами подняла подбородок с теплого торса и спросила:

– Анна? Что ты там делаешь? А, пофиг…

Он расправил руки, чтобы девушки смогли выбраться из его объятий. Когда они поднимались, он почувствовал, как ему в щеку тычет длинное ухо. Парень убрал голову, чтобы лишний раз не соприкасаться с незнакомками.

Из окна дул ветерок, но он ничего (и никого) не остужал, потому что в покои к обеду набежала духота с улицы (или из помещения все еще не выветрилась ночная жара).

В покоях появился сквозняк, но вскоре воздушного змея разрубила дверь в металлической оправе, когда ее захлопнули изнутри.

– Джон, ты уже… Проснулся. Я подожду за дверью… Я… Да, в общем… Надо поговорить.

Альвийки наспех прикрылись покрывалом, но это только сильнее смутило говорящего, потому как тоненькая простыня плотно прилегала к длинноухим девушкам, давая волю воображению (только потому, что человек продолжал пялиться). Однако он тут же вспомнил о своих манерах и решил пока не беспокоить покои.

– Так, девочки, я вам безмерно благодарен. Ночь с вами, наверное, была незабываемой. Но сейчас мне придется попросить вас покинуть эти владения… И тебя, Анна, тоже.

Паренек поднял себя с кровати, и за его ногу (худую, но сильную) схватилась рука, возникшая из-под перины. Девушка вытянула себя наружу и простонала:

– Ох, ты же обещал покатать на своем драконе…

Человек в костюме Адама надел портки, затянул их ремнем с серебряной пряжкой «?» и пустой кобурой.

– У меня сейчас важная встреча, и на это нет времени.

Парень начал заправлять постель. Девушки быстро оделись и направились к выходу, словно репетировали это годами, но остановились в дверях (около вешалки с серым пальто), чтобы потребовать деньги.

– С тебя двадцать чешуек, – сказала альвийка.

– Только за двоих? – спросил он.

Девушки непроизвольно посмотрели на грудные мышцы, которыми он случайно сыграл, когда положил простыню. Парень открыл тумбу и стал там что-то искать.

– Ну, мы же тебе сделали скидку. За твое обаяние, – сказала одна и подумали все остальные.

– Это очень… Благородно… – сказал он, бросив мешочек с золотыми чешуйками.

Девушки нахмурились. Девушки не попрощались. Человек, стоящий за дверью, дождался, пока эти девушки выйдут, чтобы войти после них. «Подумать только: пускают после проституток», – подумала эта личность. На вошедшем человеке был черный плащ. Длинное одеяние разделял надвое ремень с золотой пряжкой (в виде символа «?»). Воротник поднимался кожаной (искусственной) стеной, но это было едва примечательно на фоне худеньких плеч и аккуратной талии. Над воротником сверкали очки, а за ними зеленые, как малахит, глаза. На одно стеклышко упала прядь рыжеватых (или все еще русых) волос.

Она заметила, что хозяин просторной комнаты (в каменном общежитии с острым шпилем и металлическими наличниками) не заметил ее. Стройный плащ элегантно и бесшумно подошел к роялю у стены. Пальцы надавили на открытые клавиши. Мелодия помогла парню улыбнуться, хотя он мог просто воспротивиться тому, как плохо слышит музыку его наставница.

Она дошла до кровати, чтобы обратиться к полуголому парню. Но перед этим по зеленым глазам ударил блек ярко-оранжевого пера (торговцы магическими прибамбасами именуют такие перышки перьями феникса), а потом она заметила кусочек пергамента с надписью от руки: «Магия – это то, во что ты веришь».

– Ты опять тренировал социальную коммуникацию?

Парень улыбнулся.

– Не знаю. Наверное. Как мне рассказали, я учился торговаться. Выторговал у них полсуммы, кстати, – сказал он.

Гостья рассмеялась и скрестила руки.