Игра знамёнами. Часть вторая: «Крамола небесная»

Сухой и горячий, что твоя печь.

И даже напиться дать ему нечего. Кожаная фляга опустела ещё накануне, а наполнить её во время бегства было некогда.

Да и самому пить уже очень хотелось.

И есть тоже.

Ну, воевода хоро-о-ош! – не сказал, ни куда уходит, ни насколько – просто исчез и всё! И что ему – до скончания века тут сидеть – этого гридня караулить? Да подстилку вонючую жевать?

Ну, уж нет! Не для того волк матерел, как угорелый гоняясь по лесам, сбивая лапы о корни и камни, да зарабатывал дырки в шкуре, чтобы вот так вот бесславно окочуриться в дупле!

Муж снова решительно поднялся, на этот раз, правда, с трудом разогнув затёкшие за ночь мышцы и сухожилия.

«Не знаю, свидимся ли ещё, но, на всякий случай, прощай – любитель чужих луков! Если выживешь, заберёшь мой трофей из седельного мешка на пегом жеребце».

Так подумал он, глядя на недвижного гридня.

Но вслух ничего не сказал.

– Прости меня, хозяин дуба! – прошептал он чуть слышно. – Мне совсем нечем тебя одарить. Позволь мне уйти без помех, ведь я не причинил тебе вреда!

Но дух дерева, видимо, не внял – спускаться вниз по стволу зверю оказалось куда трудней, чем забираться наверх. Тогда все ветки, сучки и наросты на коре были в подмогу. Сейчас же они словно сговорились сбросить зверя вниз.

Хотя анадысь его, наверное, подгонял… нет, не страх – его волки не испытывают – скорее, вполне простительное опасение за целостность собственной шкуры. И без того изрядно потрёпанной.

Последние сажени он преодолел едва ли не кубарем, чуть не грохнувшись вниз с высоты собственного роста.

Но не упал.

Хвала всем богам – наконец-то земля. Никогда больше он не полезет на дерево без крайней нужды!

Муж с наслаждением потопал сапогами по жухлой траве.

Ну что, волчонок – ещё помнём лесные тропы?

Ответ на этот вопрос давать не требовалось. Зверь и так прекрасно знал, что этих троп сейчас перед ним открываться – видимо-невидимо.

Но самая первая должна была привести к роднику.

Учуять воду оказалось делом не сложным. Судя по едва уловимым свежим дуновениям, она журчала где-то неподалёку.

Чтобы достичь вожделенного источника, волку потребовалось всего несколько сотен прыжков.

Вот он – на дне неглубокой ложбинки, поросшей по краям кустами боярышника.

Волченя плюхнулся ничком и принялся жадно лакать.

Уф-ф, ядрёна сиська – скусна то как!

Вода была на диво свежей, без малейшей гнилинки или запаха прели. Даже какая-то сладковатая.

Напившись вдоволь, он отвалился от родника и растянулся на земле.

Хорошо-о-о…

Лежал бы себе и лежал.

Если бы только не воспоминание о полусотне голых, но от этого не менее опасных мерян, желающих проделать в его теле на одну, а лучше на несколько дыр больше, чем это предусмотрели боги.

Да ещё о чересчур лихом воеводе, который, вполне возможно, тоже рыскал где-то неподалёку.

Поэтому лучше было побыстрее покинуть это место.

Но сначала наполнить флягу. А то мало ли что ещё может произойти.

Однако стоило волку присмотреться к роднику повнимательнее, он понял, что воду из него больше ни за что пить не будет.

Так вот почему она сладковатая!

Расстояние, отделявшее его от кустов боярышника, Волченя преодолел одним прыжком.

Так и есть! Сразу три тела!

Лежат в позах, каких их застала смерть.

Шебаршина работа! – больше некому.

Так – тела не то чтобы свежие – несколько часов пролежать успели.

Интересно, в какую сторону надо бежать, чтобы не столкнуться с воеводой?

Оставалось надеяться на чутьё зверя.

Но оно молчало.

Пришлось положиться на удачу.

Но и она подвела.

Пройдя примерно с полсотни шагов в выбранном направлении, Волченя наткнулся ещё на два трупа. После того как он его сменил – ещё на один. А затем, спустя небольшое время – на целую «лёжку» из полудюжины мерян.

Этих воевода, похоже, прикончил спящими, поскольку лежали они в характерных для этого занятия позах. Если бы не натёкшие под ними лужи крови, можно было подумать, что они всё ещё спят.

Интересно, они не замёрзли ночью? – вдруг влезла в голову неуместная мысль – Ведь уже осень, а они – голые.

Всего за полчаса метаний зверь обнаружил четыре десятка тел.

Лес, только что казавшийся светлым и даже каким-то радостным, всё больше напоминал мрачную страну смерти, в которую не раз попадали герои вятских преданий и былин.