Дневник школьника уездного города N

– Привет! Как дела?

Над нашим столом висела тишина. Все ошарашенно переводили взгляды с меня на Сашу и обратно. Я вдруг почувствовал себя загнанным в угол, морально раздетым и нравственно растерзанным селебрити под объективом сотен крупнокалиберных фотокамер папарацци, застукавших меня в нижнем белье постыдного вида.

– Это что значит? – бестактно нарушил неловкое молчание Эдик, чем еще сильнее усугубил мое положение.

Мои щеки пылали так, будто их сначала отхлестали распаренными банными вениками, а потом натерли крапивой. В глотке застрял вязкий горький ком – я не мог выплюнуть ни слова.

Миша тоже растерялся от неожиданности, когда прямо перед его носом возникла Саша. Он в последнее время вел себя странно: отдалился от одноклассников, почти ни с кем не разговаривал – даже с Димой – ходил один, и что самое необычное – у него испортились оценки по всем предметам, кроме алгебры и физики.

– Нормально, – пробормотал Миша.

Уткнувшись носом в тарелку супа, он не поднимал головы. Думаю, он не хотел ни с кем общаться, но Саша этого не замечала.

– Почему грустишь? – продолжала она.

Миша пожал плечами. За наш стол постепенно вернулось оживление: медленно, словно прогреваясь после длительной стоянки на морозе, общий диалог между моими одноклассниками неуверенно забурчал, потом набрал обороты и уже через минуту влился в общий гомон столовой. Молчал только я, невольно напрягая уши, – они почти шевелились от усилий – я вслушивался, о чем за соседним столом говорили Саша с Мишей. Саша говорила громко – ее голос пробивался сквозь шум столовый. Миша – наоборот: я бы решил, что он вообще молчал, если бы не периодические Сашины возгласы типа «правда?» или «не может быть!»

Украдкой я бросал на них беглые взгляды. Я притворялся, типа оглядываю столовую, типа кого-то ищу, и краем глаза наблюдал за Сашей. Меня терзали противоречивые чувства. Во-первых, я не понимал, что происходит. Что означал этот ее публичный жест? Что она хотела этим сказать? Во-вторых, как я должен реагировать? Мне казалось, несмотря на бурное течение разговора за нашим столом, все неотрывно следят за мной и чего-то ждут.

В-третьих… Это, наверное, прозвучит странно, но на одну секунду – о, это была очень яркая секунда, как вспышка фотокамеры темной ночью, – на одну секунду мне вдруг померещилось, будто там, в столовой, в дурацкой ситуации и с горящими щеками на самом деле не я, а какой-то другой Кирилл, из параллельной вселенной или нет… из выдуманного мифического мира про что-нибудь типа Средиземья, или волшебной школы Хогвартс, или притворяющихся школьниками вампиров… Потому что я – тот самый Кирилл, который живет в реальном мире, обычный школьник, коих миллионы в России, – я не могу быть героем никаких историй, рассказов, книг или блогов. Я совершенно обычный подросток – со мной никогда ничего не происходит!

Все это стремительно, за одну секунду, пронеслось у меня в голов, и я уже представлял, как вечером буду описывать это событие в своем дневнике-блоге, и я уже перестал быть участником, став лишь наблюдателем, подмечающим самые крохотные детали: как Саша, например, накручивает локон на палец, как Миша теребит салфетку, словно хочет вытереться ею, но стесняется, как под столом покачивается Сашина нога, закинутая на другую ногу, как от непрерывного ерзания поскрипывает Мишин стул, как по столовой тянется густой запах печеных булочек, а за окном возрождается весна…

– Кирилл!

Меня словно окатили ледяной водой – так неожиданно было возвращение в реальность. Витя Комаров боялся выходить к доске на истории, и просил помочь – вкратце рассказать о Мюнхенском соглашении и секретных протоколах к пакту о ненападении. Я какое-то время таращился на него не в силах понять, что он хочет. Где-то сзади и справа от моего плеча происходили куда более важные вещи и казалось немыслимым интересоваться такими пустяки, как Мюнхенское соглашение и пакт о ненападении… Но я уже отвлекся. Магия сломалась о повседневность, и я вынужден был уныло пересказывать прочитанное в учебнике, силясь ухватиться за обрывки разговора Саши и Миши, а они уже встали из-за стола и относили подносы с пустыми тарелками к кухонному окну. Тогда же засобирались и остальные.

Глядя на спины Саши и Миши, я машинально продолжал рассказывать о последствиях «политики умиротворения», когда мы шли по коридорам к кабинету истории, и потом, когда они расселись за свои парты, а мы с Димой – за свою, и только тут, когда прозвенел звонок, я понял: мои слова уходят в пустоту. Меня никто не слушал.

В общем, после того, что Саша устроила в столовой, у меня пропало какое-либо желание с ней мириться. Представляю, как комично выглядела моя недоумевающая рожа. По большому счету она выставила меня полным идиотом. Разве нет?

5 февраля 2020. Среда

Сегодня утром, когда я сидел на первом уроке, из Центра занятости молодежи на Вотсап пришло сообщение с вопросом могу ли я прийти пораньше? У них заболел курьер, и мне предлагалось заменить его на один день.

Мои размышления не заняли много времени – минут пять я тупил в экран телефона, пытаясь хоть что-нибудь сообразить спросонья: вчера поздно лег – долго и бесполезно переписывались с Сашей – потом я просто вбил в сообщение «да» и отправил, хотя вопрос предполагал развернутый ответ, но там меня поняли.

Наше вчерашнее общение с Сашей на самом деле тяжело назвать полноценной перепиской, если вообще обмен репликами типа «спишь», «нет», «а ты», «тоже нет» и односложные, не больше трех слов, предложения можно называть общением. Нет, мы еще не помирились, но по крайней мере уже не молчим – точнее, в школе мы как раз молчим, а все общение только через Вотсап, только молчаливые переглядывания и быстро бьющие по всплывающей клавиатуре пальцы…

К началу второго урока, когда хмурое от неприветливого утра солнце высунулось из-за нависших над городом туч, бурых, перемешанных с ночными выделениями заводов, до меня дошло, что придется прогулять два последних спаренных уроков обществознания, на которых мы, те, кто сдает ЕГЭ, должны были разбирать пробные варианты. Сначала я подумал, что надо отказаться – с Сашей мы в ссоре, а значит, на свидания тратиться не придется – потом я решил, что, если к выходным не помиримся, я просто пропью заработанные деньги с Авдеем. Да и путей для отступления все равно не было: я уже согласился сегодня поработать, и, если отказаться, в следующий раз не предложат. Пришлось на перемене тайком пробираться в раздевалку, постоянно озираясь, чтобы не натолкнуться на учителей, потом, затаившись между курток, дожидаться начала урока, когда опустеют коридоры, и дальше бегом без оглядки удирать до поворота за угол школы, надеясь, что никто в кабинете обществознания не смотрел в окно.

К тому времени, как я, взвалив на спину рюкзак с посылками и сверяясь с данными навигатора в телефоне, шатался по городу в поисках ждущих свои заказы адресатов, погода переменилась и однозначно к лучшему. В сухом воздухе, особенно на окраинах города, где близость степей ощущается особенно сильно, уже давно витал запах весны. Теперь он разлился повсюду. Редкие дожди накануне оросили застывшее было месиво из комьев земли, грязи и мусора, оставшееся на обочинах дорог от последних сугробов.

Иногда, после того, как торжественно вручив очередную посылку кому-нибудь с пятого этажа старой хрущевки без лифта, я выходил на улицу в раздолбанный двор с разбитой дорогой, перекошенным заборчиком и скрюченной как после «мясорубки» детской площадки, я невольно заглядывался на весь родной, привычный с детства, пейзаж – есть в этой коричневой серости какая-то странная неправильная эстетика, глядя на которую хочется взять в руки масляную краску, водрузить рядом мольберт, обязательно натянув шапочку с шарфом, и запечатлеть в вечности этот исконно русский пейзаж, которому позавидовали бы Левитан, Шишкин, Поленов и, может быть, инстаграм-фотограф Дмитрий Марков…

Наверное, даже хорошо, что я прогулял последние уроки и всю вторую половину дня пробегал по городу. В ушах у меня играла музыка, спину стягивал тяжелый рюкзак, а усталость очистила голову от мыслей, которые в последнее время стаей саранчи кружатся вокруг и, такое ощущение, будто пожирают мои мозги.

Вот, например, всю первую половину дня я загонялся о том, что делать с Сашей, почему она так ведет себя, или может что-то не так со мной? Может, я какой-нибудь ущербный – ни хрена не понимаю, как правильно, а как нет? Но откуда мне знать – я всего один раз встречался с девушкой, и то слово «встречался» тут лучше взять в кавычки. С другой стороны, это было всего три года назад, и так ли я повзрослел с тех пор? Надеюсь, что да…

Ее звали Даша Фролова. Как с ней познакомился, я не помню – деталей не помню. Просто бродили с Костей по району, от безделья приставали ко всем подряд и, видимо, наткнулись на нее. Оказалось, что ее дом – соседний с тем, в котором жили мои дедушка с бабушкой. Она мне сразу понравилась. И Косте. Сейчас я бы сказал, что в ней было что-то от нимфетки, но тогда я еще не знал таких слов и смотрел только на ее выдающуюся для пятнадцати лет грудь.

Стояло знойное роковое для меня лето. Втроем мы бродили по берегу озера, ездили на Костином мопеде купаться на речку к укромным прикрытым тенью леса берегам, о которых никто, кроме нас троих, больше не знал. Она была на год старше и, наверное, по возрасту больше подходила Косте, но почему-то сперва она выбрала меня.

Помню, еще до знакомства с Дашей мы с Костей постоянно хватались друг другу своими вымышленными толпами бывших девушек. Конечно, мы все врали. У нас – четырнадцатилетних оборванцев – куча девушек?! Это смешно. Но тогда мы верили друг другу. И, я помню, спрашивал его:

– Сколько раз ты занимался этим?

– Три раза, – невозмутимо отвечал он. – Два раза с гандоном. Один раз без. Но без гандона лучше не пробуй. Натирает сильно.

И в свою очередь, спрашивал меня:

– А ты?

– О, я только два раза, и оба с презиком, – говорил я, потому что не знал, как не знаю и сейчас, правда без него натирает или нет.

А потом он признался, что Даша – первая, с кем он вообще целовался. Она и у меня была первой, потому что предыдущие робкие попытки, в губы, но не в засос, были скорее подражанием взрослым из фильмов, чем настоящими поцелуями.

– На самом деле я тоже еще не трахался, – сказал я Косте после его признания. – Но целовался много с кем, – добавил я, хотя это было неправдой.

Первый поцелуй случился – именно случился – внезапно. Мы дурачились на берегу озера: плескались, гонялись друг за другом, загорали на солнце, томились полуденной жарой – мы будто пытались поймать солнечный удар и, наверное, все же поймали… Мы вели себя нелепо – помню, я все время искал повода прикоснуться к ней: щекотал, или помогал вылезти на берег из речки, или приобнимал, когда делал вид, типа учу рулить на мопеде.

Это случилось, когда мы сидели на лавочке возле ее дома. Костя куда-то уехал, и мы остались вдвоем. У нее развязались шнурки: я потянулся, чтобы завязать их, приобнял ее, вроде как случайно, а она вдруг повернула ко мне голову и совершенно неожиданно поцеловала.

Какое-то время мы не отлипали друг от друга. Сначала прятались по темным углам и целовались. Потом никого уже не стеснялись. У меня даже губы иногда болели. А потом то же самое она провернула с Костей, и начался какой-то непонятный любовный треугольник, продолжавшийся до тех пор, пока в конце того лета меня не упрятали под «домашний арест»…

Кстати, недавно я видел Дашу на улице, издалека, через дорогу, возле ее школы. Натянув бесформенный пуховик, она пыталась спрятать выпирающий живот, но все равно заметно, что она беременна.

6 февраля 2020. Четверг

Удивительно, как у этой быстрой глубоководной с извилистыми скалистыми берегами реки под названием жизнь переменчиво течение! Еще вчера, казалось, все – песенка спета, книга дочитана, финита ля комедия, наступил конец истории. (Я, конечно же, имею в виду нас с Сашей). А сегодня снова поют птички, опять сияет солнце, вновь розовые единороги скачут по зеленым лугам, а вместо кучевых туч по ванильному небу ползут зефирные облака…

В общем, мы с Сашей, похоже, помирились. Более странного примирения я не припомню ни в книгах, ни в фильмах, ни в жизни. Хотя, наверное, в жизни место есть всякому.

Уроки кончились как обычно, но расходиться почему-то никто особо не спешил. Работы у меня после школы не было. Возвращаться домой не хотелось. Я с унынием думал о стопке невыполненной домашки на рабочем столе в своей комнате, к которой сегодня прибавится еще пара тетрадок, и решил оттягивать этот момент до тех пор, пока не станет поздно. Знаю – это неправильно. Знаю, что потом мне будет тяжело – возможно, придется не спать какую-нибудь из ночей, но сегодня мне плевать.

Закинув ногу на ногу, я раскачивался на стуле в кабинете математики. Рядом, не на секунду не замолкая, тараторил Эдик, ему в ответ что-то бубнил Дима, даже Миша непривычно веселый (для последнего времени), сидя на парте и активно жестикулируя руками, парадировал вчерашнюю успешно прогулянную мной речь завуча о важности самоопределения в жизни, о последнем шансе изменить свое решение по поводу предметов ЕГЭ, о том что от нашего выбора сейчас зависит вся дальнейшая жизнь. «Подумайте как следует!» – потрясал кулаками в воздухе Миша, похожий в этот момент на евангельского пророка. И все смеялись, и я смеялся, и Саша тоже морщила носик. В окно заглядывало солнце, будто хотело подсмотреть за общим весельем. И я вдруг подумал, что эти наши с ней ссоры, дурацкие обиды, в сущности, такие бессмысленные глупости.

Когда все стали расходиться, и Дима с Виталиком спросили, пойду ли я с ними, а мы часто шли вместе до ближайшей остановки, я ответил, чтобы они меня не ждали. Я заметил, как на лестнице на второй этаж мелькнула Сашина розовая блузка. Выйдя на улицу, я какое-то время топтался на месте у входа в школу. Потом бродил взад-вперед мимо кучи щебня, лежащей там с прошлого года. Наконец, двери школы распахнулись и оттуда показались Саша с Мишей. Простившись, они направились в разные стороны, а я двинулся за Сашей.

Она сразу заметила меня, но не подала виду. Метрах в ста от школы я поравнялся с ней и пошел рядом. Некоторое время мы молчали. Мы пересекли дворы, свернули на Бульвар Мира, по которому столько раз гуляли и все так же молча пошли к остановке. Проходя мимо неработающего фонтана, я, наконец, не выдержал.

– Ну так что? – спросил я.

– Что?

Она замедлила шаг, повернулась ко мне, и я увидел, как в ожидании дрожат ее ресницы.

– Не знаю! – весело ответил я, потому что и в самом деле не знал, что хотел сказать, и она засмеялась, а я взял ее за руку, притянул к себе, и она, не сопротивляясь, а наоборот – поддавшись порыву, упала в мои объятия.