******ный мир

Темный силуэт на троне провел рукой. Это означало, что можно просить.

– Хорошо. Расскажи мне, в какую сторону рыть. Я столкнулся с кое-чем неприятным. Привидения. И, у меня мало времени. Прибегни к своему всевидящему оку. Что подсказывает ум демона белой горячки? Как мне под носом у призрака найти источник проклятия? Он ходит за мной по пятам.

– Если ты решил действовать – закрой двери для сомнений.

– Мне недостает фактов. Нужно найти доказательства того, что он причастен к появлению призраков. А я даже понятия не имею, что это за форма духов. Он не выглядит, как мертвец. Это сказки!

– Когда спариваются скепсис и томление, возникает мистика, – ответила тень.

– Чудесно, – ответил Харон. – Значит, я что-то упустил.

– И если у тебя нет больше ни одной лестницы, ты должен научиться взбираться на собственную голову: как же иначе хотел бы ты подняться выше? – сказала тень.

– Что это значит? Почему ты не можешь сказать напрямую? – спросил Харон. Его челюсть осталась неподвижной.

– Есть степень заядлой лживости, которую называют «чистой совестью».

– Конечно, ты же демон белой горячки…

– Много говорить о себе – тоже способ себя скрывать.

Харон произнес что-то, но слова отдаляли его от той мысли, которую он хотел донести. Он замолчал (хотя челюсть и губы его всегда были неподвижными).

– Что падает, то нужно ещё толкнуть, – ответила тень.

– Призрака не так-то просто толкнуть…

– Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

– Хочешь поймать призрака, думай как призрак… Гениально!

Харон развернулся на своих четверых и направился к калитке. Фонари заморгали, и зверь остановился.

– Ты выполнил свою часть обещания. Но пока я не закончу дело, мы не можем быть в расчете, – сказал Харон.

Черные когти вцепились в подлокотник. Из-за тени показалась истинная натура. Существо зарычало.

– Ты знаешь все на свете. Значит, ты должен был знать, что произойдет, когда «обещал» мне помощь.

Существо в золотом кресле наклонилось вперед и взвыло еще сильнее. Оно показало когтем в сторону Харона.

Харон повернулся и увидел, как на него бегут сородичи. Пришлось вновь ступить на каменную тропу, ведь на траве появились искры. Зверь убегал не только от клыков преследователей. Он также бежал от мыслей, которыми бросались родственники Харона. «Паппетир… Паппетир, ты нас предал», – шептали они где-то на уровне, лежащем между подсознательным и бессознательным.

По дороге зверь видел, как некоторые животные, встреченные ранее, гибли в огне. Пожар случился на синих полях, и они теперь были окрашены в новые оттенки: более яростные и беспощадные.

Харон стремился добежать до того же места, откуда началось путешествие по пещере. Дышать становилось труднее. Видимость ухудшалась. Зверь все хуже слышал скрежет когтей его сородичей, бегущих позади. Наконец, Харон потерял сознание (такова цена лишнего глотка).

IX

Фокси проснулся и почуял запах горящей ткани (и этого хватило, чтобы начать скулить). Он бы вскочил, но ему это не позволил сделать деревянный потолок. Зверь уперся в доски, а его когти попытались разодрать их. Ничего из этого не вышло. Воздух превратился в валюту, а Фокси не был в состоянии расплатиться с жизнью. Тогда зверь вонзил хвост в доски над головой и применил всю силу, которая у него была. В посмертной квартире Фокси стало свежо, но ненадолго, потому что огонь показался у краев лодки, что плыла по очень странной реке из земли на заднем дворе. Языки пламени побежали по полу, где сидел Фокси, и зверю пришлось выпрыгнуть из костра. Уже снаружи он вспомнил запах горящих лоскутов. В свете погибели показались изорванный плащ и шляпа.

Забинтованный человек был такой же как и всегда: ленивый, уставший, расслабленный. Разве что глаза не сияли зеленым цветом; к его лицу подбиралось пламя, но не то, что раньше пылало во взгляде. Фокси кинулся в огонь. Он должен был загореться как спичка, но шерсть даже не подпалилась.

К тому моменту, когда гроб затрещал в гибельном жаре, они лежали на траве совсем рядом. Небольшой огонек все-таки прилип к лапе зверя (не спроста это заклинание именуют «ахиллесовой пятой»). Фокси прихлопнул пламя и занялся своим спутником. Он пытался потушить мумию, скулил, судорожно болтал лапами, пытаясь закидать горящего спутника грязью. Ему удалось победить огонь только в тот момент, когда пламя слопало почти все плечо. Харон остыл. Жизнь по-прежнему не обращала на него внимания.

Зверь присел возле спутника. Он склонил голову, поскулил еще немного. Первая капля упала на грудь и оставила там, где обычно у человека сердце, маленький развод. Вторая оставила развод на уцелевшей руке. Третья разбилась о дымящуюся шляпу. Четвертая и пятая вонзились в забинтованную шею. Пятая, шестая и седьмая попали на серебряную шерсть, как будто бы пытаясь смыть с нее сажу. Фокси задрал морду вверх. Его глаза пробежали по темноте, осмотрели каждую темную тучу на ночном небе. Зверь взвыл, озвучивая желтую вспышку в небе. Чуть позже прогремел гром, который никогда не поспевал за золотым драконом.

Посреди тьмы возникло зеленое пламя. Оно появилось так резко, что мумия от этого вскочила, поймав ускользающую с головы шляпу. Харон сразу же понял, что погода опять решила его постирать. Забинтованный человек облокотился на руку, чтобы встать. Он упал. Руки не было, и вместо себя Харон поймал мысль: «Как будто заново родился…»

Мумия встала на ноги и побежала к дому (туда, где все началось). На бегу он почувствовал, как тает его тело. Он сделал шаг. Следующий дался труднее. И эта тяжесть только усиливалась, становилось невыносимо сложно ступать по сырости, и сама самонадеянность соизволила самоликвидироваться со страшной силой. Харон упал на колено. Нога тут же растворилась, и агент упал на траву. Только его грудь коснулась травы, как от тела остался только плащ и шляпа. Фокси бежал сзади, и он увидел, как его товарищ под тяжестью капель превратился в плоского неподвижного червя.

Зверь был пропитан дождем, его уши заливало холодной водой, а нос постоянно надувал пузыри. В какой-то момент прогремело еще раз, и вместе с этим (даже чуть раньше) молния пробежала по миру.

Во время такой пробежки стало светло (несильно, но можно было увидеть хоть что-то кроме угля). Фокси вцепился в лоскуты, в плащ и шляпу, забежал на крыльцо. Там бинты быстро собрались в месиво, месиво – в силуэт. Силуэт – в знакомую Фокси мумию.

Он не сказал Фокси ни слова, и просто накинул на себя плащ и подобрал шляпу. Зверь у него под ногами превратился в юлу, которая крутится то в одну, то в другую сторону. Таким образом, рефлектив стряхнул с себя большую часть грязи, и в его чистом облике что-то изменилось: шерсть стала грубой, морда помрачнела – он повзрослел или даже постарел.

Харон узнал крыльцо, но не узнал улицу вокруг. Фонари погасли (свет в них словно задул сам Дьявол), и теперь не было вообще никакой светлой тропинки. Город как бы намекал, что теперь агенту некуда пойти: тьма найдет его повсюду, окутает, но не поглотит. Во тьме каждый поглощает себя сам.

X

Дверь выскочила из проема и ударилась о стену. После этого в помещение забежал призрак быка, который растворился прямо-таки на бегу. Кто-то вошел в сухую темноту, а следом вбежал Зверь. Кто-то (высокий с зелеными глазами) щелкнул пальцами, но ничего не произошло (и виной тому мокрые лоскуты).

Кто-то вздохнул.

– Придется по-охотничьи… – сказал Кто-то.

От двери шли звуки воя, дождя и грозы. Из источников света на тот момент остались только периодичные вспышки молний. Кто-то провел оставшейся рукой от плеча до пояса (как оказалось, левой рукой это делать не так удобно). Появилась сумка на плече. Из нее Кто-то достал гремящий коробок с запахом серы. Из коробка Кто-то достал что-то, а потом оно загорелось.

Появился небольшой огонек, появился Харон и Фокси. Вокруг них возникло пустое имение, в котором не оказалось Фалька, но в котором по-прежнему висели портреты разных людей.

Мумия подошла к двери и попыталась закрыть рот надоедливой улице. Ветер хотел помешать, да и спичка чуть было не потухла (не будь она магической, ее бы разорвало на части). Харон захлопнул дверь, и Фокси вздохнул. Питомец присел и наконец расслабился, ошибочно почуяв, что опасность миновала. Зверь остался у входа, а Харон вместе со свечей пошел выяснять отношения.

– Фальк! Фальк, какого черта!?

Харон шагал так, как если бы искал уборную в срочном порядке (но мумиям она ни к чему). Он сунул правую руку в сумку, но не смог понять, почему не чувствует дна. Он попробовал нащупать там хоть что-нибудь, но почему-то рука ничего не воспринимала. Харон посмотрел вниз, и наконец осознал, что это сумка ничего не воспринимала, потому что он, к его удивлению, лишился правой руки. Фокси вздохнул…

– Фальк! Фальк…

Зверь возле входа станцевал свинг, чтобы окончательно просохнуть. Харон осмотрел запущенный и очень старый дом, который не так давно казался ухоженным. «Во всем городе никто не ЖИВЕТ» – сказал Харон. Он держал свечу, и получалось так, что видеть можно было только то, что оказывалось прямо перед носом волшебника. К слову, Харону удалось отвлечься от грозы, да и Фокси не думал о ней.

Все внимание приковали к себе портреты, о которых ранее говорил Фальк. Какие-то висели в той специальной комнате, как и раньше, но создавалось ощущение, что парочки не хватает. Фокси снова напрягся, почему-то подумав, что за ними кто-то наблюдает. Харон подошел к одной из картин, точнее, она врезалась прямо в него, пока он осматривался. На картине изображался стройный мужчина, худой, с усами и взволнованными глазами. Он предпочел позировать в классическом костюме (которые так презирал Харон, глядя на безвкусных аристократов). Этот мужчина держал на руках какого-то зверька с горящими глазами.

– Опять ты? – спросила мумия. – Что ж тебе на прежнем месте не виселось?

Фокси зарычал, приподнял голову.

– И чего-то тебе не хватает… – продолжил Харон.