Дневник школьника уездного города N

Мы не пошли на остановку – мы допоздна гуляли по парку в старой части города, целовались на холодных, еще не отогретых от морозов, скамейках, болтали по пустякам, но немного – наши губы сегодня существовали не для разговоров. Когда небо помрачнело сумерками, и дневной свет в силу природных причин больше не хотел одарять нас своим благословением, нам пришлось расстаться.

Под покровом тьмы, без единой звезды над головой, я возвращался домой, но в душе моей ослепительно ярко сияло солнце…

9 февраля 2020. Воскресенье

Хорошо, что в среду я не отказался от работы – вчера мне эти деньги оказались очень даже кстати: мы гуляли с Сашей по парку, и в какой-то момент нам показалось веселым прокатиться на детских аттракционах.

В честь потепления (или точнее, прихода некалендарной весны) останавливаемые на зиму аттракционы вновь запустились. Наверное, кажется жутко глупым и нелепым, когда двое старшеклассников лезут на детские карусели, но в кино такие сцены вызывают у зрителей умиление. Серьезно – в любой комедии/мелодраме/лавстори всегда есть эпизод, в котором оба героя – обязательно влюбленные, но еще не знающие об этом, – приходят в парк и катаются на таких круговых каруселях в виде животных. Камера крупным планом снимает смеющееся лицо девушки. Парень всегда попадает в какое-нибудь нелепое положение, типа на него гадит птица или капля подтаявшего мороженого падает ему на пиджак. Девушка снова смеется. Зрители с развитой эмпатией обливаются слезами. И все в кинотеатре знают заранее: в следующей сцене герои осознают, что влюблены друг в друга…

В реальном мире нет ничего более дурацкого, чем кататься на детских каруселях. Я сидел на жирафе. Саша – естественно, на лошади. Пока жалкие две минуты жираф тащился по кругу, а я, весь сгорбившись, трижды сложившись пополам, пытался удержаться в игрушечном седле, в моей голове беспрерывно наигрывала мелодия: «Карусель, карусель – это радость для нас, прокатись на нашей карусели», – а перед глазами стояла заставка из старой версии «Спокойной ночи малыши».

Потом мы слезли с каруселей. Саша улыбалась – я надел улыбку в ответ.

– Пойдем в тир? Ты выиграешь какого-нибудь плюшевого медведя, – предложила Саша.

Романтическое кино на экране моего воображаемого синематографа продолжилось.

Но когда я взял в руки ружье, чтобы выбить десять разноцветных мишеней, мне вспомнилось, как мать купила мне воздушку, и мы с Лешей уходили далеко в поле стрелять по банкам. Однажды мы наткнулись на Илью Горного. Он смеялся над нами, типа только лохи стреляют по банкам, и мы согласились пойти в лес стрелять птиц. Я подбил одну. Она щебетала на ветке, не подозревая об уготованной ей участи. Поверх мушки прицела я видел приоткрытый клюв. Я слышал переливы чудесной трели. Она вертела меленькой красной головкой, мигая крупным глазами-бусинками. Потом она замолкла, и я нажал на курок.

Отдача у воздушки слабая – не как у настоящего ружья. Я знаю, потому что в прошлом году нас возили на стрельбище, где мы из положения лежа под присмотром офицеров стреляли из автоматов Калашникова семьдесят четвертой модели по расставленным в ста метрах мишеням. После первого выстрела в правом ухе надолго повисает звон. Удар прикладом в плечо настолько сильный, что остается синяк. Когда пуля, мгновенно после спуска курка, миновав мишень, вспахивала землю далеко на пригорке, поднимая в воздух облачко пыли, я осознал весь ужас этого оружия, всю его опасность для человека и страшную противоестественную власть. Нас возили на полигон, чтобы заинтересовать службой в армии, но тогда я отчетливо понял: ни за что туда не пойду…

Когда я убил птицу, не было ни грохота, ни удара в плечо – лишь тихий щелчок, и птица легко спланировала с ветки. Я сперва даже не поверил, что попал – думал, она услышала выстрел и, испугавшись, вспорхнула. Но нет – под веткой лежало ее маленькое тельце с крохотной дырочкой в груди. Илья зааплодировал, а я стоял в растерянности, недоумевающе смотрел на мертвую птицу и не мог сообразить, что надо делать: унести ее, похоронить или оставить на месте – я не мог понять, зачем вообще в нее стрелял. Потом всю ночь мне снилось, как она мягко планирует с ветки на землю. Меня мучила мысль: а что если у нее были птенцы? Что если они так и не дождавшись матери, умерли с голоду в гнезде на дереве над той самой веткой, на которой я ее застрелил? На следующий день меня все утро тошнило, но потом прошло, и я ни разу не вспоминал об этом случае до вчерашнего дня.

Медведя я Саше не выиграл – промахнулся уже на втором выстреле из десяти, но она все равно радостно хлопала в ладоши, когда я попадал в цель. Дальше мы пошли есть сладкую вату и кататься на колесе обозрения. В самой верхней точке, откуда открывался вид на близлежащие окрестности города, где с правой стороны от нас сонные, только-только просыпающиеся от зимы, полуголые деревья загораживали устье Кубани, а с левой – во всем индустриальном великолепии, шестеренками наружу и четырьмя полосатыми трубами вверх, раскинулась ГРЭС – электростанция российского филиала итальянской компании «Энел». Я по Сашиной просьбе сделал несколько селфи на ее айфон для ее же Инстаграма. Потом позвонил Авдей: громко вопя в трубку, интересовался, где я и что делаю, хотя я еще раньше сказал, что не пойду с ними тусить, так как гуляю с Сашей.

– Ну хоть завтра вылезешь? Мы собираемся в футбол играть.

– Давай потом поговорим. Я сейчас занят, – ответил я.

Но в футбол я играть не пошел – из-за работы по вечерам у меня накопилась гора домашки, да и, честно говоря, не очень хотелось. Авдей, конечно, сделал вид, типа обиделся, но, думаю, завтра он уже забудет.

После колеса обозрения мы с Сашей побродили еще по парку без каких-либо приключений, и закончили наше романтическое кино банальным хеппи-эндом – мы разошлись по домам. А сегодня я, как и планировал, весь день просидел за уроками.

10 февраля 2020. Понедельник

Сегодня выдался довольно любопытный день. Нет, в нем не было ничего из ряда вон выходящего, как если бы меня укусил радиоактивный паук и я стал лазать по небоскребам и пулять паутиной в суперзлодеев – то есть, с этой точки зрения, вполне обыкновенный заурядный день, из коих состоит вся наша жизнь, но если хорошенько подумать, каждый день в чем-то особенный. Да, это банальнейшая мысль, которая лезет со всех экранов страны: от смартфонов до телевизоров – но я только недавно полноценно осознал, насколько она правдива.

Серьезно, взять хотя бы сегодняшний день. Очевидно, нет никакого смысла описывать его с самого начала, когда я проснулся, нехотя встал с кровати, доплелся до умывальника, выдавил в рот зубной пасты… и до конца, когда я, запасшись кружкой кофе, а ля писатель за работой, сел за компьютер вбивать кнопочки в клавиатуру, выводя на белом экране черные буковки, – это чертовски скучно. Принявшись за свою писанину, я понял: сегодняшний день полностью характеризуется четырьмя по-разному странными диалогами.

Первый диалог случился утром. Шел второй по счету урок алгебры. В классе стоял легкий душок спертого воздуха и фоновый шум, как в кофейне во время час пика: кто-то тихо переговаривался, кто-то шелестел учебниками, у кого-то вибрировал телефон – вполне классический урок алгебры, на котором каждый может делать что хочет, но почему-то все, так или иначе, заняты математикой. Как учительнице удается создать такую атмосферу вольности и одновременно увлеченности ее предметом для меня остается загадкой.

Я заметил, что Дима, вопреки обыкновению, не поглощен решением задач, а наоборот – чуть ли не единственный в классе бездельничает, а это на него не похоже. Его закрытые тетрадки лежали в стороне. Отсутствующий взгляд блуждал где-то за окном. Пальцы вертели стертый до основания карандаш. Изредка он глубоко вздыхал, подпирал голову костлявым кулаком и безучастно обводил глазами весь класс. Потом снова отправлялся за окно, где по небу, изорванные, будто с глубокими ранами в белоснежных телах, тянулись облака.

На мою просьбу помочь с задачей по ненавистной тригонометрии, в которой каким-то неведомым образом в самом конце решения с наглой саркастической улыбкой вылезал синус больше единицы, Дима лишь отмахнулся.

– Это не имеет никакого смысла, – сказал он.

– Что именно: синус больше единицы или тригонометрия?

– Всё, – глубокомысленно ответил он, не отрывая взгляда от ползущих за окном облаков.

– Ты в порядке? Ты не заболел?

– Со мной все в полном порядке, – растягивая каждое слово, ответил Дима.

Я почти сразу забыл о нем, оставшись один на один в борьбе с нерешаемой задачей, когда Дима напомнил о себе в своей неповторимой манере. Едва ощутимо он потеребил меня за локоть. Я не сразу заметил – мне даже сперва показалось, будто что-то прилипло к рубашке. Потом я удивленно уставился на него. Несколько долгих секунд он молча хмурился, затем, нехотя, будто с трудом, через силу, словно из него вытягивали признание в ереси на огне святой инквизиции, он выдал:

– Как замутить?

– Чего? – не понял я.

Он тут же смутился. Словно рак-отшельник, вернулся обратно в раковину и оттуда неразборчиво мычал.

– Ну-у-у… Там… Подкатить… Не знаю… Типа… Ну-у-у… Там… Ну типа как ты это делаешь?

– Что делаю?

– С девушками… Как подкатить к девушке?

Я чуть не засмеялся, но, посмотрев в серьезные Димины глаза, понял, что он в этот момент так же далек от юмора, как Земля от края Вселенной.

– Я не знаю, – сказал я.

Димин взгляд как бы нечаянно соскользнул с меня на сидевшую через ряд Сашу, потом вернулся обратно на меня и, не говоря больше ни слова, на весь оставшийся урок он вновь отправился блуждать за окно по небу вместе с растерзанными облаками.

Похоже, он мне не поверил, а я и правда не знаю.

Второй диалог произошел на уроке обществознания. Я плохо подготовился. Хотя я и убеждал себя, что все воскресенье просидел за уроками, но на самом деле сначала я зачитывался «Пересмешником», потом засмотрелся «Риком и Морти», затем мое внимание приковало несколько каналов из телеги, дальше Ютуб и так далее. Не успел опомниться, как день уже бился в вечерней агонии. В итоге я кое-как мимоходом пробежался по страницам учебника. Надеялся – сегодня не спросят.

Надежда – последнее, что умирает в человеке, но в моем случае, она издохла в самом начале урока. Мы разбирали тестовые задания к экзамену: там, где на графике спроса и предложения что-то меняется, и надо сказать, куда сдвинется кривая. Вопрос достался мне – я ответил правильно, и тогда Наталья Алексеевна спросила:

– Расскажи про закон спроса и предложения.

Я, пытаясь не мямлить, стал выдавать где-то когда-то прочитанную информацию.

– Спрос определяет предложение или предложение определяет спрос? – перебила мой бессмысленный поток бессвязных мыслей Наталья Алексеевна.

Я несколько секунд тупил.

– Предложение определяет спрос, – немного поразмыслив, сказал я.

– Все с этим согласны?

На первой парте среднего ряда взлетела рука Арины. Она дала прямо противоположный ответ.

– Аргументируй, – сказала Наталья Алексеевна.

– Ну смотрите: предположим, на перемене мы все пойдем в столовую и захотим купить хот-дог. Но там только десять хот-догов. На всех не хватит. Зато в следующий раз продавец будет знать, что на хот-дог есть спрос и сделает двадцать хот-догов. Получается, спрос определяет предложение.