Дневник школьника уездного города N

Только так можно отвлечься от всего этого. Снова и снова погружать мозг в дебри истории, забивать его уравнениями, логарифмами, параметрами и неравенствами: имущественное, социальное, правовое – сегрегация и апартеид – две формы дискриминации (а какие еще ты знаешь?), снова и снова зубрить, как правильно жАлюзи или жалюзИ, каталОг или катАлог. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Не дать мозгу думать о другом.

Над кроватью висит календарь. Каждое утро я вычеркиваю наступивший день. До ближайшего экзамена осталось тридцать дней. Двадцать девять. Двадцать восемь. Двадцать семь. Отчет до конца света запущен в момент рождения. Эти цифры приводит в ужас моих одноклассников. Они, наверное, бегают по своим квартирам с вытаращенными от страха глазами, а я забываю, что мне тоже сдавать экзамены. Да и плевать. После всего случившегося провалиться на экзамене – плевать! Но как только повисает тишина, и голова медленно раскаляется от мыслей, я в панике хватаюсь за ближайший учебник.

Еще вчера я точно знал, что завтра не наступит. Но тот бомж оказался жив, а значит нельзя шагнуть в пустоту. Значит, завтра будет, и в это завтра надо как-то идти. А как было раньше? До бомжа? Как было тогда? Ведь как-то было. Но, кажется, до бомжа ничего не было.

Вселенная не заметила маленькой трагедии оного маленького человека. Галактика продолжила вращаться вокруг центра , где массивная черная дыра пожирает звездные системы, возможно с гуманоидной жизнью, разумными слизнями, которые корчатся в боли от спагеттификации пока их внутренности растягивает гравитацией полупрозрачная кожа лопается от вздувшихся волдырей из-за радиации проникшщей по вине истончения атмосферы а вам говорили чтобы вы сранные насекомы е следили за своей сраной планетой вы разве не знали что рано или поздно сдохните а вашему богу насрать потому что его никогда и не было.

Не верится, что моя жизнь могла в одночасье, разом, оборваться. Всего один шаг… И что было бы дальше? Темнота или ничто? Если меня нет, то как может быть темнота? Значит, ничто. Ничто – это страшно. Черт… как страшно. И глупо. До идиотизма. Бомж бы жил дальше. Вылечил ногу и живет дальше. А у тебя, дорогой Кирилл, ничто. То есть ты – ничто.

Вернись к учебникам. Назад к вещам! А точнее к таблице номер пять: «Философия XX века». Первая строка: «Работа сознания с феноменами». Вторая: «Бытие человека в мире, поиск сущего». Третья: «Логический анализ языка, употребление языка». И зафиналим таблицу четвертой строкой, конечно, постмодернизмом – «Деконструкция принятых в обществе правил поведения и ценностей»! или лучше громко, чтобы слышала соседская собака ДЕКОНСТРУКЦИЯ, мать ее! Вот что мы учим в школе на уроках обществознания при подготовке к сраному экзамену от которого у одноклассников дрожат коленки а тонкие натуры вроде наташи ростовой с растроенными нервами без продыху грохались бы в обморок а базаров с раскольниковым устроили расправу над Толстым безбожно расчленили старика и не было бы четырех томов пятьсот персонажей и три миллиона знаков с пробелами.

Вопрос номер четыре (тест). Внимание, копи-паст из интернета: «Художник K. создал образы мирового хаоса и пустоты, воспроизведя их в выставочном пространстве впервые с помощью различных предметов, мебели, бумаги, газет. Какие признаки свидетельствуют о том, что творчество художника К. относится к элитарной культуре? Запишите цифры, под которыми они указаны».

Варианты ответа перечислять? Нет? Или все же озвучить. Студия почему-то молчит. В студии никого. Эй вы! Там! На последнем ряду! Да-да я к вам обращаюсь. Прекратите совращать малолетних, господин гумберт-гумберт. Отвечайте на вопрос номер четыре. Вы не хотите, но я все равно озвучу варианты:

1) удовлетворяет сиюминутные запросы людей

2) трудно для понимания неподготовленного человека

3) имеет широкую аудиторию

4) не обладает художественной ценностью

5) имеет ограниченный круг почитателей

6) обладает меньшей художественной ценностью

Правильные ответы два и пять. Слышите? ДВА и ПЯТЬ. Это приговор. Ваше творчество трудно для понимания и имеет ограниченный круг почитателей. Знаете, что это значит. Это значит – идите в жопу со своим искусством!

Без даты

Соседи затеяли ремонт. Весь день у них в квартире что-то жужжит и грохочет. Сквозь тонкие стены хорошо слышно, как отец семейства громко ругается матом. Кажется, он потерял работу. Ему пятьдесят пять или около того. Перед карантином приехал сын из Ростова, где он учится в магистратуре хрен пойми на кого. Дочь замужем за юристом. Живут в Краснодаре. Ждут ребенка. Боятся заразиться. У них там много заболевших – больше чем у нас. Он звал ее к себе пересидеть эпидемию. Считает, здесь безопасней. Она не захотела.

Я все это слышу. Закутавшись в мокрую от пота простыню, будто пациент какого-нибудь альпийского туберкулезного диспансера где-нибудь вблизи Давоса, я лежу в своей кровати, уставившись в две тянущиеся из угла в угол трещины на потолке и слышу все, о чем говорят соседи. Еще я пялюсь в окно, где над деревьями оранжевой кляксой с бурыми краями размазано солнце. Оно светит так же ярко, как в то утро после бомжа… Он умер, думал я. Значит, и я. Я тоже. Черт. Я тоже должен был. Иначе нельзя. Но все оказалось по-другому. Черт. Я же не знал, что все по-другому! Еще эти соседи – сколько их там: муж, жена, сын – все вместе, плюс собака – собака, которую они завели недавно, чтобы выходить на прогулки, сто метров от дома – но они не выходят – в группе риска, боятся заразиться, и собака срет им под кровать, скулит по ночам, ссыт на коврик – они еще не бьют ее, но орут – постоянно орут, а теперь все вместе, вчетвером долбятся в стены.

Зачем они долбят в стены в разгар карантина, когда из ящика какой-то очкастый урод с раздувшейся мордой не останавливаясь ни секунды тараторит цифры, числа, цифры, числа – за ними люди: сотни, тысячи, уже больше миллиона – или трех и все новые и новые случаи и новые смерти от дурацкой испанской бациллы. Или не оттуда – там ее только нашли, потому что они не участвовали в войне и вели статистику и пропагандистской машины еще не существовало, а только голая статистика из мирных госпиталей. Зачем они долбят в стены? Зачем сверло? Слышишь, ты там за стеной, который сын, возьми свой молоток и долбани отцу по черепу, сверху-вниз по макушке. Обязательно сверху-вниз и не вздумай бить по диагонали – так не работает. Или отец зажми в пальцах гвозди и сыну в раскрытые ладони – по одному в каждую. Только не жди чуда – его не будет. Слышишь? Его не будет!

Ну кто затевает ремонт во время эпидемии? Или кто долбит шахматными фигурами по доске. Кто играет в шахматы с чумой? Или они вешают картину? Выкупили Брейгеля из Прадо, влепили поверх телевизора и с бокалом вина, закинув ногу на ногу, наслаждаются зрелищем – как армия скелетов валит на толпу людей. Все любит истории про зомби. А что делал ты во время чумы: прятался под столом, играл на лютне или вместе со остальными с чувством причастности к счастью от всеобщего спасения, толкаясь локтями, ломился в крысиную ловушку…

Я вот сидел на шестнадцатом этажа, вдали от вируса, смотрел сверху-вниз, плевал сверху-вниз да надо было сверху вниз не по диагонали не по касательной а сверху вниз чтобы наверняка ты ведь так планировал и гвозди для этого но в последний момент к счастью сдрейфил к счастью зассал он остался жив я чуть не спрыгнул сверху вниз а он остался жив к счастью жив.

Скорее хватай книгу, чтобы совсем не накрыло.

Я осторожно беру ее за корешок, будто она может вырваться из рук и вцепиться мне в глотку. Кровь хлынет из перекусанной артерии. В глазах потемнеет. Я упаду назад. Затылком об пол. Дыра в башке. Мозги на полу. Что за бред?

Да зачем же они так долбят в стену. Что они от меня хотят? Они копают лаз? Они пытаются сбежать из карантина. Они заражены. Сейчас желтая стена даст молниевидную трещину, набрякнет, толкаемая снутри, и внезапно с грохотом разверзнется, и из черной дыры в облаке мелких обломков вылезет хохочущий сосед – мой палач: он, закашлявшись, заразит меня, и я помру – в городе всего один аппарат ИВЛ – я точно умру.

Лучше отказаться от истории. Учебник по русскому – комунужны эти правила когда страна корчится от пандемии. Может отменят? Экзамены нахрен отменят и все мои одноклассники у которых от страха трясутся руки – все они что будут делать? Да какая разница. Вообще плевать на экзамены. Вбуриться глазами в текст какого-нибудь дурацкого абзаца про правописание окончаний в числительных или уменьшительно ласкательные. Или тесты? Нет, только не тесты. Только не они! Они напалмом выжигают клетки головного мозга. Да именно это и нужно. Именно это!

В детстве, когда я учился в православной гимназии, во мне развивали воображение – заставляли верить в небылицы и лепить всякие дурацкие подделки из пластилина. И однажды вместо еловых шишек в качестве аппликации я притащил в школу писсуар перевернул его вверх ногами, подписал «Дурак» и объявил фонтаном. Знаете, что они сделали? Все эти попы в золотых рясах и на кадиллаках. Знаете? Отвели меня к школьному психологу. Они сказали: «Детка, вмажь этому психу хорошую дозу электрошоковой терапии, черт его дери». А психологиня ответила: «О господи, да ему уже ничем не поможешь».

10 мая 2020. Воскресенье

Даже не знаю, когда было хуже: когда я считал, что тот бомж сгорел, или теперь, когда я знаю, что он жив, а я чуть не умер. У меня просто в голове не укладывается. Бомж продолжал бы жить – шляться по улицам, просить денег у каждого встречного, жрать водку в три горла – все как раньше. А я – нет. То есть меня бы вообще не было.

Я больше не могу слышать эти мысли. Единственный способ заглушить их – открыть любую книгу и читать вслух, как можно громче, под работающий в соседней комнате телевизор, чтобы создавалось ощущение, будто в квартире я не один.

Я читаю школьные учебники для подготовки к экзаменам – все четыре предмета по очереди: Математика, Русский, Обществознание, История. Зачастую не вдумываясь – это лишнее – достаточно заучивать куски текста. Если мозгу дать волю размышлять над каким-то вопросом, вроде тех, что задают на экзаменационных сочинениях, типа «природа человеческого сознания» или «границы прав и свобод гражданина», он – мозг – медленно и незаметно перескакивает с мысли на мысль, подменяет размышления о правах и свободах воспоминаниями о бомже, том доме и балконе… Внутренние органы холодеют, будто в горло залили жидкого азота. Меня начинает мутить. Тогда я захлопываю книгу, бегу в туалет, выблевываю завтрак или обед и, вернувшись в свою комнату, открываю другую и зубрю, зубрю, зубрю – только бы выбить из головы все бредни, чтобы даже ночью мне снились таблицы из типовых экзаменационных вариантов ЕГЭ, уравнения, правила орфографии и всякие дурацкие исторические события, давно и безнадежно канувшие в лету. Вот бы и мне хлебнуть из реки забвения.

По телевизору постоянно называют цифры: выздоровело столько-то, заболело столько-то, умерло… Сколько-то умерло. Я задраил все окна – даже солнцу не пробиться. Очень страшно. Они говорят, больше половины заразившихся в возрасте от восемнадцати до сорока. Есть и те, кто младше. Даже дети. Иногда я выхожу на балкон – обязательно с плотно закрытыми окнами (и не глядя вниз) – воздух кажется отравленным. Людей почти нет – пару раз в час кто-то пробегает с затянутым маской лицом.

Еще соседи затеяли ремонт. Невозможно находиться в своей комнате – грохот стоит как на стройке или металлургическом заводе. Приходится сидеть на тесной кухне в компании гудящего холодильника.

Чуть больше недели назад я точно знал, что не доживу до экзаменов. Мое будущее виделось четким, как сделанная на широкоформатный объектив фотография. Теперь все опять изменилось. Обратно на ту шестнадцатиэтажку я не полезу. Я больше к ней в жизни не подойду.

Учеба, ко всему прочему, спасает еще от одного очень неприятного чувства – ощущения провала во времени. Меня, как в фильме, будто поставили на паузу, но кино продолжало крутиться, или как в книге – вырвали из контекста, пока сюжет продолжал развиваться. Потом меня бросили обратно к остальным, жизнь которых, в отличие от моей, и не думала останавливаться, и я не пойму, какая теперь роль отведена мне…

С Сашей мы, по всей видимости, расстались, хотя я и не помню как. Она теперь вроде бы встречается с Мишей… Дима (если я правильно понял) попытался пригласить Арину на свидание, но получил отказ, и теперь, замкнувшись в себе, общается только с математикой.

В Вотсапе и телеге – я снова пролистывал их сегодня, пытаясь разобраться, что происходит, – десятки неотвеченных сообщений: от Ани, Саши, Димы, Миши, Эдика, Игоря, Авдея, Севы и даже Кости. Входящие звонки я, видимо, тоже игнорировал – пропущенных накопилась целая куча. Теперь хочется ответить всем разом. Но, конечно, я этого делать не стану.

Я чувствую, как в груди, где-то рядом с сердцем, будто засел камень, а за ним пустота – бездонная пропасть – сердце стучит в камень, и гулкое эхо разносится по всему телу – пробегает мурашками от пят до волос на макушке – а этот камень миллиметр за миллиметром после каждого удара приближается к пропасти. Когда он туда рухнет, я, видимо, окончательно сойду с ума.

Но есть и хорошая новость: этого пока не случилось.

12 мая 2020. Вторник

Все повторяется. Так учат нас мантры восточной философии. Нет, я не стал каким-то там боконистом или типа того – простое наблюдение из жизни: опять взаперти в четырех стенах, опять целые дни за книгами и учебникам, и ситуация опять болезненно похожая.

Возможно, я схожу с ума. Бездумной зубрежкой я пытаюсь занять каждую свободную минуту. Дистанционное обучение подразумевает просмотр видеозаписи урока – их учителя делают из дома – и выполнение домашнего задания. Все они сводятся к решению типовых экзаменационных заданий по истории, обществознанию, математике и русскому языку.

С последним у меня получается само собой: прокатываю на интуиции. Конечно, там тоже есть всякие дурацкие вещи, типа требований к структуре эссе. Они как бы говорят: «Покажите, как вы умеете думать». Но думать нужно строго по правилам, прописанным министерством правды: два-три предложения на вступление, в двух-четырех предложениях формулируем проблему текста, добавляем самую главную часть сочинения – с помощью цитаты, истории, примера, обрамленных клишированной фразой, вставляем комментарий автора (оригинальность необязательна), после чего в одном-двух предложениях формулируем проблему, затем вываливаем на проверяющих собственную позицию и финалим сочинение выводом. Если все сделать точно по рецепту, можно заработать двадцать четыре балла – почти четверть от всей работы.

Если школьных заданий не хватает, чтобы полностью занять мозг, и у него появляется время думать, я тут же бросаюсь к ближайшему учебнику, а если глаза перестают различать нацарапанные на бумаге буквы, включаю Ютуб, и какой-нибудь блогер – вчерашний выпускник МГУ, Физтеха, Вышки, или любого другого дурацкого Вуза, о котором мечтают мои одноклассники – вещает с экрана, как сдать ЕГЭ на сто баллов.

Говорят, сумасшедший не признает своего сумасшествия, но, возможно, они лгут. Психушки должны быть переполнены психами, которые знают, что они психи, но не подают виду, потому что стерегут еще более опасных психов. Может, мама права и мне все же стоило поговорить с психологом…

– Кирилл, что с тобой происходит? – спросила она на днях.

Я не смог ответить: что-то промычал, опустил глаза в пол, повторяя про себя какое-то заученное наизусть определение из учебника по обществознанию – тогда я уже знал, что бомж жив и всеми силами пытался забыть о той шестнадцатиэтажке. У меня не получалось придумать убедительной отмазки для моего не совсем адекватного поведения. Свалить на болезнь не получилось – тест показал отрицательный результат.

– Я понимаю, – продолжила мама, – сейчас всем страшно… Коронавирус… Эпидемия… Все эти ужасы по телевизору. Но ты пойми, это скоро закончится, и все будет как раньше.

Я кивал, продолжая повторять про себя заученный абзац из учебника.

– Или дело не в этом? Кирилл, я хочу помочь. Что тебя тревожит?

– У меня все в порядке.