Игра знамёнами. Часть вторая: «Крамола небесная»

Если Можай уже снаружи, где его искать?

Эх-х, и почему он не догадался оставить здесь охрану?

Олег нырнул в знакомый лаз. В этот раз ползти через него было куда способнее – никто не мешал ни спереди, ни сзади.

И вот он снова на склоне холма, откуда начался их путь в крепость.

Чисто. Никого.

Значит, всё-таки ушёл.

Эх-х-х!!!

Собираясь с досады выкинуть что-нибудь эдакое, княжич поднялся в полный рост и сделал несколько шагов.

Его нога неожиданно зацепилась за что-то увесистое.

Он посмотрел вниз.

Кошель?!

Уж не Можай ли его обронил?

Взгляд юноши скользнул дальше, в траву. И зацепился за торчащую из её зарослей подошву сапога. А потом он разглядел и всё тело.

Оно лежало на животе. В том самом алом плаще с двуцветной оторочкой.

Из шеи у него торчало древко короткого тонкого дротика.

Ещё дальше – в зарослях пожухлого кустарника сидела жена.

Нет, девка.

Её лица не было видно, поскольку то покоилось на коленях, прикрытых распущенным тёмным волосом.

Спина же содрогалась в рыданиях.

Безымянка всё-таки пошла за ними следом.

Только со своей целью.

Которой, похоже, и добилась.

Тому, кто лежал сейчас у её ног, ни на какой суд, ни Смолянского, ни Черноградского князей, попасть было не суждено. Свой приговор утончённому ценителю виршей, одежды и напитков, сочетавшего всё это с натурой лютого бойника, вынесла последняя представительница истреблённого им рода.

И тот обжалованию не подлежал.

Глава 2

«Как волки ходят»

Середина осени. Полуночный рубеж вятских земель

Погост был не то чтобы очень бойким, но и глухим углом его назвать было нельзя. Дом тиуна на пригорке, непременное капище Волоса на соседнем, да улица между ними. Одну сторону которой составляли пара постоялых дворов, кузня, да несколько торговых подворий с дюжиной лавчонок. Вторую – три десятка обнесённых заборами дворов, казавшихся красными из-за обсыпанных спелой ягодой рябиновых кустов. Чуть в стороне, через небольшой пустырь, высились макушки приземистых курганов, напоминавшие издалека бородавки на жабьей спине. Было их никак не меньше полутора дюжин. То ли раньше это место было городищем, с собственной княжьей династией, то ли здесь так было принято хоронить уважаемых мужей. Например, жрецов. Или тех же тиунов. Всё это окружал невысокий частокол с единственными покосившимися воротами, безо всякого намёка на дозорную вежу. Причём брёвна в нём обновляли, похоже, только со стороны дороги. Во всех прочих местах они кренились в разные стороны, напоминая зубы во рту дряхлого сорокалетнего старика.

А ещё поселение с одного бока обнимала неширокая речка.

В общем – то, что нужно. Настоящий волк никогда без крайней нужды не полезет в место, из которого нет, по крайней мере, двух выходов. Этому принципу путник, наблюдавший сейчас за погостом, никогда не изменял. Ни в этой, ни в прошлой жизни. В последний раз он помог ему избежать верной смерти. Ведь в полон тем воям он ни за что бы не сдался.

Воспоминание о роковом дне до сих пор лежало на душе тяжкой незаживающей раной, которая вряд ли когда-нибудь могла до конца зарубцеваться.

Глум… Желудяк… Отважные братья Кудряши… Могучий Звенибор… Последние его товарищи. Суждено ли нам ещё когда-нибудь помять вместе старые тропы?

То дюжину дюжин раз проклятое урочище они посчитали прекрасным укрытием. Мало им показалось прежнего печального опыта. Их стоянку с двух сторон прикрывали лесистые взгорки, с вершин которых прекрасно обозревались окрестности. Тем более что вокруг лежал далеко не густой непролазный лес, а практически открытая местность. Их же преследователи, до того не дававшие житья несколько седмиц, как раз немного успокоились, на какое-то время оставив беглецов в покое.

Ну чем не повод немного расслабиться? Отлежаться в тишине, дать роздых усталым мышцам, залечить раны, да отъесться впрок набитой дичиной. Хотя бдительности они, конечно, не теряли – не смотря ни на что, на плече самого высокого из пригорков всегда сидел дозорный.

Последним туда отправился Желудяк. Именно поэтому о его судьбе никаких сомнений не было.

Какие тут могут быть сомнения, если путник своими глазами видел, как его тело рухнуло прямиком в устроенное посреди маленького стана кострище?

Можно было предположить что вой, например, втайне от товарищей наелся найденных в лесу грибов-веселушек, к которым имел давнюю расположенность, и, наказанный за это духами, попросту свалился со склона. Вот только человечий разум в тот миг, как и почти всегда в подобных ситуациях, словно канул куда-то, дав полную волю волчьим инстинктам. Которые всегда выбирали худший из возможных вариантов. Они же приказали ему забыть о спутниках, как и обо всех вещах, оставленных в лагере, и со всех ног бежать прочь от того места. Причём не кратчайшим путём, где его наверняка бы перехватили, а самым неудобным, о котором их преследователи вряд ли успели проведать. Сначала в узкий распадок у подножия яра. Затем почти вертикально вверх по склону. Потом – через едва заметную седловину.

Уже на ней, перед тем как со всей силы припустить вниз, он не удержался, и бросил прощальный взгляд на ложбину, ставшую для его ватаги последним прибежищем. И успел мельком разглядеть три могучие фигуры – Звенибора и братьев Кудряшей, да наползающую на его друзей серую массу преследователей.

По небу тогда плыли рваные кучевые облака. В обычное время он любил представлять, в какой рисунок их можно было сложить. И почти всегда выходило довольно забавно. В тот же раз никакой цельной картины из них не собиралось. Только какая-то бело-серая муть. Впрочем, сейчас он точно знал, что тогда хотели изобразить на небе боги.

Отчаяние.

Путник мотнул головой, отгоняя дурные воспоминания, и решительно зашагал в сторону погоста.

Поршни с чавканьем месили жирную грязь. Левая нога слушалась его почти так же, как до ранения. Если бы он её специально не берёг, то, наверное, не почувствовал уже никакого отличия от правой.

Тот последний взгляд на ложбину обошёлся очень дорого. Кто-то из лучников, не исключено – тот же самый, что отправил Желудяка на свидание со щурами, успел напоследок зацепить и его. Благо ещё это оказался не срезень, как тогда – на Киржачи, а бронебойная стрела, предназначенная для поражения доспешного воя. Никакой важной жилы в стёгне она не перебила, но в мясо вошла довольно глубоко. Её древко он тут же сломал, чтобы не мешало бежать, а вот оголовье осталось внутри.

Наверное, одни боги уберегли его тогда. Он не упал со склона, не запнулся о древесный корень, не поскользнулся – ни на мокрой траве, ни на гладких камнях в ручье, и не сверзился в какой-нибудь овраг. Ноги словно сами по себе несли его вперёд, избегая любой опасности.

Впрочем, по-другому волки по лесу и не ходят.

Даже раненые.

Точно так же, как лесной хищник поступает в подобных случаях, он сначала направил погоню по ложному следу, доведя цепочку следов до быстрого лесного ручья, а потом забрался в глухую марь, окружённую топкими трясинами, куда в другой ситуации ни за что не сунулся, побоявшись тревожить болотного духа.

Зато и враги там его не нашли. Да и не могли.

Чувствуя, что теряет сознание, беглец скороговоркой выкрикнул все нужные слова, развязал висевший на поясе кошель и щедрой горстью рассыпал вокруг себя стеклянные глазки – в дар болотнику. После чего в изнеможении упал под куст жимолости.

И только после этого его настигла лютая боль, от которой захотелось, подобно лесному собрату, поднять голову к небесам и завыть. Да так, чтобы всем богам показалось тошно.