Песня любви Хрустального Паука. Часть II. Книги Юга

– Оно само падает к моим ногам, – улыбнулась Шантари.

– Еще и скелетов новых где-то выкопала.

– В наше время их и выкапывать не нужно. Куда ни глянь – повсюду валяются.

– Особенно там, где появляешься ты.

– Там, где появляюсь я – скелеты исчезают, потому что отправляются следом за мной.

– Чем ты их так привлекаешь?..

– Чарующей улыбкой и природной добротой.

– А еще когтями и пытками.

– Что вы делаете в Ланхраасе, госпожа? – спросил Сардан, а сам не мог взгляда оторвать от игриво болтающегося хвоста. – Мы договаривались встретиться в Сайранганаре, но не дождались ни вас, ни Цзинфея. Артель направила меня в Ооют, поэтому мы не могли мешкать.

– Семейные заботы, – демоница поскучнела, выставила ладонь под дождь и с легкой улыбкой засмотрелась на стекающие по запястьям капли.

– Что случилось? Неужели вас опять отыскали демоны?

Сородичи Шантари были не в восторге от того, что она бежала из дома, и не оставляли попыток ее отыскать и возвратить семье.

– Расскажу когда-нибудь потом, – улыбка Шантари стала совсем унылой. – Или лучше – никогда. Когда думаю о своих бедах, у меня на голове волосы лезут, глаза закатываются и очень хочется кого-нибудь разорвать на части. И чтоб в лицо кровью било. И чтоб… О, что-то вы какие-то бледные… Кстати говоря, что же такое случилось с господином Цзинфеем? Он потерялся где-нибудь? Или заблудился в простынях? Или его наконец-то повесили? Он ведь, помнится, имел достаточно оригинальное мнение о законе и не очень дружелюбно к нему относился.

Цзинфей был еще одним приятелем демоницы и музыканта, знаменитый матараджанский ученый, который, впрочем, был знаменит в первую очередь своими преступлениями.

– Об этом я ничего не знаю, – сказал Сардан. – В последний раз мы видели его вместе с вами и потом, уже в Ооюте, подумали, что вы вместе и сбежали.

– Как гнусная парочка хихикающих любовничков, – добавила Ашаяти.

– О, такой жизненный поворот был бы для господина ученого несколько губительным, – задумчиво произнесла Шантари.

– Неужели ты до сих пор боишься мужчин? – усмехнулась Ашаяти.

– Боишься? – удивилась Шантари. – Разве тигр не дружит с оленем потому, что боится его?

– Тигр не визжит как психопатка и не болтает лапами, когда к нему жмется маленький зайчик.

– Это вот этот по-твоему зайчик? – Шантари кивнула на Сардана, и тот наконец оторвал взгляд от хвоста и неловко улыбнулся.

– А чем не похож?! – не понял музыкант. – Госпожа, ради вас готов стать кем угодно! Хоть зайчиком, хоть кроликом, хоть…

– Скелетиком?!

– Э…

– Ты не разгоняйся, – сказала Ашаяти и кивнула на Кюимеи. – Нельзя иметь двух господ, а кое-кто здесь еще не давал свободы своему песику.

– Да вы что?! – восхитилась Шантари. – А вы, девушка, времени зря не теряете.

Кюимеи съежилась и прилипла к стенке кареты. Она так боялась ехидной демоницы, что не могла себя заставить и голову повернуть в ее сторону.

– Что вы там опять набедокурили? – спросила Шантари. – Что за драка была?

Сардан стал пересказывать Шантари всё произошедшее с тех пор как он и Ашаяти оказались в Ооюте. Демоница слушала вполуха, кивала невпопад и как-то машинально строила музыканту глазки, отчего тот сбивался, путался и заикался, а сама сиреневатая Шантари краснела спелой клюквой и, осознав, что делает, спешно отворачивалась к окну. Кюимеи поглядывала на Джэйгэ. Тот сидел, сдвинув брови, стиснув зубы, и пустым взглядом таращился в небо. А потом, насмотревшись, вынул из карманов руки, покрытые темно-фиолетовыми волдырями, и растерялся, не зная куда их сунуть еще, чтобы унять кошмарную боль. Тогда Кюимеи прервала рассказ Сардана на самом неинтересном месте и попросила у него мазей, которыми принялась растирать волдыри Джэйгэ. Тот не сопротивлялся, но поглядывал на шаманку угрюмо и неприязненно. Впрочем, Ашаяти, давно наблюдавшая за настроениями бывшего почтальона, отметила про себя, что враждебность Джэйгэ становится день ото дня какой-то отстраненной, ненаправленной ни на кого конкретного. Даже на ненавистную шаманку он смотрел теперь со злостью ровно такой же, с какой и на всех людей вообще.

Музыкант с интересом наблюдал за тем, что делает Кюимеи. Он знал, что одна из этих мазей хороша при ожогах, но остальные использовались только для преобразования звука музыкальных инструментов или привесок. Была еще одна мазь для ран, но она куда-то вывалилась за время долгих странствий. Кюимеи использовала три мази из четырех, потом вынула из кармана крошечный костяной амулет и вложила Джэйгэ в ладони.

– Сожми их, – попросила она.

Джэйгэ скривился от боли, но всё же соединил ладони. Кюимеи приблизила к ним лицо и прошептала несколько слов. Через несколько минут волдыри потекли на пол кареты гадкой кашицей, а ладони Джэйгэ стали легкого розового оттенка.

– Лучше? – спросила Кюимеи.

– Немного, – ответил Джэйгэ шепотом. – Как будто их кинжалами пробило.

– Ты умер бы, если бы не иэзи твоих глаз. Тангыыр видит в тебе половину человека.

– Каких слов ты от меня хочешь, лисица? – проворчал Джэйгэ. – У меня нет для тебя благодарностей.

– Я не виновата в твоих страданиях. Ты прикоснулся к тангыыру, ты сделал свое дыхание темным, пустил сумрак в свою сущность. И боишься выйти на свет.

Кюимеи запнулась и подумала, что и сама переполнена мраком. Она сделана из мрака, она вообще не человек, в котором тьма и свет борются от рождения до смерти. Она – тьма.

– Не я дала тебе эти глаза, – прошептала Кюимеи.

Джэйгэ отвернулся и снова уставился в окно.

– Ты говоришь, что посох так опасен для того, кто человек хотя бы наполовину, а сама берешь его голыми руками, – сказал Сардан. – Кто же ты? Иэзи? Дух?

– Я – шаманка, – ответила Кюимеи.

Джэйгэ смотрел в окно на плачущие серые облака, на унылые, склоненные к земле деревья с бесцветными листьями, на поникшую, умирающую траву и могильную грязь по краям дороги. Туман бродил по запустелым полям и поднимался на взгорья, гулял в сырых падях. Нудил равнодушный дождь и равнодушным был серый мир. Серыми были и полевые цветы.

И вдруг Джэйгэ понял, что никогда больше не увидит ничего другого…

Никогда больше в его мире не будет красок – без Сююрин. Никогда больше он не взглянет в ее белые глаза, не увидит ее вьющихся среди сладких яблонь волос и ее мягкую, несколько смущенную, но всё же насмешливую улыбку, не увидит ее притворную холодность, не увидит, как она обернется, чтобы в последний раз посмотреть на него – единственного человека, что тянулся к ней все эти мучительные годы. Он больше ничего не увидит. И если случится так, что она будет стоять рядом с ним, будет прижиматься теплым плечом к его истерзанному телу – он всё равно не увидит ее. Его мир будет серым и дождливым всегда.

– Что ты думаешь? – спросила Кюимеи. – Зачем бежишь за ней? Когда догонишь ее – ты умрешь!..

– Ты говоришь с иэзи, лисица, – сердито прошептал Джэйгэ, – ты слушаешь хаасанов и водишься с абааса. Но что ты знаешь о людях? Сколько у тебя мыслей? Откуда тебе знать, как любить человека? Любить сильнее страха смерти! Моя жизнь – Сююрин. Если я буду не с ней – пускай меня не будет нигде.

– Может быть, глаза можно излечить? – осторожно поинтересовалась Шантари.

– Нельзя, – ответила Кюимеи. – Старые не молодеют, и реки не текут вспять.

– А что там была за птица? Такой интересный скелет…