Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Что-то проступало за привычными очертаньями окон, мебели и вещей.

Что-то, что, похоже, не имело ни имени, ни прошлого, ни будущего.

Неожиданно он словно захлебнулся этим светом, который бил со всех сторон.

Еще того больше – он сам был этой Пустотой, – заброшенной, одинокой, всемогущей, не знающей.

Потом он спросил кого-то, кто был рядом, верно ли он понял происходящее, но тот только засмеялся в ответ и ничего не сказал.

А вместо этого он вдруг понял, что двигало его пером, и тогда сразу увидел множество стихов – и уже написанных, и еще не написанных, и тех, о которых он ничего еще не знал, – они превращались в анфилады комнат, в бесконечные коридоры и галереи, которые то завивались на умопомрачительной высоте, то вдруг разбегались, взлетая до самого неба, то вновь падали с огромной высоты, чтобы затем вновь взлететь и упасть, словно на американских горках, от чего захватывало дух, и нельзя было остановиться.

И будучи Пустотой, он захватывал все, что встречал на своем пути, и ангелы небесные, видя это, трубили в свои шофары, так что расходилось море и Небеса открывали свои тайны, не умея удержать их рядом.

А потом он заснул, и ему приснился сон, будто в его комнату медленно влетел на облаке незнакомый человек с бритой головой и в оранжевой накидке. Он поднял руку и сказал:

«Вот, о монахи, Благородная Истина о страдании. Рождение есть страдание, старость есть страдание, болезнь есть страдание, соединение с нелюбимым, разлука с любимым есть страдание, всякое неудовлетворенное желание есть страдание; короче говоря, пятикратная привязанность к земному есть страдание.

Вот, о монахи, Благородная Истина об источнике страдания: это жажда бытия, ведущая от рождения к рождению, связанная со страстью и желанием, находящая удовлетворение там и тут, а именно: жажда удовольствий, жажда бытия, жажда могущества.

Вот, о монахи, Благородная Истина о прекращении страдания: это уничтожение жажды путем полного подавления желания, его удаления и изгнания, отделения самого себя от него, его недопущение.

Вот, о монахи, Благородная Истина о пути, ведущем к прекращению страдания. Это священный восьмеричный путь, а именно: праведная вера, праведное намерение, праведная речь, праведные поступки, праведный образ жизни, праведное усилие, праведная мысль, праведная самососредоточенность».

74. Отец Илларион. Сомнительные речи. Отбрасывая неважное

В другой раз Илларион поднялся на гору, где была воскресная школа и, зайдя в стоящую рядом со школой беседку, поздоровался с сидящим там отцом Иовом.

– Из паломников, что ли? – искоса глядя на Иллариона, спросил Иов, разбирая на столе свои бумаги. – Тогда тебе надо по тропинке вниз, а там – через хозяйственный двор и прямо к храму.

– Могу и здесь посидеть, – сказал Илларион, присаживаясь на скамейку. – Вы не против?

– Вообще-то это запрещено, – сказал отец Иов, продолжая рассматривать отца Иллариона и не понимая, что тот хочет. – Но если немного отдохнуть, тогда почему же?.. Располагайтесь, пока никого нет.

– Вот и славно, – сказал Илларион и, глядя на отца Иова, поинтересовался:

– Вы-то, значит, из монашествующих будете?.. – И, не давая Иову ответить, спросил:

– Ну и как оно?

– Что значит «как»? – отец Иов засмеялся. – Я смотрю, на вас тоже не брюки надеты.

– Уж лучше бы были брюки, – негромко ответил отец Илларион и тяжело вздохнул.

– Так говорить нехорошо, – наставительно сказал отец Иов, радуясь, что имеет возможность блеснуть своими познаниями. – А особенно, конечно, лицу духовному. Христианскую одежду нам дал Сам Господь, а святые отцы утвердили ее на Вселенских соборах… Это – святое.

Впрочем, большого впечатления на монаха слова отца Иова не произвели.

– Пустое, – сказал он и довольно бесцеремонно помахал перед отцом Иовом рукой. – Вся эта одежда, смею вас уверить, появилась бог знает когда и где, если не еще позднее… И это, между прочим, касается всего остального.

– То есть как? – переспросил отец Иов, все еще не понимая. – Что это значит – «всего остального»?

– А то и значит, – сказал Илларион, подвигаясь ближе, – что у христиан есть только одна ценность, на которую мы всегда опираемся, зная, что она никогда нас не подведет. А называется эта ценность «чистой верой», без которой все остальное немедленно превращается, в лучшем случае, в красивую безделушку.

На минуту в беседке повисла тишина. Потом отец Иов сказал:

– Что-то я не пойму… Как же так?.. Разве не все, что имеет отношение к православию, свято и необходимо?.. Нет, мне кажется, это аксиома… Конечно, вера необходима в первую очередь, но как же быть со всем остальным?

Вместо ответа Илларион сказал:

– Если хотите, предлагаю вам небольшую игру, – сказал он и ударил ладонью по краю столешницы. – Я называю вещь или предмет, без которых легко, на мой взгляд, можно обойтись верующему человеку, а вы мне возражаете и указываете на необходимость тех или других вещей, без которых наша вера окажется всего лишь красивой бумажкой.

– Ага, – несколько снисходительно спросил отец Иов, делая вид, что он все прекрасно понял. – Тогда приведите пример.

– Сколько угодно, – сказал Илларион – Например, вот это здание нашего храма и всех храмов вообще. Я думаю, ни один верующий человек не станет утверждать, что камень, из которого создан храм, более свят, чем то, что находится внутри самого храма.

– Согласен, – сказал отец Иов, которого эта игра стала вдруг слегка забавлять. – А что еще?

– А еще все, что находится в храме, – сказал Илларион. – Все это, несомненно, святые предметы, без которых, тем не менее, прекрасно обходится наша вера.

– А иконы? – спросил Иов.

– И иконы, – сказал Илларион. – Странно было бы поклоняться изображениям истины, позабыв о вере, которая поднимается к Божьему трону и опускается в Преисподнюю, обещая спасение тем, кто искупил свою вину в глазах Господа.

На какое-то время на скамейке воцарилось безмолвие.

– Хорошо, – согласился отец Иов. – Ладно. Но как тогда нам быть с Церковью, о которой сказано, что ее не одолеют даже врата адовы?

В ответ Илларион улыбнулся, словно аргумент отца Иова доставил ему истинное наслаждение.

– Если я правильно понимаю, то Церковь – это святое место, где человек встречается с Богом, – ответил он, продолжая улыбаться. – Сама по себе Церковь – это только сборище музейных экспонатов, которые свидетельствуют о чем угодно, за исключением истины спасения… Тем более, – добавил он, – что Господь может встретиться тебе где угодно – в морской пучине или в преисподней – все равно.

Легкий колокольный звон, словно невидимое облако, поплыл над монастырем.

– Ладно, допустим, – сказал отец Иов, и самодовольная улыбка пробежала по его губам. – А как же тогда быть со Святым Причастием?.. Вот ведь вопрос.

– Прекрасный вопрос, – сказал Илларион. – Что будет со святым Пречистым Причастием, на котором держится все христианство? Отвечу так. Бог приходит к человеку под видом хлеба и вина, но Он мог бы прийти к нему под любым видом и в любом образе, так, как Он того пожелает. А это значит, что истинная вера всегда опережает любые вещи, как бы значительны и святы они ни были… А теперь скажите мне, что же тогда остается?

– Не знаю, – сказал отец Иов, почему-то загрустив. – Мне кажется, ничего.

– Нет, это значит другое, – твердо сказал Илларион. – Это значит, что остается самое главное – та вера, которая на самом деле есть ты сам.

– Как это? – переспросил отец Иов, морща лоб. – Что-то я не понимаю…

В голосе его звучала тревога и недоумение.

– Вот так, – сказал Илларион. – Все очень просто. Пока ты опираешься на какие-то стоящие вне тебя вещи, пусть даже те, которые все признают необходимыми и святыми, твоя собственная вера едва заметна среди других вещей, каждая из которых претендует на необходимость и святость. Но стоит тебе оставить все внешнее и заглянуть в глубину собственной души, как ты увидишь самого себя, свободного, стоящего перед Господом и без страха дающего отчет за все, что ты совершил, потому что совершенная вера не знает страха.

– Постой, постой, – сказал отец Иов, пытаясь уловить какую-то важную мысль, которая все никак ему не давалась. – Но как же все остальные?.. Разве мало праведников мы знаем, чья молитва достигает подножья Божественного трона?.. Или, может быть, ложны обещания Всевышнего, что будет по делам и по вере вашей, так что праведники пойдут направо, а грешники налево?