О маленькой птице размерами с остров

Тем же днем состоялись последние приготовления для отплытия израильтянина вместе с Каином. Помимо прочего важно отметить еще один разговор. Флавий отправлял своего человека на том же корабле. Из всего разговора можно было выделить главное – «после казни, Балдуин должен быть мертв, префекта я назначу позже» – эти слова император не обсуждал ни с кем более, все произошло тайно.

Причал древнего города, оживленно встречал каравеллу с римскими парусами. Следом в порт вошли еще четыре галеры, так же римские. Встреча прошла без Каина, в то время пока встречали короля, Каин был уже в городе, спрятан от посторонних глаз и огласки. Каин снова увидел Иерусалим, опять мельком, но и того ему оказалось достаточным чтобы сделать вывод, о том что город почти не изменился хоть и прошло около тысячи лет. Его уже давно посещала мысль о жизни домов, и он ее вспомнил и в этот раз – «пока в доме горит свет, пока в нем есть люди, живет и дом, но как только люди уходят, дом начинает чахнуть, словно от болезни». В этих домах живут уже очень долго, но место Каина было в других зданиях совсем не похожих на дом, который можно назвать жилищем. Закованный в цепи, Каин был помещен в одну из башен замка короля. Башня была огромной и разделена на несколько комнат и этажей. Каин находился в самом низу вместе с двумя другими арестованными и уготованными на казнь. То, что казнь не минует хоть одного из них, сомнений не было, в этом смысле Каин не отличался от остальных, а вот только ему предстояло еще место, что ожидало за пределами башни, там ждали люди, и какие люди не было известно тогда никому за пределами всего Израиля.

Синедрион – духовная обитель царства, так его называли. Сложилась эта обитель из многих сторонних деталей, а люди верили, что всего лишь из одной. То была книга, та самая за которой и шел Каин. Невероятное доказательство существования высшей силы, сильнее царя, справедливее и тождественнее. Чтобы о книге узнали, избрали тех, кто станет ее читать, их позже и назвали синедрион. Высшая власть, которой управляют все-таки люди, они привели в этот город Каина, и станут его судить. Спрашивается, зачем же вести его на этот суд, если в этот самый город привели его они? Будь король тем, кто более всех желал смерти Каину, она бы давно для него наступила, но если уж нет, то в тот час ответ перед синедрионом имел бы больше смысла. Судить же Каина взялись те, кто приказал схватить. Каин не должен был увидеться с синедрионом и если бы не император Флавий не увиделся бы уж, наверное.

Под огромным куполом кругло здания располагался синедрион и в его двери ввели человека, под руки со стражей, как и положено. Внутри здания было почти пусто, широкий зал служил как будто площадью, но при закрытых дверях. Вдоль волглых стен сидели люди, в сплошных одеждах и Каин бы непременно подумал, как им не жарко сидеть в них, но вопрос с порога, от человека именуемого первосвященником сбил его.

– Ты есть Каин, мятежный проповедник и человек, объявивший себя мессией? – громко сказал первосвященник, чтобы заглушить посторонний шум. Вопрос же был скорее не к Каину, а к тем, кто привел его.

Отвечать все же стал Каин:

– Вы правильно назвали мое имя, но дальше я не совсем понял.

– Согласен ли ты с обвинениями, что выдвинул против тебя сам господь? – продолжал, не дожидаясь ответа все тот же первосвященник. Вообще у Каина сложилось впечатление, что все остальные здесь только для того чтобы кивать головами и дать первосвященнику уверенности в своей правоте и не более, ну еще лепетать на ухо что-то другому сидящему рядом.

– Если бы мое решение имело какую-то значимость, я бы не пришел к вам, – в конце ответа Каин несколько замешкался, не зная как называть ему этих людей.

– Знаешь ли ты, за что тебя судят? – переиначил первосвященник.

– Это уж я знаю и больше вас, себя в том осуждаю и на то и пошел. Ах, разве б не знал…

–Ты еретик, вот за что! – перебил снова первосвященник. В этот момент его острая черная борода затряслась и черные, будто измазанные сажей глаза налились кровью. Смотрел он так пристально, что взглядом думал досказать то о, чем не упомянул языком.

– Нет, судят меня не за это, а судят за одного только мальчика, которому я дал умереть, уже будучи так уверенным в своей силе, что не поверил что не смогу. Я убил того мальчика и за него мне страдать. Не пытайтесь больше, я пуще вашего свою вину знаю.

–Веришь ли ты в бога? – тише произнес первосвященник, будто не хотел, чтобы его услышал кто-нибудь кроме Каина.

–Я то? А какая мне разница?

–На этом все. Приговор остается прежним. Увести, – в лице первосвященника появилась какая-то досада, словно он вовсе не этого ожидал, а, пожалуй, и правда не этого.

С рассвета яркое солнце опалило белые стены Иерусалима. В последний путь под палящим светилом шли люди, обступаемые другими людьми, живущими, алчущими. Толпа была не большой, если ее вообще можно было назвать толпой, сквозь узкие улицы за осужденными шли любопытствующие, да еще некоторые близкие тех двоих, что были, как и Каин намечены на казнь. Среди всех остальных были двое, шедшие обособленно и стараясь не показывать лица, в чем-то они были похожи и оба так и не дошли до ворот, скрывшись чуть раньше. За ворота города вышли только осужденные и палачи, остальных не пустили. Выйдя за ворота, каждому преступнику вручили по два огромных бревна и, взвалив на истерзанные муками вчерашнего дня плечи, несли эти бревна до самой вершины холма, на котором и должна была состояться казнь. Палачей было всего пять и никто из них не переживал о побеге кого либо из преступников. За тот день, в какой случился и суд синедриона, осужденных подготовили к казни так будто тогда-то она и случилась. Истерзанные пытками и едва дожившие до утра, теперь они едва могли нести на себе бревна. Но они их донесли, бревна скрестили, сбили между собой и увенчали на них мощи не безгрешных людей.

Солнце шло к закату, когда у подножья холма появилась фигура короля Балдуина. Он приехал в сопровождении одного лишь всадника, и палачи были несколько ошарашены его приходом. К одному из них Балдуин и обратился, лишь взойдя на холм. Он приказал увести людей с холма, пока сам он не сойдет с него. Перед его глазами предстала удручающая картина – истерзанные мученики, а кругом зеленый холм. Наступила минутная тишина, на двух столбах сознание потеряли, на третьем молчал в сознании Каин. Так можно было представить в тот миг, будто это небольшое стадо коров на холме после полудня, а с ними пастух. Поют птицы, стрекочут цикады, солнце и на холме так зелено, как бывает только в это время года, когда только начинается жара, а трава еще не успела пожухнуть. Словно после обеда наевшись и напившись, никто уже не торопится, разве что надоедливые мухи кружат и садятся, куда не достать. Казнь, предвещавшая громы и молнии оказалось совсем не такой, как ее видели в книге. На лице Балдуина в какой-то миг появилась усмешка, но над казнью ли она была, над картиной им увиденной? Вряд ли так. Едва представ перед распятыми, король ждал от них слов, однако, в сознании теперь был один Каин и от него слов было не дождаться.

– Скажи мне напутственное слово, – небрежно бросил король.

– Куда я должен тебя напутствовать? – отозвался Каин. Его распухшие веки едва приподнимались, и рот едва приоткрывался при слове, но голова Каин смотрела прямо.

–Что ж, это положим уже не твое дело. Но тогда ответь мне на вопрос, веришь ли ты в бога? За него тебя казнят и потому ответить самое время.

– Я верю и не просто верю, но и вижу его и прямо сейчас он есть, будет и завтра. А что тебе до него?

– Здесь сейчас нет никого кроме тех, кого пустит моя стража, а видишь ты меня, стало быть, я тебе и бог. – Балдуин только того и ждал чтобы Каин наконец ответил обозлившись, и уверен был в том что момент он этот застанет.

– А для чего ты пришел? Ты ведь не из любопытства здесь, правда? Короли не должны быть любопытны им ведь нет дела до тех, чьи судьбы уже решены, а ты пришел. Расчетливый и в высшей мере циничный король пришел спросить моего мнения, – Каин попытался рассмеяться, и пусть у него этого и не вышло, его настроение Балдуин понял, – ты добрый человек, вот почему ты здесь, ты пришел сострадать, иначе не появился бы здесь вовсе. – В этот момент Каин уловил лицо короля почти блаженным, но едва оно стало таким, он продолжил, – та крупица добра, что в тебе остается, проживет с тобой этот век, а другая станет мучить еще больнее – потому что ты человек злой, и такой и эдакий и как иначе, везде оно борется.

– Ты говорил, что убил какого-то мальчика, – вдруг вставил Балдуин.

– да, да, именно и я такой и даже не из-за смерти его, а вообще, добрый и злой и со мной оно борется, а ведь я и сам борюсь. А ты нет, ты всегда думал, что ты таков есть и более ничего придумывать не надо, всегда считал, что по тебе плачет лишь одна сторона, а оно вон что… – Каин посмотрел на руку прибитую гвоздем, наверно, хотел воспользоваться жестом, но опомнился, – сегодня ты пришел и лишь потому я открываю тебе эту тайну, пусть и не сам, но ты все же пришел и пришел вовсе не из любопытства.

Наступило молчание, довольно долгое, в ходе которого король смотрел в сторону на край холма. Затем он повернул голову и сказал.

– Смерть ждет тебя и она для тебя прибудет, за что уж решай сам если хочешь, хоть за того мальчика, – Балдуин осекся неловко от того что хотел будто вспомнить имя, хоть его и не знал.

– Убирайся, – силясь, прошептал Каин, – уходи, дай мне не видеть тебя.

– Мне ты будешь указывать? Насмешил, кланяюсь, – лицо Балдуина веселости не показывало.

–Ты трус и тварь ничтожная, вот ты кто и назад мне слов своих брать не надо, – выпалил Каин. – что ты можешь, ну чего еще ты сделаешь мне? – с жаром вопросил Каин. Балдуин выхватил меч и плашмя ударил Каина по лицу, задев и острым концом, потекла кровь, – если бы только я стоял сейчас перед тобой не на этом кресте, – продолжил Каин.

– Убил бы?

– пусти и увидишь. А потому ты все-таки трус, ведь не осмелишься, будь я даже мертвый. Я страсть бы как желал набить твою морду, – Каин казалось, распалится еще сильнее, но тут же умолк. Затем едва отдышавшись, продолжил, – не держи на меня зла, хотя это впрочем уже как хочешь, знай что я прощаю тебя и сам прошу о твоем прощении. Видит бог и перед тобой я в чем-то повинен.

– Когда наступит вечер я увижу из города твой пылающий костер, – напоследок сказал Балдуин.

– Знаю, знаю. Ступай, я уже очень давно жду, – буднично произнес Каин, даже как будто с иронией.

Вечер настал, солнце едва закатилось за горизонт, как под ногами трех распятых мучеников появились сучья. Набирался костер под каждым, и каждого уже привели в сознание, чтобы никто не проспал свою смерть. Холмы почернели, вместо мух появились вороны и декорации сменились, да как будто декорации, потому что представить этот холм таким было днем почти не возможно. Каин висел на последнем столбе ближе к оврагу, за которым следовал еще один холм. На том следующем холме было много деревьев, и он вовсе не выглядел страшно даже в полной тьме. Там кто-то рыщет среди деревьев на дальнем холме, что стоит следующим – уже третьим. На первом холме появились огни зажженных факелов, палачи подождали с минуту, как ритуалом обозначив последний миг. Костры воспылали под огнем факелов и через мгновение, еще за секунды до истошных воплей наблюдать остался только один палач. За криками не было слышно более ничего. Один только Каин по-прежнему висел без звука, подняв высоко голову от боли и вспоминая день, что начал длинный поход. Он вспомнил алхимика, рыцарей, долгий путь предшествующий возвращению, которого так и не случилось. Каин вспоминал Бена, того что был уже позже, на кладбище отбивавшим жизнь своего сына, смелым и совсем другим. Воспоминания дошли до Марека – старого доктора, приютившего в самый трудный час, затем вспомнил Витуса с его дочерью Анной и еще множество разных лиц, что были после. Огонь поднимался выше и те двое, что были с Каином, наконец, затихли, а ведь Каин даже не знал кто они, но не теперь было до них. Настал черед Чарли, и его истории и тут уж терпя из последних сил, Каин не мог тем закончить.

Пусть будет река с подводной змеей

Утонут в века атланты с землей

Побудут на небе тучи из птиц

Пребудет во чреве маленьких лиц

Едва ли прошедших темные воды

Солнце воспевших другие породы

По лестницам выше спиралью пойдут

Их все же услышат, ни как не дадут

С купели чудесной с первого слога

В манне небесной пропевшие Бога

Кружатся всё плясом зовя в хоровод

Пугая тем часом как кончиться брод

Решить надо сейчас, дальше могут не решиться оба, да хоть бы один все равно. Нужна она кому нет ли, уже не узнать вернее, но если есть того хоть на каплю и чтобы истинно, верно, то тут уж и думать не нужно. О спасении Божьем руками человеческими повели свою речь вечные путники. Они оба знали всю подноготную друг друга, даже не упоминая о некоем разговоре, знали, что он для них настанет именно тогда, когда этого потребуется. Чарли видел для себя роль неоднозначную в этом деле, а может и вовсе лишнюю, но остаться в стороне он не смог.

– Я помню, как ты сказал однажды о том, что если во имя благого дела нужно совершить подлость, то дело это дрянь, я дословно, извини, не помню, но ведь так же ты говорил? – Чарли посмотрел на Каина, тот кивнул с улыбкой. Наверное Каин все таки выразился тогда по-другому, но сейчас это счел не важным, – так вот я не могу не спросить тебя о разрешении, иначе это и впрямь было бы подло, а я спрошу… ну что ж это подлость?