Тела

Я перевела взгляд в сторону заброшенного города. Вместе с высотными домами, похожими на вытянутые бруски, топорщились здания пониже. У некоторых мне удалось насчитать всего девять этажей. Наверно, это очень старые жилые блоки.

Вдруг мне показалось, что в одном из низких домов в окне мелькнул свет. Я приблизилась к стеклу. Вот! Опять мелькнул! Совсем маленький треугольный участок. Я была абсолютно уверена, что видела это. Сначала мне захотелось сразу бежать туда. Что если там есть люди, и они помогут мне. Потом я поняла, что лучше дождаться утра. При дневном свете не так страшно идти по пустым улицам. Да и неизвестно, что за отшельники обитают в том доме.

*

Сам факт нахождения кого-либо за стеной анклава, по сути, был абсурдным. Когда-то давно служба внутренней безопасности объявила внешние территории неуставными, то есть согласно единому Государственному Уставу никто не имел права выходить за пределы мест жительства. Исключение составляли водители электробольшегрузов, курсирующих по официально установленному пути обмена между анклавами. Правительство боялось, что заброшенные участки станут очагами криминала и анархии. Сначала так и было. Многие спекулянты, грабители и просто отчаявшиеся люди сбегали за территорию. Их ловили. И ликвидировали. Комитет соблюдения государственного Устава принимал решение на общем собрании, и большая часть провинившихся попадала под ликвидацию. Их кремировали живьем. Сначала процедура была именно такой, а потом члены комитета безопасности выносили приговор сразу на месте совершения преступления и издержки на содержание организаций наподобие судов быстро сошли на нет.

Единственное, что меня сейчас успокаивало при мысли о нарушении Устава, находилось в моей крови. Даже если меня и поймают, вряд ли они захотят ликвидировать столь ценный объект исследований. По крайней мере, сразу. В общем, понятно, что теперь возможности вернуть все, как было, у меня не осталось. Либо ликвидация, либо героическое донаторство, но никак не спокойная, размеренная жизнь в одиночном жилом блоке до конца своих лет. А я так надеялась, что мой изможденный вид в зеркале является отражением моего хилого здоровья.

Прячась в холодном заброшенно здании, я не спала полночи. Смотрела туда, где видела уголок света в окне. Больше он не появлялся. Мысли в голове метались самые разные: мне хотелось бежать к тому дому «прямщас», с другой стороны, – кого я там встречу? Вдруг там кто-то живет. Но это невозможно. А вдруг действительно живет и питается такими как я – теми, кто случайно выбежал из анклава и попался ему на пути. Бороться с внутренним бредом не было сил. Под утро организм не выдержал и заснул буквально против моей воли. Когда я проснулась, солнце находилось высоко над землей. Изменений во внешнем облике анлкава не было. На многочисленных экранах так же мелькали разноцветные картинки. Я поняла, что очень хочу в туалет. Поднявшись на пятнадцатый этаж, я зашла в первую комнату, очень похожу на мой ночлег, сделала свои дела и вернулась обратно. Тут я вспомнила о руке. Пластырь высох и кое-где отходил от кожи. Под ним остался недлинный продольный рубец. Пропитки все-таки не хватило, чтобы лучше стимулировать заживление. Я сняла синий халат и зашвырнула его в пыльный угол. На мне осталась обычная одежда, джемпер с длинным рукавом, чуть испачканный кровью, и штаны из плотной ткани. В этом ходила моя мама. Хорошо, что в нашем секторе на фабрике не нужно было носить стерильный комбинезон, как в других секторах, а то сейчас меня прикрывал бы только тоненький слой мягкого трикотажа. Радовало, что скоро лето, и не придется мерзнуть. Хотя до лета еще нужно как-то питаться. А это было практически невозможно в моих нынешних условиях.

Еще раз пройдясь взглядом по комнате, я пошла по этажу в поисках чего-нибудь полезного. Удалось найти небольшую сумку с названием какой-то организации. На нижних этажах я нашла два широких кольца клейкой ленты и примитивные ножницы, такими сейчас уже не пользуются. А еще повсюду были разбросаны ручки, карандаши, скрепки и другие непонятные мне по своему назначению принадлежности из давно угасшего офисного века.

«Отшельничество – форма существования вне границ какого-либо официально учрежденного анклава. Отшельничество является крайней степенью нарушения Устава и карается бессудебной ликвидацией»

Государственный Устав: Статья 8.

Когда я вышла на улицу, солнце уже перевалило за зенит, но еще было достаточно светло. Я, наконец, поняла, что все-таки жутко хочу есть. На фабрике, наверно, сейчас как раз полдник. Вокруг заброшенных зданий стелилось зеленое, густое полотнище травы. Лишь кое-где оставались участки асфальтового полотна. Я пошла в сторону девятиэтажного дома, в котором вчера видела свет. С четырнадцатого этажа казалось, что до него совсем немного, но шагала я не менее получаса точно. И вот я остановилась рядом с ним. Девять этажей, два центральных входа, куча окон, некоторые из них с разбитыми стеклами. Никаких признаков жизни. Я несколько раз обошла дом. Трава за ним была еще выше. Заходить внутрь я побоялась. В запыленных окнах ничего не было видно. Я медленно пошла вдоль стен. Вдруг в глаза мне бросилась странная вещь: в траве находился огромный пласт перекопанной земли, из которой торчали незнакомые мне кустики. Я подошла ближе. Кустики были совсем маленькие. Я схватила один из них и потянула вверх. Из земли вместе со стеблем выскочила пара круглых мелких плодов коричневатого цвета.

– Положи, где взяла.

Я подпрыгнула от неожиданности и обернулась. За мной стоял паренек лет пятнадцати. Он держал в руках длинную металлическую палку с лезвием на конце.

– Извини, я… – начала я, но парень резко оборвал мою речь:

– Ты плохо понимаешь мой язык? Положи картофель на место. Ферштейн?

Я опустила кустик в ямку и чуть присыпала землей. Паренек сурового смотрел на меня, продолжая угрожать палкой.

– Это твое? – спросила я, отряхивая руки. – Извини еще раз, я не знала, что это такое, хотела просто посмотреть…

– Ты из анклава?

Вопрос звучал очень строго, что совсем не соответствовало внешнему виду мальчишки. Он был очень худым, штаны и кофта на древней застежке, которую раньше называли молнией, висели на нем. Волосы у него были очень густые, почти белые, постриженные какими-то клочками. Глаза большие и удивительно синие.

– Либо ты умственно отсталая, раз не можешь сразу ответить на вопрос, либо впервые видишь себе подобного, – недовольно сказал мальчик.

– Нет, что ты! Да, я из анклава. Я не сразу ответила, потому что растерялась. Не думала, что кого-то могу здесь встретить. Это же запрещено. Ну то есть, быть вне анклава запрещено. Я даже и не знала, что так бывает. Как ты тут оказался? Ты здесь живешь?

– Уважаемая, – мальчик поморщился, – ты находишься на моей территории, и будь добра сначала ответить на мои вопросы.

– Хорошо…

– Итак, на сотрудника комитета внутренней безопасности ты не похожа, они носят форму. Но ты и не здравофицер. Так кто ты? И что тут делаешь?

– Я работала на фабрике. Меня зовут Элина, можно Лина. Я сбежала…

Возможно, мне стоило вести себя более осмотрительно, но я так обрадовалась увидев здесь, на безлюдной территории человека, что чуть не разрыдалась от счастья. Это же было настоящим чудом встретить в пустыне того, кто живет в одиночестве и сможет меня этому научить.

– Как сбежала? Зачем? Тебя хотят ликвидировать?

– Не совсем, хотя теперь уже не знаю. Если тебя интересует, нарушила ли я Устав, то да, но только тем, что вышла за территорию анклава.

– Так зачем вышла-то?

Я не знала, стоило ли говорить ему всю правду.

– Я просто ушла. У меня там никого не осталось, не вижу смысла бесконечно работать в ожидании, пока… В общем все равно всех кремируют, так какой смысл…

– Ты одна из больных?

– Пока нет…

Мальчик опустил палку вниз.

– Слушай, давай сразу откровенно. Мне лишний рот не нужен. Если ты сейчас ко мне прибьешься, вся такая несчастная, мне это не понравится.

– Понятно. Так у тебя есть еда? Прошу хотя бы немного еды и я уйду отсюда. И никому про тебя не расскажу, обещаю.

– Да тут и нет никого. Кому ты расскажешь… Ладно, можешь пока зайти ко мне. Ненадолго! А потом извольте на выход.

– Хорошо, спасибо.

– Заметано, пошли за мной.

Парень зашел в первый центральный вход и стал подниматься по лестнице. До этого я ни разу не была в подобном помещении. На каждом этаже находилось четыре двери, некоторые открытые, в проемах виднелась очень старая мебель и цветастые стены. Мы поднялись на пятый этаж. Мальчик открыл первую справа дверь и зашел туда. Я тоже переступила порог и попала в небольшой коридор из которого уходили три крохотные комнатки. Здание абсолютно не было похоже на наши просторные жилые блоки. У нас на каждом этаже были широкие коридоры, а одиночные комнаты раза в два превышали эти норы. Мальчик остановился в самой маленькой комнатушке. Там стоял крохотный стол и один стул. Из шкафа белого цвета он достал глубокую тарелку и поставил ее в миниатюрный шкафчик с прозрачной дверкой. Было видно, как в шкафчике загорелся свет, через некоторое время раздался звон, и свет погас. Мальчик вытащил тарелку и подал мне. Еда на тарелке источала пар.

– Это микроволновка, если что. Прибор такой, еду греть. Ты, наверно, и не видела ни разу…

– Нет не видела. А что это? – спросила я, кивнув на тарелку. В ней лежала светлая плотная субстанция.

– Картофельное пюре. Картошка, которую ты у меня повыдергала.

– Это можно есть, да?

– Если б было нельзя, ты бы наткнулась на мой засохший труп. Только ее я в основном и ем.

Он подал мне металлическую ложку. На фабрике мы всегда ели одноразовыми из перерабатываемого пластика. На вкус картошка не напоминала ничего. Это была густая, с мелкими комочками, тяжелая жижа. Но я съела все. На последних ложках она мне даже понравилась.

– Спасибо, – я протянула мальчику пустую тарелку. Пока я ела, он спокойно смотрел на меня. – Как тебя зовут?

– Гера. Герман Титов.

– Странное имя. Да и говоришь ты странно, я не все слова понимаю, если честно.

– Ну я сразу догадался. У тебя на лице это написано. Что не понимаешь…

Мальчик ополоснул тарелку водой из пластикового ведра и убрал ее в подвесной шкафчик.