О маленькой птице размерами с остров

Наступила кромешная тьма беззвездной ночи, из-за сгустившихся туч ни одно небесное светило не озаряло землю. Такие ночи всегда страшны и внезапны. В дверь дома стоящего вблизи замка постучались дважды, отворили почти сразу, будто бы ждали. На пороге стоял человек, лицо которого было закрыто тряпкой, на голове у него был капюшон.

– Сию секунду доставьте это своему господину, – в спешке проговорил человек в капюшоне передавая свернутый лист.

– Могу я известить от кого послание? – спросил слуга. Он хоть и быстро открыл дверь, но все же находился в некоем замешательстве, словно ждал совсем не того.

– Думаю, он поймет и так, – с этими словами человек удалился спешными шагами, а чуть позже и вовсе побежал.

Слуге была до ужаса неприятна эта ситуация, мало того что короля придется будить, так еще и может оказаться, что разбудили его по пустяку. Все же слуга выполнил наказание неизвестного и разбудил господина. Спустя минуту, поднявшись с постели Балдуин долго не решался раскрывать послание, так как не ждал от него ничего хорошего, откуда бы оно не пришло. Однако увидев, что письмо явно не официальное, он успокоился. Не прошло и пары минут, как из покоев выбежал Балдуин, причем слуга ни как не мог понять, в каком настроении находится господин, и что следует делать. Балдуин отдал всего три приказа и все шепотом. Собрав с собой шестерых телохранителей, они отправились в путь. Записка все еще оставалась лежать на столе возле кровати Балдуина, неподалеку был и слуга, он отвернул тыльной стороной кисти уголок и прочитал его. « Через пол часа в ивовой роще тебя ждет великая тайна, приди и узнаешь ее».

Едва кони ворвались в непроглядную тьму, а всадники сошли с коней и остановились, на мгновение разошлись тучи и луна осветил человека стоящего среди ив. Всадники всполошились, едва увидели человека и уж, наверное, человек тот мог бы убежать во время этого замешательства, но остался стоять на том же месте. Шестеро из семи бросились на того стоящего неподвижно словно статуя, кинулись словно псы на подранка. Человеку приставили к горлу нож, и даже в тот миг не увидев сопротивления, подошел седьмой всадник.

– Это и есть ты… – начал было говорить Балдуин, словно пытаясь что-то угадать.

–Конечно это я, если у меня спрашиваешь, а спроси у другого он тебе тоже ответит, – улыбаясь, отвечал схваченный, но совсем без насмешки.

– Это твое письмо? Ты хотел меня видеть? – Балдуин схватил парня за голову и после вопроса ударил несколько раз по лицу.

– Мое, – насколько мог, твердо проговорил схваченный, – но не меня зовут Джим, не я тот кого ты так жадно ищешь.

– Кто же ты?

– Я Чарли, – назвав свое имя Чарли, увидел страшное разочарование в лице Балдуина.

– Почем мне знать, что ты не он? – нашелся вдруг израильтянин.

– У тебя ведь есть люди, которые знают его лицо, они скажут тебе.

– Так зачем же ты пришел, зачем не он пришел сюда, а ты? – ярился все более Балдуин.

– Я пришел предать его в твои руки, я скажу, где он, – опустив голову, проговорил Чарли.

– Что ж, если ты скажешь правду, я и в самом деле буду рад тебе, но если ты солжешь и уйдешь от меня с набитыми карманами… Не уж то ты думаешь надурить меня как последнего ишака? Скажи лучше, что помешает мне убить тебя? -

– Тебе ничего не мешает, ты можешь убить, но и его ты не увидишь тогда наверняка, ты рискуешь, как и я. Впрочем, я рискую, может и больше, но что тебе до меня, над тобой уж, наверное, меч висит не меньший.

– Не тебе рассуждать о моей жизни, – изнемогая от бешенства прокричал Балдуин, – забрать его. – крикнул он всадникам.

Прошла еще одна страшная ночь, сколько их было уже и не вспомнить. Гроза так и не уронила на землю ни капли, хмурясь и нависая всю ночь, она так и прошла стороной, словно погрозив неизвестно кому, пугала. Утро, пришедшее вослед, оставило на себе седой отпечаток темной грозы и неясно переходило в день. Тогда уже на всех парах с одного холма на другой везли Чарли, и он знал куда. Чарли уже видел однажды холм Квиринал с его помпезными башнями и огромным замком, но тогда он не думал, что его может с ним, что-либо связывать. Вот он уже здесь, и Чарли и Балдуин со своей свитой, в самом замке в центральной его части. На них на всех свирепо и почему-то опасливо смотрит император Флавий. За его не совсем царским стулом, словно взятым откуда-то из военного передвижного лагеря, стоит огромный вооруженный человек, по-видимому, взятый оттуда же. Рядом стоят статуи и расписные вазы и много еще всего, что делает помещение менее важным. Нечто важное здесь все же уже случалось, так можно было догадаться, и кажется, Чарли догадывался.

– Кого же ты привел ко мне израильтянин? – отвлекшись от небольшого пиршества за столь же не большим столом начал Флавий. Он, несомненно, выглядел человеком проницательным, но в эту минуты его догадки упорно путались и в конце концов он счел, что произойдет какой-то пустяк и не более.

– Я приветствую тебя мой император и говорю, что этот человек готов выдать проповедника, – заискивающе начал Балдуин. На его лице изобразилась улыбка, но под ней явно можно было заключить разочарование или покорность судьбе, что-то не совсем приемлемое как минимум.

– Как его зовут? – уже с интересом спросил Флавий.

– Джим, – коротко ответил Балдуин, похоже не поняв вопроса. Хотя сказав имя, он уже понял что сглупил, но деваться было некуда.

– Его зовут Каин, – внезапно донесся голос Чарли. Флавий несомненно такой вольности даже обрадовался.

– Именно так. Видишь Балдуин, даже этот бродяга разбирается в твоих делах лучше тебя, не лучше ли его мне поставить префектом, – дразнясь проговорил Флавий, – и чего же ты привел его ко мне?

– Этот бродяга может оказаться кем угодно, и проведет нас, если это не он. Нам ведь нужно знать наверняка. – проговорил Балдуин.

– Как зовут бродягу? – уточнил, наконец, Флавий.

–Чарли, – словно спрашивая у самого Чарли, ответил Балдуин.

– Что потребовал Чарли? – снова спросил император.

– Его цена была одиннадцать серебряных монет, – протяжно ответил Балдуин.

–Хорошо, они у него будут, – проговорил Флавий. Увидев вопросительный взгляд Балдуина он продолжил, – этот Чарли не глуп, глупец бы не позволил избить себя только лишь за одиннадцать монет, ему явно нужно было выдать этого человека и не важно за сколько, чем уж он ему насолил я не знаю, но стало быть не из-за денег.

– Подумай еще раз и назови ту сумму которая достойно оплатит твои усилия, – предложил Балдуин Чарли.

– Пока я шел сюда я потратил немного, но мне нужно будет еще кое-что, и потому я требую свои одиннадцать серебряников, – спешно проговорил Чарли.

– Какое же это дело? – спросил Флавий. Он явно был заинтересован, иначе бы даже из любопытства не спросил.

– Начать новую жизнь, я это так назову, – с какой-то лихорадочной улыбкой ответил Чарли. Монеты ему принесли, он взял их и кажется, был доволен. Флавий посмотрел небрежно перед собой и презренно оглядел Чарли.

– Ты свое получил, теперь отвечай далее, где его найти? – монотонно проговорил Флавий.

– Он прячется в Тосканских землях, а точнее в Сиене, я покажу его дом, – все с той же лукавой улыбкой отвечал Чарли.

Вскоре легионеры ворвались в дом указанный Чарли и там, в самом деле, был Каин. Он смотрел на них, не выражая испуга или удивления, так словно принял это как должно. Вошедшие же легионеры не удосужились рассмотреть выражение лица ими пойманного и схватили в буйной спешке. Тотчас Каина повезли в замок, и шествие возглавлял ни кто иной, как Балдуин, тот, кому и нужно было больше всего. Словно и не прошло времени хоть сколь-нибудь много как в замке очутился Каин, но только помещение теперь сменилось просторным залом без излишеств и наполнилось еще парой стражников в довесок к тому головорезу что был. Первым же приказом Флавия с момента как ввели Каина, были слова о том, чтобы все покинули зал. Приказ был выполнен быстро и в зале остались три человека – Каин, Флавий и Балдуин, даже своего телохранителя император отправил за двери.

– Теперь, когда я увидел тебя, я уж ни сколько не сомневаюсь, что это ты, – начал Флавий. Наступила большая пауза, но никто даже не посмел ее нарушать, – молись, если хочешь. А я знаю, кто стоит передо мной, сильнее тебя самого все вижу. Ты как и тысячу лет назад теперь не объявишься это я тебе обещаю. Я долго тебя ждал, знал, что ты придешь смущать народ, но не безумством как тот, что был тогда. Нет ты не безумен, ты умнее того прежнего, ты повел дело с самого начала, но только до конца тебе его не довести. Думаешь, ты один носишь за собой исписанные листы? Так вот знай, что был и другой и ему я поверю более чем тебе. Ты искушаешь меня на последний шаг, но этому не бывать, – Флавий вел монолог, словно с самим собой, глядя лишь на одного Каина, так словно они были одни, никого третьего будто и не было.

–Отпусти же меня, если так, – с добродушной улыбкой проговорил Каин.

– Ты верно забыл зачем шел так долго. И теперь, наверное не дойдешь, – усмехнулся вдруг Флавий.

– Да я может и вправду забыл. А ты, наверное, и поверил в меня, успел, подумал о том, что все не спроста и я будто, в самом деле, изначально то все и знал. Так ли тебе это важно, верь, что я стою перед тобой и совершенно не прикрытый, мне жаль тебя, что твои домыслы укоряют тебя и ведут на ничтожный поступок, а мне вовсе нечего тебе сказать. Я вот прямо перед тобой, с человеком, с тобой говорю и ты говоришь с человеком, не думай, что я хочу быть, кем-то еще и уж тем более не являюсь.

– Врет он Балдуин, скажи как ты это видишь, врет или нет? Мне твое мнение сейчас вдруг стало важным, говори, – нагнетая спросил Флавий.

– Врет он или нет, а наше дело к нему одно, – ответил Балдуин, словно с самого начала ждал такого вопроса.

– Он будет казнен, и я, верно, заплачу на его могиле, – тихо сказал Флавий, – иначе многого ль ты стоишь? Путь твой был не малым, а все-таки мертвый поэт будет дороже, – Флавий посмотрел на Балдуина и увидел в его глазах согласие, – вот только никто более того о тебе уж самом не напишет и не скажет слова за тебя. Командую казнь провести на холмах Иерусалима. В стране, где этого более всего хотят, – закончил он совсем тихо и глядя в пол, словно приходя в сознание.

– Синедрион велел провести казнь в Риме мой император, – растерянно произнес Балдуин.

–Синедрион мной не командует, – строго оглядев обоих, сказал император.

– Я может не совсем во время и не к месту скажу… выслушать все же вам бы надо, хоть и, наверное, знаю, что ничего не изменю этим и что самое важное, может быть, это уловить-то что оно верно так будет. Я расскажу вам одну историю, вам не нужно думать о ней сейчас и сию же секунду, но после может вы и опомнитесь и тогда она и станет к месту, – оба восседавших властителя принялись слушать и достаточно внимательно, что удивительно. Каин продолжил: – еще не так давно я жил в одном большом, но всеми неприметном доме. Именно что его никто не замечал, то и важно в самом начале. Все видели, но смотрели буквально в пустоту, само собой и меня в нем никто не видел. Кроме одного старика, который к слову, тоже дома до определенной поры не замечал. А тут вдруг смотрю он глядит прямо на меня и здоровается « здравствуй паренек» – говорит, я тоже поздоровался и смутившись ушел. На следующий день он снова увидел меня и заговорил уже дольше. Я немногое рассказывал ему о себе, а он поговорить любил. Мы стали видеться каждый день, он прямо таки доверился мне. Я то, уж подавно всем верю, такой человек. И он много чего рассказывал, из прошлой все своей жизни. Она не была у него какой-то особенной и старик он такой же обычный, но ведь и в каждой же жизни случаются моменты, абсолютно я уж теперь уверен, что в каждой, когда на миг встает выбор. Выбор всегда сложен, для него тоже, хоть у него он уже и случился и вот такие мгновения он мне и рассказывал. Уже позже я понял, чего он добивался от меня своими рассказами – он прощения у меня просил. Будто я перед ним один во всем мире и только я то, его и могу простить. Прямо я уж конечно, не говорил ничего, но по доброте моей, как он сам мне о ней говорил, я понял, что прощения он в моих словах находил.

Дед этот много рассказывал и о теперешней его жизни о доме своем и хозяйстве. Больше другого рассказывал о собаке, собачку эту я видел еще щенком, до нашего знакомства. После, уже узнав деда, собаку я не видел, но он всякий раз любил упомянуть какая она у него умная. Однако, когда я начинал спрашивать его о собаке, он немного терялся, я заметил. – Каин сделал паузу, вроде как вспоминая, будто он только сейчас что-то понял, – он прожил долго, достаточно для мужчины чтобы сказать что прошла жизнь. Перед самой смертью его, я зашел в гости. Он обрадовался мне, но даже не встал, ему было тяжело, он лежал на своей койке и я подумал – «вот ведь и умрет тут один». Действительно один, он и в доме-то во всем и дворе был только один. Незадолго до того старик перевел всю скотину и мне о том рассказал, видимо знал что помрет. Я дальше то и подумать ни о чем не мог, так мне тогда жалко его было. Мы просидели долго, иногда говорили, но больше молча, сидели и вроде как ждали. Ему уж точно было известно, чего именно мы ждали и вот он начал мне говорить – « ты ведь помнишь мою собачку? Ну конечно ты помнишь. Она померла». – сказал он. Тут и я вдруг начал прощения у него просить, будто виноват в этом как-то. Старик выслушал и рассказал, как было. Умерла она совсем давно и еще перед самым нашим знакомством. А рассказываю я это вам все вот почему, – обратился Каин к обоим, но все же сделав акцент на Римляне, – собаку старик забил. Огрел ее несколько раз палкой и насмерть. Я спросил его зачем, а он ответил, что собаку нельзя было так любить, что любил ее сильно, потому и убил. Когда же собака померла, так он и стал о ней говорить мне. Он страданием за нее утешиться хотел, упиться своим горем. Но не уж-то ради его страданий должна была гибнуть животина то? – Каин жалостливо поглядел куда-то наверх. Вероятно, слезы набежали, опустив голову, он все же продолжил, – это притча если хотите, а нет то аллюзия вам и казни вашей. Я не стану вас призывать и уж вовсе не к жалости вашей взываю, я понять вас хочу. Почему вы о мертвых лишь плачете? Собака не стала человеком, и я в большее не воскресну, – Каин подумал и про себя в тот миг, но несколько иной мыслью. Он думал о Нинти и о том что и они достойны прощения как и всякий человек, что живет свою жизнь в первый раз, а если нет, то и сам он достоин того же.