Дом Иова. Пьесы для чтения

Брут: А по-моему, ты просто ревнуешь.

Тереза: Я? (Смеется). К этой маленькой дряни?.. Не говори, пожалуйста, глупости, папа. Не понимаю, зачем тебе вообще понадобилось приводить ее к нам? Мы что, плохо жили вдвоем?.. Скажи, разве плохо?

Брут: Не шуми. Мы тут не одни.

Тереза: Мне все равно.

Брут: А мне нет. Ты ведь знаешь, что она нам родственница, хоть и очень далекая… Ну, скажи, чем она тебе помешала? Живет в подсобном помещении, не вылезает из кухни, моет полы, ходит в магазин, готовит, стирает… Хочешь сама мыть полы и ездить за рыбой?

Тереза: Знаешь? Иногда мне кажется, что ты сам готов приударить за этой бедной родственницей.

Брут: А что? Это неплохая мысль. Пожалуй, мне стоит подумать…

Тереза молча смотрит на Брута. Небольшая пауза.

Вербицкий: Все-таки интересные вещи прочитаешь иногда в этих газетах. Ученые доказали, что если съедать каждый день хотя бы по две головки чеснока, то цвет кожи становится, как у маленького ребенка…

Какое-то время Тереза молча смотрит на него, потом быстро повернувшись, уходит наверх. Небольшая пауза. Вербицкий молча смотрит на Брута.

Что?

Брут: Что?

Вербицкий: Ничего. (Вновь утыкается в газету).

Пауза. Розенберг занят шахматами, Брут опускается за стойку и гремит там посудой.

Брут (показываясь из-за стойки): Помните, как заглох на моторной лодке двигатель, и нас понесло в открытое море? Не помните, когда это было?

Розенберг: Давно.

Брут: Я тоже вспомнил об этом только сегодня. (Глухо). Должно быть потому, что у меня в последнее время такое чувство, что меня несет в открытое море и не за что уцепиться.

Розенберг: Не обращай внимания.

Брут: Это хороший совет, Розенберг. Когда ты будешь умирать, я тоже приду к тебе и скажу – не обращай внимания. (Вновь исчезает за стойкой).

Розенберг: Тебе сегодня еще не говорили, что ты просто невыносим, Брут?

Небольшая пауза.

Вербицкий (откладывая газету): Ладно. Это все ерунда. А вы мне лучше скажите вот что. Когда случается пожар, то нас предупреждает об этом пожарный колокол. Ведь так?.. А кто, интересно, предупредит нас, если наша пожарная часть сама загорится?.. Вопрос.

Розенберг: Иди к черту, Вербицкий. Ты уже сто раз об этом спрашивал.

Вербицкий: И при этом ни разу не получил вразумительного ответа. (Поднимаясь со своего места, потягиваясь). Господи, как же хорошо быть старым и никому не нужным… Не думать, что надеть, что сказать, кому понравиться. Не ревновать, не дергаться, не пытаться острить или говорить умные вещи, а главное, не придавать никакого значения этим сомнительным движениям, которые делают тебя больше похожим на швейную машинку, чем на человека. (Показывает). Верно, Брут?

Брут молчит.

Ах, извини, пожалуйста… Я и забыл, что ты все еще собираешься послушать в свою честь марш Мендельсона… (Медленно идет по сцене, по ходу смотрит на шахматные фигуры на столе у Розенберга, затем подходит к окну и останавливается за спиной сидящего Гонзалеса).

Небольшая пауза.

А вот, кстати, и господин пастор.

Розенберг: Аминь. (Оборачивается к окну).

Вербицкий: Идет, как галльский петух, который думает только о том, кого бы задрать… Пожалуй, мне было бы лучше удалиться.

Розенберг: Поздно. Лучше пойди и покайся.

Вербицкий: И не подумаю. (Быстро садится за свой столик и прячется за раскрытой газетой).

Розенберг (шепотом): Тогда аминь. (Делает вид, что занят шахматной партией).

Эпизод 14

Звенит дверной колокольчик и на сцене появляется Пастор. Похоже, он уже слегка навеселе.

Пастор: А-а… Все те же лица… Господин Брут…

Брут молча кланяется из-за стойки.

Господин следователь…

Следователь: Мое почтение, господин пастор.

Пастор: Как ваши успехи, господин следователь?

Следователь: Как и все успехи, господин пастор. Переменные.

Пастор: Принесите Богу небольшую лепту, и они станут постоянными.

Следователь: Приму к сведенью, господин пастор.

Пастор: Примите, примите… Господин Розенберг…

Розенберг молча кланяется.

Это ваша собачка сделала перед дверью лужу?.. Очень миленький песик. (Подходя к столику Вербицкого). Здравствуйте, господин Вербицкий.

Вербицкий (из-за газеты, напряженно): Здравствуйте.

Пастор (заметив сидящего у окна Гонзалеса): А это кто у нас? (Подходит ближе). Э, да это же наш Гонзалес… Старый греховодник, которого, Бог лишил языка, потому что он богохульствовал им после каждой выпитой рюмки… (Наклоняясь над Гонзалесом). Обманщик, задолжавший мне четырнадцать марок, которые я вручил ему, видя его бедственное положение и надеясь, что он употребит их себе во благо…

Розенберг: Вы одолжили ему четырнадцать марок?

Пастор: Ровно столько, сколько было в церковной кружке.