Дневник школьника уездного города N

– А вообще, я думаю, скоро все кончится, – воодушевленно сказала Аня.

На этой оптимистической ноте она нас покинула, а за ней – Арина и Дима. Мы с Эдиком остались вдвоем. Тут он разошелся не на шутку. Найдя во мне благодарного слушателя (а я с жадностью отощавшего от голода волка внимал его словам), он рассказал все последние новости: и про эту историю с порнороликом, и про то, что последний звонок отменили и выпускного скорее всего не будет, но тогда мы проведем свой выпускной с блек-джеком и выпивкой, и про Димин подкат к Арине, и как она его жестко отшила… Черт, с каким же удовольствием я его слушал!

Один только раз его безостановочно льющаяся с экрана речь запнулась. Он сбился, замялся, впопыхах попытался что-нибудь придумать и, не сумев, замолчал, глядя на меня испуганными глазами. Это случилось, когда, пересказывая школьные слухи, он добрался до Саши и Миши. Я сделал вид, типа ничего не заметил. Мы еще минут пять поболтали – уже без прежнего запала – он вяло сообщил, что учительница по русскому слегла с пневмонией, но это вроде как тайна – боятся травли соседей. Теперь ее будет заменять молодая по литературе, которая все-таки беременна. Потом мы разъединились.

Последнее его сообщение сыграло со мной забавную штуку на сегодняшнем уроке русского (естественно, проходившего онлайн). Учительница что-то у меня спросила, я не слышал – переписывался с Аней – сквозь шумы динамиков ноутбука до моих ушей долетел ее упрек:

– Этот экзамен определит всю вашу будущую жизнь…

«Будущую жизнь», – подумал я и машинально посмотрел вниз экрана. Там, за его границами, вне доступа видеокамеры, должен быть живот. Он уже, наверное, округлился и слегка выпирает под строгой белой блузкой. А может, еще нет.

Тут пришло сообщение от Ани, и я перевел взгляд ниже на экран телефона, так и не ответив на вопрос учительницы, но прочесть сообщение не успел. Уже закипавшая к этому моменту, она окончательно вышла из себя.

– Три недели! Три недели! – кричала она. – У вас осталось три недели! Что вы делаете? Где вы летаете? Вся жизнь зависит от этих экзаменов. Да что же вы не думаете о своем будущем?!

Я осторожно заметил, что экзамены перенесли на неопределенный срок. Лучше бы я этого не делал. Учительница вся затряслась от негодования и минут на пять впала в истерику.

Я чувствовал себя неловко. Получалось, сам того не желая, я довел беременную женщину до слез и чувствовал на себе осуждающие взгляды всех одноклассников разом.

Телефон снова завибрировал. Всплыло новое сообщение от Ани. В предыдущем говорилось: «Я бы на твоем месте не злила девушку в ее положении». Следующее гласило: «Поздно».

С трудом удерживаясь от смеха, я принялся извиняться, а потом как бы случайно выключил камеру со звуком и вообще вышел из конференции. Отсмеявшись и придя в себя, я вернулся, соврав, типа у меня отрубился интернет. Учительница спокойно вела урок дальше.

Неожиданно для себя я узнал, что Аня увлекается искусством. На предыдущем уроке – шла математика – я серфил по ее инстаграму и наткнулся на фотку, где она в рамках этого популярного флешмоба, в котором люди парадируют известные картины, изображала «Абсент» Дега. Подпись под картинкой гласила: «До чего довел карантин».

Пародия и правда выглядела забавно. Я написал ей: «Почему вдруг Дега?» Она ответила: «Ого!» – и приложила несколько удивленных смайликов, подразумевая, видимо, что она нигде не оставляла подсказки об имени художника и восхищена моими познаниями. (Последнее, конечно, моя фантазия).

Она рассказала, как в раннем детстве – настолько раннем, что она плохо себя помнит – ее отдали в художественную школу, а потом отправляли в разные лагеря во Францию и Бельгию, и везде были картины, выставки и инсталляции. «В детстве я представляла себя героиней какого-нибудь жутко увлекательного детектива в стиле Дэна Брауна», – писала она. А я ее «слушал» и думал, как же по-разному у нас прошло детство…

Незаметно мы подкрались к совершенно другому вопросу. Математика к тому моменту сменилась русским, а Аня вдруг написала: «Так вы еще встречаетесь?»

Конечно, мне не надо было уточнять, о чем она – понятно и так. Я, наверное, с минуту залипал на ее сообщение, не зная, как ответить. Саше я пытался написать несколько раз, но ни в одной соцсети не мог отправить сообщение. Она везде меня заблокировала.

«Нет. Наверное…» – ответил я Ане.

На экране всплыло:

«Из-за этого у тебя было такое странное поведение в последнее время?»

Просто сказать «да» не поворачивался язык. Точнее, пальцы не опускались на буквы клавиатуры. Но стоило ли отвечать правду? От неразрешимой дилеммы меня спасла учительница по русскому. Именно здесь она стала вытряхивать из меня ответы на какие-то дурацкие тесты, я ее не слушал, а она сказала, что экзамен определит всю нашу будущую жизнь, и ее накрыла истерика. Отвечать Ане мне уже не пришлось.

21 мая 2020. Четверг

Так странно, я тут понял, что школа вот-вот кончится. Осталось два дня. Сегодняшний – уже выдохся, дальше пятница, два выходных и… Финал. Конец детства. Открывай дверь в лето, запасайся одуванчиками – хранилищем ностальгии – и, переступив порог дома, в который больше не вернешься, с зажатым в кулаке маховиком времени смело шагай в наружность.

В голове не укладывается. Кажется, совсем недавно – буквально за одним поворотом реки времени – я сел за парту в новой школе, и этот день, когда все кончится, болтался где-то впереди далеко за горизонтом событий. А теперь он наступил. То есть наступит в понедельник. Два дня – ничтожно малый срок. Хотя некоторые и в один умудряются запихнуть целую жизнь…

Когда нас переводили на дистанционное обучение, мы все думали, что это временно. А оказалось, для нас – навсегда. Такое странное тягучее ощущение, будто нас отправляют на последнем пароходе в неведомое и, возможно, недружелюбное будущее, и хочется в последний раз, обернувшись, взглянуть на уплывающие вдаль берега, но, когда высовываешь нос за борт, понимаешь, что проспал погрузку – пароход уже дрейфует в открытом океане. Все-таки одиннадцать лет мы ходили в школу – с настоящими стенами, крышей, доской и партами, к которым можно было прикоснуться руками, а закончили ее в виртуальном классе.

Может, это такой знак судьбы, типа мир на пороге виртуализации: границы реальности стерты, где правда, где ложь – неизвестно, так что вот вам от школы последний урок: умейте жить в онлайне.

Понимание, что вот-вот закончится какой-то большой и очень важный период жизни, пришло ко мне сегодня на последнем уроке истории, когда Наталья Алексеевна сказала, что теперь не ей учить нас истории, а нам самим создавать ее.

– Очень жаль, что мы не можем попрощаться с вами как следует с последним звонком. Мы – я имею в виду школу, – сказала Наталья Алексеевна. – Тем более мы выпускам вас в такое непростое время. Но свое напутственное слово я все же хочу сказать. Знаете, эта эпидемия… Этот вирус… Он ведь затронул в основном старшее поколение. У меня есть ощущение… Он как будто провел черту. Будто какие-то невидимые законы истории говорят, что наше время закончилось, а нашему обществу требуется обновление. Я верю, что вам удастся изменить мир к лучшему. Мы тоже пытались… – тут она запнулась и попыталась незаметно вытереть выступившие слезы. – У нас получилось не все… Я только надеюсь, что когда вы спросите с нас за наши ошибки… Вы вспомните, что мы старались научить вас не повторять их…

Не договорив, она расплакалась. Я и сам едва не прослезился, потому что почувствовал, как сильно мне будет не хватать ее уроков. Мне захотелось приободрить ее, типа «мы не подведем» и «можете на нас положиться» – в голову почему-то лезли только дурацкие штампы из фильмов. Я, конечно же, ничего не сказал.

После уроков под влиянием слов Натальи Алексеевны, или встречи с Костей на прошлой неделе, или обоих событий сразу я решил покончить с одним делом, которое уже давно якорем висит у меня на шее.

Долго я откладывал этот разговор с Сашей. С самого двадцатого марта два месяца назад, когда мир еще был прежним. По понятным причинам, тогда я не мог с ней объясниться. Не то, чтобы я оправдываюсь… Сейчас, конечно, те события не выглядят столь драматично, но тогда – черт – я ведь думал, что убил человека!

Может, стоило поговорить сразу, как я пришел в себя. Но что бы я сказал? Правда, я и сейчас не знаю. Но сейчас другое дело. Сейчас Саша и Миша… У них там что-то происходит: любовь во время чумы, на расстоянии в карантинной изоляции, или типа того.

В этом есть что-то ироническое. Звучит как синопсис: «Миша, с первого класса влюбленный в Сашу, только под конец последнего школьного года добивается, о чем мечтал одиннадцать лет, но оба они вынуждены сидеть дома, разговаривая исключительно по видеосвязи, без возможности прикоснуться друг к другу». Наверное, об их любви можно было бы написать книгу или еще лучше – снять фильм в формате скринлайф, получить миллион Оскаров или стать известным писателем в жанре young adult, а потом направо и налево раздавать автографы, сетуя, как сильно меня потрясла их история.

Ладно, признаю: мой сарказм неуместен. Это черная зависть. Или досада. Или скорее стыд. Стыдно, что я зачем-то тянул и обманывал, вместо того, чтобы сразу сказать правду.

Может, сегодняшние Сашины слова попали в цель. Не знаю… Перед звонком казалось, что пофиг. Просто надо поставить точку. Объясниться. Или вроде того. Получилось так себе.

Чтобы до нее дозвониться, я попросил телефон у мамы. С моего не удавалось – Саша, видимо, отправила меня в «черный список». Попытка объясниться провалилась.

Во-первых, Саша не была настроена на «конструктивный» диалог. Во-вторых, мне стоило отрепетировать свою речь… Или хотя бы придумать, что говорить, потому что, когда Саша взяла трубку, и из динамиков донеслось «алло» ее мягким голосом, я запнулся, то есть я секунд двадцать молчал, пока Саша, раздраженная, едва не положила трубку. Только тогда я выдавил:

– Саш… прости…

Ну а что я должен был сказать? «Прости, меня обуяли бесы» или «у меня случилось помрачение рассудка» или как в таких случаях выражались герои Достоевского, Толстого, Тургенева и прочих умельцев красиво изъясняться? У меня так не получилось. Я сбивчиво бормотал что-то несуразное, пытался как-то оправдаться, но все впустую. Не дослушав меня, Саша на повышенных тонах перебила:

– Знаешь что! Мог бы набраться смелости и по-мужски сказать, что бросаешь меня, а не прятаться и не вести себя как мудак!

Еще какое-то время динамик телефона помолчал, и Саша положила трубку. Потом я зачем-то позвонил Мише, причем с того же маминого телефона. Он меня не узнал, а когда я представился, ощутимо занервничал: постоянно покашливал и звуком «э» тянул паузы между слов.

Здесь я допустил ту же ошибку – не подумал, что буду говорить.

– С Сашей не очень получилось… – сказал я.

Миша непонятно застрочил, запинаясь и, наверное, активно жестикулируя руками. Из его сбивчивой речи я понял, что он вроде как чувствовал себя виноватым – типа увел у меня девушку и все такое, а я ведь хотел говорить совсем о другом. Точнее, я сам не знал, о чем хотел говорить…

– Ну… сам понимаешь… – постоянно повторял Миша.

Я мотал головой, забыв, что он меня не видит.

– Слушай, я правда не хотел, чтобы все так получилось… – сказал он.

– Как?

– Ну… ты сам понимаешь…

В общем, диалог с Мишей тоже не сложился. Мы промучились минут пять, пока разговор окончательно не выдохся, и оба замолчали. Я попытался дружелюбно спросить, как вообще у него дела, но только потом, когда Миша, тяжело дыша, словно с пробежки, коротко ответил «нормально» и резко замолчал, я понял, насколько нелеп мой вопрос.