Дневник школьника уездного города N

– Это точно. В нынешнем году школу заканчивает… – подхватила мама и осеклась на полуслове, из-за чего оборванная фраза эхом повисла в воздухе.

Точно не знаю, о чем подумали мама и Валентина Борисовна, но мне кажется, об одном и том же. Когда незаконченная мамина фраза затихла, нас обожгла тишина. Ни рокот холодильника, ни громовой бой часов не могли ее заглушить – она пожирала все звуки, высасывала любые шорохи – казалось, попытайся я закричать в этот момент, ничего не произойдет.

– Ладно. Я пойду, – нарушила молчание Валентина Борисовна.

– Уже уходишь?

– Да… Мне пора. Поздновато уже…

Мы втроем синхронно повернулись к часам. Прошло чуть больше шестидесяти минут. Мама с Валентиной Борисовной вышли в прихожую. На столе осталось стоять два бокала: пустой – мамин, второй нетронутый – Валентины Борисовны. До меня долетело шуршание одежды – Валентина Борисовна одевалась молча. Мама тоже не говорила ни слова. Я подумал, что должен выйти в прихожую, но не мог сдвинуться с места. Приглушенно взвизгнула молния на ботинках. Я, не отдавая отчета своим действиям, схватил полный бокал вина и в несколько глотков мгновенно его осушил. Из прихожей послышался голос мамы. Она звала меня попрощаться. Видимо, от неожиданности бокал вина слегка ударил в голову – я нашел в себе силы выйти с кухни.

– Пока, Кирилл. Успехов в школе, – сказала Валентина Борисовна в дверях.

– Спасибо. До свидания, – ответил я, и дверь захлопнулась.

Оставшуюся часть вечера мы с мамой почти не разговаривали. Я помог ей убраться на кухне, и она сразу легла спать – сказывалась выпитая бутылка вина. А я поплелся к себе в комнату, записать все произошедшее.

Честно говоря, этот текст дался мне очень тяжело. Я просидел над ним уйму времени и никогда еще не чувствовал себя таким ущербным. С полчаса я пялился в пустую страницу перед тем, как начать. Потом долгие минуты зависал на обломках абзацев – стирал и записывал заново, потому что получалось что-то отвратительное, тошнотворно нечитабельное: я забывал слова, не находил синонимы – из головы периодически выдувало любые намеки на мысли. Каждое слово я выдавливал из себя по букве. Диалог, конечно, передан не дословно. Я пытался вспомнить как можно больше деталей, но получилось ли – не знаю.

В конце концов, я не претендую на абсолютную истину, ведь мой дневник – это такая реальность, какой ее вижу я, не так ли?

13 февраля 2020. Четверг

Похоже, пора завязывать с подработками после уроков. Уже три недели я после школы отправляюсь в район Старого города, где среди прочих неудачников пытаюсь выбить себе какую-нибудь работу, чтобы вырученные деньги потратить затем на свидании с Сашей. Правда, справедливости ради надо отметить, что работаю я не каждый день – всего трижды в неделю, но почти каждый раз, как назло, работа совпадает с доп. уроками по обществознанию или истории.

После понедельничной взбучки, когда мне прилюдно, на глазах у всего класса, устроили показательную казнь с расчлененкой и унижением, прогуливая сегодня очередной урок, я чувствовал себя виноватым, как в детстве, когда мама подарила мне пневматическую винтовку, а я променял ее на коробку с фишками, которые затем все проиграл.

Не знаю, что конкретно зародило идею бросить работу, где и когда залегло зерно этой мысли – может, в мои сны прокрался Ди Каприо и оставил там крутящийся волчок с намеком на иллюзорность мира, типа все окружающее меня – выдумка, плод нездоровой фантазии какого-нибудь писателя-маньяка… Или я просто задолбался сегодня красить сраный забор сауны напротив церкви Покрова Пресвятой Богородицы.

Я немного офигел, когда пришел в Центр занятости молодежи и мне заявили:

– Обычной работы нет, но можно покрасить забор.

Я как-то растерялся от неожиданности: готовился, как всегда, несколько часов простоять где-нибудь на перекрестке главных городских дорог, раздавая листовки и слушая музыку в наушниках, или курьером отправиться блуждать по городу в поисках нужного адреса. Ни для того ни для другого сверхчеловеческих усилий (типа плясать на канате над пропастью или вроде того) не требуется, чего не скажешь о покраске забора…

Мне дали рабочую одежду – старый затрепанный комбинезон. Я переоделся в загаженном от пола до потолка туалете, посмотрелся в зеркало – типичный деревенщина, этакий «Билли с холма» – и только тут задумался: «Почему я вообще на это согласился?»

Действительно – почему и зачем?! Я задавался этим вопросом до конца дня. Солнце распалялось по-весеннему жарко. Со лба градом катились горячие крупные капли пота. От меня несло бомжатиной – неизвестно кто еще надевал этот комбинезон. Руки по локоть пропитались краской. От ее запаха нудным звоном в ушах болела голова. Длинный забор уходил за горизонт, так что закончил я нескоро. И в течение всего времени, пока я как попало размашистыми мазками бросал краску на холодное железо, воображая себя Джексоном Поллоком, и, подобно Раушенбергу, стирал чужие произведения искусства, в основном представлявшие собой слово «хуй» разными шрифтами и цветами, я ежесекундно проклинал ту минуту, когда мне не хватило решимости сказать «идите в жопу».

У судьбы (или что там движет нашими жизнями) определенно есть извращенное, полное сарказма, чувство юмора: именно в этой сауне, за этим самым проржавевшим от зимней сырости забором, два месяца назад мы с Авдеем праздновали дни рождения.

Еще сильнее я распалялся, когда вспоминал, что мои одноклассники сидят сейчас в школе на доп. уроках и, наверное, жалуются друг другу, как они устали, и что у них больше нет сил учить всю эту муть из учебников, а меня на следующем обществознании снова выпотрошат наизнанку и на потеху публики скормят мне мои же внутренности.

Тем не менее я не мог не восхищаться, как круто это получается у Натальи Алексеевны – разложить какого-нибудь нерадивого ученика на атомы. Я ведь не единственный, к кому она придирается. Просто нет смысла распыляться про других, ведь этот дневник обо мне. Да и потом – я много чего не пишу сюда. Я пытаюсь заносить в заметки на смартфон разные ситуации, которые случаются в течение дня, но потом, под вечер, когда натужно пытаюсь переложить свои наблюдения на бумагу, не всегда получается читабельно.

Наш с Натальей Алексеевной понедельничный диалог я попытался передать максимально правдоподобно. Я им восхищен – как он изящно логически выстроен! Как будто она заранее прописала сценарий того, как подвести меня к конечному выводу. Нет, ну серьезно! Если бы в самом начале она просто сказала: «Кирилл, ты деградируешь». Я бы, наверное, обиделся или не поверил. Может, поэтому мне теперь стыдно прогуливать ее уроки?

Единственная причина, которая меня хоть как-то поддерживала, чтобы не бросить банку с краской и брутально не уйти в закат, состоит в завтрашнем дне. Четырнадцатое февраля! Значит, мне нужны будут деньги на подарок для Саши. Я, конечно, с сомнением отношусь к этому празднику, особенно учитывая его языческую подоплеку с оргиями и бичеваниями, но, подозреваю, Саша воспринимает его иначе, так что от цветов мне не отвертеться. Поэтому я только крепче стискивал зубы и продолжал махать кисточкой перед забором.

Мое терпение и решимость во что бы то ни стало закончить с покраской и забрать свои честно заработанные бумажки с рисунками российских городов едва не разбило вдребезги внезапное появление Эдика. Вот уж кого я хотел видеть меньше всего! Я как представил, что завтра по всей школе разлетится слух о разнорабочем Кирилле Чаадаеве, который вместо школы в засранном с ног до головы комбинезоне, заляпанный краской, вонючий, как после месяца скитаний по помойкам, красит заборы напротив церквей, мне стало плохо, под коленками затряслись поджилочки.

– О, привет! – воскликнул Эдик. – Ты что тут делаешь?

Я невозмутимо повернулся к нему.

– Как что? Крашу.

– Ого.

Он замолчал, переводя взгляд с меня на забор, на кисточку в моих руках, на банку с краской и обратно на меня.

– Зачем? – спросил он.

– То есть как это зачем? Забор не может стоять непокрашенным. Посмотри напротив чего он стоит.

– Церковь…

– Вот именно! А за ним знаешь что?

Эдик посмотрел на вывеску над забором.

– Сауна… – медленно произнес он.

– Вот-вот. Я тут замазываю грехи, творящиеся напротив дома божьего. Ты веришь в бога?

– Ну… вроде как верю…

Он хлопал удивленными глазами, ничего не понимая, а я продолжал наваливать всякой абсурдной херни, чтобы окончательно сбить его с толку.

– А я вот не верю, но грехи ведь от этого никуда не деваются.

Он помотал головой, как бык, отгоняющий назойливых мух.

– Ладно. Не парься. Я волонтер. В свободное время благоустраиваю город. Согласись, у нас в городе не так уж много красивых мест, а здесь вроде как одно из них, и этот ржавый забор все портит.

– Ну… Да… Наверное…

– Кстати, не хочешь тоже попробовать? Знаешь, как поднимает уверенность в себе. Потом всю неделю чувствуешь себя нужным для общества человеком.

– Не знаю… Нет… Наверное…

– Попробуй-попробуй! Это сразу плюс один к карме и плюс два к везению. Знаешь, как в четвертом «Фоллауте», удача будет так и лезть из тебя. Будет легче списывать на уроках, хорошие оценки сразу попрут и все такое. Давай! Попробуй!

Я впихнул кисточку ему в руку, и он неуверенно несколько раз мазнул ею по забору.

– Ну! Что я говорил? Чувствуешь? Как будто тебя начинает наполнять какая-то незримая сила…

– Да… Есть что-то такое… – пробормотал Эдик, все сильнее размахивая кисточкой.