13.09

– Убила бы я, – четко и громко сказала сестра, – Давида и Анну?

Я перестал дышать. Увидел, как расширились глаза Давида, как вздрогнуло его тело. Влажные губы хотели что-то сказать, но лишь слабо как будто бы улыбнулись – умиротворенно. Сполохи света замедлили бег вокруг; казалось ли мне это все?..

– Убила бы нас?..

Оглушительно грохнуло.

7

Это грохнули выстрелы, и выстрелов было пять. И я видел нечто ужасное: пули вырывались из чрева оружия и отнимали жизнь человека. Первая вошла в его грудь – Давида с силой откинуло на спину. На вишневого цвета жакет будто пролили саму тень – под сердцем зачернело пятно. Второй выстрел пришелся в лицо: прекрасный облик превратился в страшную рану, в которой смешались осколки лицевой кости, кровь и рваная кожа. Между третьим и четвертым выстрелом прошло пару секунд; ротвейлер огромными прыжками достиг Анны, гремя цепью, и обрушил на нее весь свой дикий, звериный гнев; злой исступленный лай заполнил зал. Собака сомкнула мощные челюсти на держащей оружие тонкой обнаженной руке. Не издав ни звука, гиноид резким движением скинула с себя обезумевшую Матрикс; из прокушенной кожи проступила темная жидкость. Третий и четвертый выстрел пришелся в ротвейлера – она коротко взвизгнула и замерла на полу у кровати.

– Господи! – громко, будто прямиком в мои уши, прошептал из-за стойки Ска, выпучив красно-синие зенки. Панк не двинулся с места, но было предельно ясно, что он хотел рвануть со всех ног к обмякшим телам Давида и Матрикс, к обезумевшей Анне, но почему-то не мог.

Я видел все это сквозь серую пелену. Летящую кровь, змейки дыма после каждого выстрела, вылетающие гильзы, даже полет пули, казалось, я мог наблюдать как на замедленном повторе. Я знал: все это обман, иллюзия, все произошло за десяток секунд. Но моему мозгу было все равно. Он пребывал в трансе, сковав тело иррациональным первобытным страхом, он перемешал жалость и отвращение, сострадание и гнев, милосердие и ярость. Я хотел кричать во всю глотку от захлестнувшего ужаса, но лишь неслышно совершил короткий вздох.

Анна приняла дуло «Глока» в свой рот, обхватила губами черный короткий ствол; вдруг и совершенно не к месту вспомнил ту фотографию. Малахитовые, широко открытые глаза смотрели на меня, и я не мог отвести от них взгляд. Эти глаза настоящие. Они той, другой Анны, сестры человека, что лежит сейчас мертвый на фантастическом ложе. Что они видят? Понимает ли искусственный разум, что совершил, чувствует что-нибудь? Что осталось от той бедной Анны в этом тоскливом мире кроме кожи, волос и радужки глаз?

Теперь, когда Давид мертв, память о ней принадлежит мне.

Крики у входа и пятый выстрел раздались одновременно.

– Полиция! Это полиция! Не двигаться, суки!!!

Яркая короткая вспышка. Огонь воспламененного пороха и белая молния электричества – так умирают копии мертвых людей. И у них есть кровь. Вот она, набухающая багровым пятном в спутанных волосах цвета ржавчины, тонкими струйками заливая бесчувственное лицо. Вот она какая – красная, как у человека, но через несколько мгновений превращающаяся в коричневую радужную муть…

Запахло озоном и жженным графеном[29 - Графен – двумерная аллотропная модификация углерода, обладающая большой механической жесткостью и рекордно большой теплопроводностью. Используется в наноэлектронике, рассматривается как замена кремния в интегральных микросхемах].

Что-то сильно ударило по ногам сзади чуть ниже колен, и я повалился на пол. Впереди блеснули медовой густотой рыжие, измазанные мутной темной жидкостью локоны.

– Эй, киберпанк гребаный, руки! Руки! Чтобы я их видел, вот так, да!

Пуля прошла через нёбо, ворвалась в мозг и расцвела изнутри. Ты во второй раз погибла, но осталась прекрасной…

Голоса отдалились; гулкие шаги, властные окрики, скрежет; голова впитывала все эти звуки, но не выпускала обратно. Такая аккумуляция сводила с ума.

– У нас здесь два трупа. Еще дохлая псина. Чтоб меня, это же баба! Ля какая!..

Глухое и грубое изумление пробивалось откуда-то с орбиты нашей планеты. Сполохи от лазера и диско-шара пропали. Тусклый свет от засаленной лампы под самым потолком еле освещал пространство вокруг. Надо мной кто-то стоял: короткостриженый кряжистый тип средних лет в простом черном пуховике с расстегнутой молнией раскрыл перед моим лицом темно-синюю книжицу и тут же захлопнул.

– Капитан Моравский, – уведомил тип бесстрастно.

По залу сновало с десяток одетых в черную кевларовую бронеформу людей, ощеренные тупыми мордами стволов автоматов. Лишь один из ворвавшихся сюда был в штатском, и он стоял передо мной.

– Не стоит лежать рядом с мертвыми, – цинично усмехнулся капитан, протягивая мне руку. Я ухватился за большую сухую ладонь. Сила, с которой этот Моравский меня поднял, внушала уважение. Напоминающее полную луну за облаком, лицо его было бледным и круглым. Цепкий, скептичный взгляд серых глаз улыбался хитро морщинками, словно что-то зная.

Я встал, но тут же припал на колено – тупая боль в ногах приказывала преклоняться перед служителем закона. Тот едва слышно хмыкнул, но повторно предлагать помощь не стал.

– Вы двое задержаны. Как подозреваемые или свидетели – скоро выясним. В машину их!

Мир застилала дымка. Движущиеся фигуры живых, застывшие силуэты мертвых – я путал их ежесекундно. Калейдоскоп бредовых подмен, вяжущий шум вместо голосов и привычных звуков, опустошенность и изумление – таков был сейчас мир.

Полицейский в штатском неторопливо обходил зал. Извлек из бокового кармана куртки упаковку с латексными перчатками, порвал полиэтилен и натянул перчатки себе на руки. Приблизился к сердцу, неодобрительно качая головой. Перед ним распласталось полуобнаженное тело Давида Филина-младшего. Губы капитана шевелились, он что-то говорил сам себе, беззвучно, бесстрастно. Поверхность белых перчаток покрылась темными пятнами.

Ко мне приблизилась фигура в кевларе. Под шлемом, в прорезях черной маски, блестели холодные светлые глаза.

– На выход.

Заломив за спину руку, мимо провели сгорбленного Ска. Вид у панка был недоуменный, как будто бы даже несколько одержимый. Он то и дело пытался оглянуться, увидеть своего мертвого хозяина.

Я поднялся на ноги, силясь не упасть вновь.

– Помочь? – грубо спросил полицейский, наверняка имея в виду вовсе не дружеское плечо, а заломленную руку. Я мотнул головой, мельком увидел в руке гиноида миниатюрный пистолет – дрожащий серый штрих. Согнуло пополам; из носа потекла горячая струйка, виски разбивало молотами.

…«Убила бы я Давида и Анну?»

Что происходит?..

– Ну!

Фигуре в броне было плевать. Сильные пальцы схватили предплечье, повлекли прочь. Обессиленное тело подчинилось. Последний раз взглянул на Давида: блеск драгоценного камня, чудом сохранившегося после выстрела в упор, вдруг ослепил меня, стирая из реальности ошметки лица.

– Фамилия, имя, отчество?

– Сегежа Глеб Владимирович.

…Пришел в себя. Обнаружил, что лежу на спине, на жесткой пластиковой скамье, как был, в пальто, свитере, джинсах и обуви. На джинсах нет ремня, а с ботинок исчезли обе пары шнурков; кольцо осталось на месте. Надо мной нависал низкий загаженный потолок. Полумрак, царящий вокруг, был кстати – сильно болели глаза. Безумно хотелось пить; во рту было сухо, тошнило от мерзкого привкуса желчи и крови.

– Год и место рождения?

– Две тысячи второй. Санкт-Петербург.

– Покидали ли город во время Карантина, если нет, назовите причину.

– Не покидал. Старшая сестра, мой опекун… Умерла через месяц после завершения Эвакуации.

…Попытался вздохнуть полной грудью: больно. В легкие будто насыпали песка, мышцы живота окаменели. Несколько минут пролежал без единого движения, а по истечению примерно десятой медленно сел на своем убогом ложе. Вокруг находилось пустое, заполненное сумраком, квадратное помещение. В одну из стен с облупившейся краской накрепко влезла массивная металлическая дверь; небольшое оконце, забранное прутьями решетки, недобро скалилось. В дальнем углу – отхожее место. Поднес руки к лицу: подушечки пальцев измазаны черным.

– Семейное положение?

– Женат.

– Твою мать! Серьезно?!

…Не знаю, сколько пробыл в одиночестве. Стучал в дверь, звал тихим от бессилия голосом, но ничего не менялось. Накручивал по камере круги и петли; от движения мутило; просто сидеть или лежать было еще большим мучением: в памяти сразу всплывали образы Анны и Давида. Их тела. Их поцелуи и стоны. Выстрелы. И мысли во мне…

– «Глок – 36 М», субкомпактная модель, модифицированный. Использует сорок пятый калибр. Магазин рассчитан на шесть патронов. Вот, взгляните, видите? Один все еще на месте. Внимательнее. Вы ничего не замечаете?

– Что именно?..