Человечество: история, религия, культура. Древняя Греция

Деметра в Элевсине

1) Деметра в Элевсине

Вместе с другими родичами Зевса на Олимпе жила его сестра – богиня плодородия Деметра. Ее дочку звали Персефона. Это было милое жизнерадостное дитя, постоянно напевавшее веселые песенки и озарявшее все вокруг своими улыбками. Мать души в ней не чаяла! Однажды девушка отпросилась поиграть с приятельницами-нимфами на прекрасной Нисейской долине. Сколько цветов было здесь! Пышные розы, душистые фиалки, белоснежные лилии и красные гиацинты – всех и не перечислишь! Перебегая с одного места на другое, Персефона отстала от подруг и тут увидала необыкновенно прекрасный цветок, краше и благоуханнее которого нельзя найти даже на самом Олимпе. «А вот и подарок для матушки!» – весело воскликнула Персефона. Она, бедняжка, не догадывалась, что цветок заколдован! Не успела девушка его сорвать, как земля с грохотом разверзлась у ее ног. Из бездонной пропасти показалась золотая колесница, запряженная четверкой черных как смоль коней. В ней стоял могучий старик с длинной, развевающейся на ветру бородой и пронзительными глазами, грозно сверкавшими из-под густых бровей. Перегнувшись, он легко, словно перышко, подхватил Персефону, прижал ее к себе и в тот же миг исчез под землей!

Никто не видел как произошло похищение. Девушки вскоре хватились Персефоны. Нашли ее рассыпанный букет, нашли принадлежавшее ей покрывало, а вот саму ее сколько не искали не смогли обнаружить. Встревоженные, поспешили они на Олимп и известили Деметру о пропаже дочери. Несчастная мать бросилась искать ее повсюду, обошла половину Греции, расспрашивая о Персефоне всех встречных, но никто не мог сообщить ей ничего утешительного. Наконец она обратилась к всевидящему Гелиосу и стала умолять его о помощи. «Скажи, что случилось с моей дочкой! – со слезами говорила она. – Я уверена: ты знаешь это! Если моя девочка умерла – открой место, где лежит ее тело! Я похороню и оплачу ее! Только не оставляй меня в неведении – я не вынесу этой пытки!» – «Поверь мне, несчастная, – отвечал Гелиос. – Лучше тебе не знать правды! Но если ты настаиваешь, я все расскажу! Знай, что владыка Преисподней – суровый и мрачный Аид – давно уже влюблен в Персефону и тайно сватался за нее к Зевсу. Наш повелитель побоялся отказать ему, и вот, с его молчаливого согласия Персефона томится теперь в унылом царстве мертвых. Ей суждено стать женой Аида, и тут уже ничего не поправишь, ибо так решили твои братья!»

Так вот оно что! Сердце бедной матери заполнила черная печаль. Безмолвная, постаревшая, она облеклась в одежды скорби и отправилась прочь от Олимпа. Никогда больше не вернется она сюда! Никогда не заговорит со своими братьями, так бесчестно ее обманувшими! Переходя из одной страны в другую, Деметра добралась до Элевсина. В те времена Аттика еще не была объединена в единое государство, и каждая община жила по своим законам. Рэты (соляные озера) служили границей между афинянами и жителями Элевсина, а царем у элевсинцев был благочестивый Келей. Деметра постучалась в двери его дома и сказала: «Добрые люди! Не найдется у вас для меня какой-нибудь работы?» Царь отправил ее к своей жене Метанире, а та взяла ее нянькой к своему сыну Демофонту. Она ведь не знала, что приютила в своем доме богиню! Да и никто другой об этом не догадывался – по виду Деметра ничем не отличалась от обычной старухи.

Но тем больше тронула Деметру забота этих сердечных людей! Царь и царица видели, что служанку их снедает тоска, и старались окружить ее вниманием. В благодарность богиня решила даровать бессмертие своему воспитаннику Демофонту. По ночам она брала младенца из колыбельки, натирала его тело амброзией, а потом клала его в ярко пылавшую печь, чтобы сжечь смертную природу. Все шло хорошо, но однажды Метанира по каким-то делам вошла в детскую и увидела своего сына в печи! «Боже!» – воскликнула она в ужасе, бросилась к Демофонту и выхватила его из огня голыми руками. Она-то думала, что он умер, но ребенок весело засмеялся и потянулся к ней ручками. «О, неразумная! – сказала Деметра. – Ты все испортила! Не вмешайся ты сегодня, завтра твой сын был бы бессмертным! А теперь все чары разрушились!» – «Кто ты?» – спросила изумленная царица. Она уже поняла, что ее дом посетила какая-то богиня. На ее глазах старая служанка совершенно преобразилась – сделалась гораздо выше и величественнее, с ее прекрасного лица исчезли морщины, седые волосы стали золотыми, от одежд распространилось неземное благоухание. «Я Деметра! – отвечала гостья. – Я та, кто дает радость и силы всем смертным и бессмертным!»

Весть о чудесном явлении богини стремительно распространилась по дворцу, а потом и по всему Элевсину. Горожане пребывали в благоговейном страхе. Тем более, что Деметра решила обосноваться здесь надолго. Она велела Келею построить у источника Каллихоры храм в свою честь и поселилась в нем. Впрочем, жила она тихо и скромно – ни с кем не общалась, никого не принимала. Особенно не жаловала Деметра вестников с Олимпа, которых одного за другим отправлял к ней Зевс: для них двери ее храма всегда оставались закрыты! Между тем, всякий рост растений на земле прекратился. Листья на деревьях завяли и облетели. Леса стояли обнаженными. Трава поблекла; цветы засохли. Прежде плодородные нивы сделались бесплодными. Повсюду воцарился страшный голод, и всему человеческому роду грозила гибель.

Так и не добившись примирения с сестрой, Зевс отправил в Преисподнюю своего сына Гермеса. «Нам придется вернуть Персефону матери! – сказал тот Аиду. – Иначе на земле вымрет все живое и она обратится в пустыню!» – «Хорошая новость для царства мертвых! – отвечал Аид. – Большего мне и не надо!» Однако он знал, что другим богам это вряд ли придется по вкусу. Аид позвал к себе девушку и объявил, что отпускает ее обратно к матери. Бедняжка так обрадовалась, что готова была благодарить своего похитителя. Она ведь была совсем не злопамятной! Гермес помог Персефоне взойти на колесницу, а Аид, прощаясь с ней, угостил спелым гранатом.

Стремительная колесница быстро доставила девушку в Элевсин. Едва Деметра увидела дочь, к ней вернулась радость, а к земле – плодородие. Снова все зацвело и зазеленело. Леса покрылись листвой, запестрели цветы, заколосились нивы. Но когда мать и дочь возвратились на Олимп, оказалось, что их радость была преждевременной. Аид прискакал во дворец Зевса и потребовал, чтобы ему вернули Персефону. «По какому праву?» – гневно спросила его Деметра. «По праву мужа! – спокойно отвечал владыка Преисподней. – Персефона при свидетелях проглотила гранатовые зерна – символ брака! И теперь она моя жена!» Так оно и было на самом деле! Тут уж Деметра ничего не могла поделать. Однако, чтобы его сестра опять не оставила землю бесплодной, Зевс постановил: отныне Персефона будет проводить у мужа в Аиде только одну треть года, а на две трети должна возвращаться в олимпийский дворец матери. С тех пор каждый год, когда Персефона покидает Деметру, та погружается в печаль и снова облекается в темные одежды. И вся природа горюет об ушедшей. Желтеют на деревьях листья, отцветают цветы, пустеют нивы, наступает зима. Когда же Персефона возвращается, богиня плодородия щедрой рукой сыплет свои плоды людям и награждает труд земледельца богатым урожаем.

2) Элевсинские мистерии

События этого мифа послужили поводом к возникновению красивого и широко отмечаемого религиозного праздника – элевсинских мистерий. В древности они устраивались раз в пять лет, а потом – ежегодно. Проводить их начали очень давно. Раскопки показали, что первое небольшое святилище в честь Деметры построили в Элевсине еще в середине XVI в. до Р.Х. Оно просуществовало около 800 лет. В VIII веке до Р.Х. храм расширили, а потом неоднократно перестраивали.

Как проходили мистерии в героическую эпоху мы, конечно, не знаем. Даже о более поздних временах наши сведения очень неполны. Ведь мистерия являлась таинством, и каждый присутствовавший на ней давал обещание никому не рассказывать о том, что он видел. За несколько дней до начала праздника участники предстоящей церемонии (их называли мистами) начинали готовиться к ней – совершали очистительные омовения в море, не притрагивались к вину и мясу. Устраивались мистерии всегда в один и тот же день, соответствующий в нашем календаре 10 сентября. Рано утром процессия мистов выступала из Афин и начинала свое движение по священной дороге в сторону Элевсина. На этот путь целиком уходило все время до вечера. Впереди шли два вестника в черных одеждах. За ними, тоже в черном, следовали верховные жрецы и жрицы. У каждого миста, как у невесты, на голове был миртовый венок, а в руках – миртовые ветви.

Уже вечером при свете факелов процессия достигала священного участка вокруг святилища в Элевсине. Совершив очищение, мисты входили на темный двор, и здесь перед их глазами разыгрывалась собственно мистерия – священное представление, изображавшее страсти Деметры. В первой части праздника, соответствовавшей безуспешным поискам богиней своей дочери, господствовала печаль. Жрецы в парадных одеяниях безмолвно проходили в виде сменяющихся одна за другой живых картин. Молчание нарушалось только на мгновение криками Деметры, призывающей свою дочь, в ответ на которые из глубины святилища раздавались трубные звуки. В одной из картин изображалось пребывание Персефоны в Аиде, в другой – возвращение ее к свету и вознесение на Олимп. Разительный контраст между ними производил глубокое впечатление на душу каждого зрителя.

«Сначала, – пишет один древнегреческий писатель, сам принимавший участие в мистериях, – было блуждание, утомительное странствие во мраке, страшные переходы по бесконечному пути. Перед прибытием к цели ужас достигает высшего напряжения: человек содрогается от страха, холодный пот леденит его, но затем чудный свет озаряет взор человека, он переносится в дивные места, откуда то доносятся звуки голосов и священных мотивов, то слышатся святые слова, то появляются хоры танцующих и дивные видения».

Из этого свидетельства видно, что посвящаемым не предлагалось какое-либо поучение или проповедь. Элевсинская мистерия прежде всего была зрелищем, на которое смотрели с интересом и при виде которого испытывали волнение высшего порядка. Возникает вопрос: какую цель преследовало это представление? Однозначного ответа на него нет. Скорее всего, мисты своим участием в мистериях хотели умиротворить подземные божества. В большом числе древнегреческих текстов содержатся намеки на блаженное существование, которое ведут в Аиде души посвященных. Так Софокл – один из древнегреческих трагиков V в. до Р.Х. – писал: «О, трижды блаженны те смертные, которые сойдут в Аид, побывав на священных церемониях, потому что для них одних возможна жизнь в подземном мире, других же ожидают только страдания». Но нельзя забывать и об общем нравственном воздействии, оказываемым мистериями на душу каждого верующего. Они заставляли его задуматься о вопросах жизни и смерти, о своем месте в мире и о посмертной судьбе. Диодор Сицилийский – древнегреческий историк I в. до Р.Х. – писал: «Утверждают, что люди, принявшие участие в таинствах, становятся благочестивее, честнее и лучше во всех отношениях».

Завершалась церемония рано утром. Мисты вместе встречали восход солнца, а потом отправлялись домой и к полудню добирались до Афин.

Ион

При внуке Эрихтония Эрехфее вся Аттика объединилась под властью одного царя. В то время помимо пеласгов в стране проживало уже немало иноземцев. В Элевсине поселились фракийцы. Их предводитель Эвмолп даже сделался местным царем, а жрицами Деметры были при нем дочери Келея. Тогда же в Афины переселилось значительное число греков из Фессалии. Во главе них стоял Ксуф – сын фессалийского царя Эллина. Эрехфей принял греческого царевича хорошо и выдал за него свою дочь Креусу. Вскоре у Ксуфа родились два сына. Одного из них назвали Ионом, а другого – Ахеем.

При дворе Эрехфея никогда не смолкали детские голоса. Сам царь имел четырех сыновей и семь дочерей. И в то время как старшие из них вырастали, женились, выходили замуж и заводили собственных детей, младшие только-только начинали заниматься с учителями. Порой случалось, что тети и их племянники оказывались почти что одного возраста. Так сыновья Креусы, Ион и Ахей, в детстве часто играли с младшими дочерьми Эрехфея – Протогонией и Отионией. Царевны были замечательные выдумщицы, веселые и озорные. Не дай бог, попасть к таким на язычок! Но зато и скучать с ними не приходилось! Когда мальчики подросли, они стали больше времени проводить в палестре и на охоте, однако по прежнему не забывали своих подружек, которые превратились в очень милых и грациозных девушек.

Однажды в Афины приехал погостить сын элевсинского царя Иммарад. Царевич был красивый молодой человек, но замкнутый и гордый. С Ионом и Ахеем он держался отчужденно, зато охотно проводил время с Отионией и ее сестрой. Нельзя сказать, что братья были от этого в восторге! Однажды во время прогулки Ион шепнул Отионии: «Ты и твоя сестра совсем забыли нас!» – «На это есть свои причины!» – также тихо отвечала девушка. «Конечно! – заметил Ион. – Где вам помнить о старых друзьях, когда здесь все время крутиться этот важный фракиец!» – «Не говори глупостей! – вспыхнула царевна. – Иммарад наш гость, и мы должны быть к нему внимательны!» – «Продолжай в том же духе! – колко промолвил Ион. – У тебя получается очень убедительно! Надеюсь, ты стараешься не зря!» Отиония ничего не ответила и только опустила голову.

Весь день Ион был грустным и задумчивым. Вечером он сказал брату: «Помяни мое слово – еще до исхода года Отиония станет женой Иммарада!» Однако он ошибся! Фракийский принц покинул Афины через несколько дней. Он уехал поспешно, ни с кем не попрощавшись, так что его отъезд выглядел даже неприлично. Что же случилось? Ион узнал об этом от Протогонии. «Представь себе, – сообщила она, – Иммарад завел с сестрой разговор о своем сватовстве, но она отказалась выходить за него! Наотрез!» Ион не мог скрыть своей радости. Он не знал, что история эта еще далеко не завершилась.

Прошло немного времени, и отношения между Афинами и Элевсином стали делаться день ото дня все хуже и хуже. Прежде оба народа жили как добрые соседи, а теперь элевсинцы не спускали афинянам буквально ни одного проступка. Забредет на их территорию афинское стадо, они и скот захватят и пастухов поколотят. Пожалуется какой-нибудь местный гражданин на афинского купца, царские чиновники, не разбираясь долго, бросают купца в застенок, а весь его товар отписывают в казну. Эрехфей засылал к Эвмолпу послов, предлагая разрешать все конфликты полюбовно, но получал в ответ только дерзкие, надменные ответы. Постепенно он и сам начал раздражаться. Слово за слово дошло до полного разрыва, и вот уже между двумя государями началась настоящая война. Но, хотя афиняне дружно взялись за оружие, вскоре обнаружилось, что фракийцы подготовились к борьбе не в пример лучше. Едва было объявлено о разрыве мирных отношений, большая армия элевсинцев во главе с Иммарадом подступила к столице Эрехфея и осадила ее. В окруженном со всех сторон городе начались голод и болезни. Дело приняло такой скверный оборот, что у многих зародилось опасение: «Нет ли на горожанах какого-нибудь греха?» И вот, чтобы исключить всякие домыслы и кривотолки, царь снарядил в Дельфы большое посольство с вопросом: «Что должны сделать афиняне для того, чтобы одержать победу?» Послы вскоре возвратились и принесли ответ Пифии. Он гласил: «Боги даруют афинянам победу, если Эрехфей принесет в жертву одну из своих дочерей!»

Доставленное известие повергло в ужас как царя, так и его подданных. Греческие царевичи также были не на шутку встревожены. Ион ночью пробрался в дворцовый сад и втайне от всех встретился с Отионией. «Боги отвернулись от вашей семьи, – сказал он, – но я и мой брат всегда будем с вами! Скажи только слово – и мы вызволим тебя из этого обреченного города!» Он предложил царевне бежать вместе с ним. Право, это был наилучший выход! Чего хорошего могла она ожидать, оставаясь в Афинах? Однако Отиония не согласилась с ним. «Здесь началась моя жизнь, – просто отвечала она, – пусть она здесь и закончится! Зачем искать счастье для себя на чужбине, когда в твоих силах отвести беду от любимой родины?»

На следующее утро, когда афиняне, собравшись на сходку, решали, как им поступить, Отиония объявила, что готова принести себя в жертву ради спасения любимого города! Эрехфей громко зарыдал, он ведь любил младшую дочь более всех своих детей, но что он мог поделать? В тот же день прекрасная и убранная как невеста принцесса взошла на алтарь. Она была бледна, но спокойна. Заметив в толпе сограждан Иона, Отиония кивнула ему и улыбнулась краешками губ. Через мгновение жрец вонзил ей в сердце острый нож, а потом тело несчастной было сожжено на огромном костре. Такого печального зрелища Иону не приходилось видеть во все годы своей жизни! Подавленный, мрачный он побрел в царский дворец, желая разыскать Протогонию, но там ожидало его другое скорбное известие. Оказалось, что царевна не перенесла смерти любимой сестры и пронзила грудь отцовским мечом. Эрехфей в один день лишился двух дочерей!

Происшедшие события потрясли сына Ксуфа до глубины души. Собрав греческих юношей, Ион обратился к ним с речью и сказал: «Друзья! Наша судьба сложилась так, что все мы родились вдали от родины! Я знаю, что это такое! Хотя я никогда не видел Фессалии, я любил ее всем сердцем, и самой заветной моей мечтой было обрести ее вновь! Но сейчас все изменилось! Объявляю всем, что отныне моя родина – Афины! Завтра я буду биться за этот город насмерть и если потребуется, умру за него, потому что другой земли, кроме этой, у меня отныне нет!» Слова царевича потонули в громких криках. Оказалось, Ион выразил общее чувство, переполнявшее всех! Греки обнимались и дружно клялись в верности своей новой родине. Вот так и вышло, что в тот день Афины потеряли двух дочерей, но зато обрели несколько сотен отважных сыновей!

Воодушевление греческих юношей передалось всем афинянам. На другой день, едва взошло солнце, они выстроились в поле, а потом смело двинулись на врага. Иммарад поспешно вывел своих фракийцев из лагеря и приготовился отразить нападение осажденных. Встретившись, две армии вступили в ожесточенную битву. С обоих сторон полетели копья и стрелы, воины сшибались друг с другом и изо всех сил рубились мечами. Тут уж не мешкай и не зевай, а то живо лишишься головы! Царь Эрехфей въехал на колеснице в самую гущу сражавшихся и увидел Иммарада. Принц громко подбадривал своих солдат. «Еще один удар, – кричал он, – и мы загоним этих трусливых афинян обратно за стены! Смелее мои храбрецы! Вас ждет богатая добыча!» – «Негодяй! – гневно воскликнул Эрехфей. – Я принимал тебя в моем доме как гостя, а ты оказался гнусным соглядатаем! Мечтаешь поживиться за мой счет? Но получи прежде это!» И он метнул в Иммарада свое копье. В былые годы никто не мог отразить его удара, но теперь в старых руках уже не было прежней силы. Царевич припал к земле, пика пронеслась над его головой и вонзилась в землю за спиною. «Славное начало, да худой конец, – с усмешкой промолвил Иммарад. – А теперь прими мой ответ!» Могучей рукой он швырнул в старика свое копье. Острый наконечник пробил трехслойный щит, прошел сквозь доспехи и вонзился прямо в грудь Эрехфея. Бедный царь! Тут и настал его конец! Тускнеющим взором он окинул поле битвы, громко вздохнул и рухнул на землю. Его печальная душа отлетела от тела и понеслась в мрачный Аид вдогонку за ушедшими дочерьми. Торжествующий Иммарад бросился к убитому. Он рассчитывал захватить его драгоценные доспехи, да просчитался! Из строя афинян навстречу фракийцу выскочил Ион. Грозно взглянув на врага он, не говоря лишнего слова, с размаху разрубил мечом его плечо и отсек руку вместе с щитом. Иммараду стало теперь не до чужих доспехов. Он ударил Иона по шлему, но его меч не смог пробить многослойные кожи, обшитые крепкими бронзовыми пластинами. Сын Ксуфа вскинул щит и ловким ударом выбил оружие из его слабеющей руки. «Плохо твое дело, Иммарад!» – сказал он. «Хуже не бывало!» – согласился тот. Фракийские воины подхватили своего предводителя и поспешно вывели из боя. Он успел еще сказать несколько слов, потом впал в беспамятство и, не приходя в себя, умер. Душа его тихо отлетела от тела и стеная устремилась в обитель мертвых.

Весть о смерти Иммарада воодушевила афинян и повергла в отчаянье элевсинцев. Не выдержав натиска греков, они стали отступать, а потом повсеместно обратились в бегство. Рассеяв вражескую армию, Ион повел своих воинов под стены Элевсина. На другой день Эвмолп оказался в осаде. Каково ему было узнать о гибели своей армии и смерти сына! Печальный и подавленный он отправился в лагерь Иона, чтобы разузнать о его замыслах. Тот встретил гостя очень радушно. «Давай мириться! – предложил царевич. – От войны одни слезы и кровь. В мире жить куда веселее!» – «Ты прав! – вздохнул Эвмолп. – Я и сам это вижу. Но какие ты предложишь условия?» – «Согласись, – отвечал Ион, – что Аттика небольшая страна. Два царя для нее недозволенная роскошь! Придется тебе отказаться от царского титула и короны, но зато твои подданные сохранят все свои права и привилегии. Мы составим один народ, и элевсинцы будут во всем равны афинянам!» Эвмолп задумался. «Твои условия непростые, – сказал он наконец, – но я не держусь за власть и потому готов их принять, правда с оговоркой!» – «Какой?» – спросил Ион. «Речь идет о мистериях в честь Деметры, – пояснил Эвмолп. – Мой народ очень дорожит честью оказанной ему богиней и не желает ни с кем делить служение ей. Договоримся так: элевсинцы будут подчиняться афинскому царю, но таинства в честь богини всегда будут совершать сами! Афиняне не должны вмешиваться в это дело!» – «Твое требование справедливо!» – признал Ион. Они подали друг другу руки и объявили о заключении мира.

Афиняне так обрадовались победе и окончанию войны, что тотчас провозгласили Иона своим царем. И хотя у Эрехфея были взрослые сыновья, никто из них не осмелился оспаривать это решение. Ион был герой, и как никто другой заслуживал царских почестей! К тому же он оказался мудрым и способным правителем. Весь подвластный ему народ он разделил на четыре сословия по их занятиям: одних он назначил земледельцами, других ремесленниками, третьих – священнослужителями, а четвертых – стражами. Каждое сословие отныне занималось своими делами, не отвлекаясь на чужие. Ион сделал много других мудрых распоряжений, организовав и устроив всю государственную жизнь афинян. Народ был очень благодарен ему. Однажды, собравшись вместе, жители Аттики решили, что отныне все они будут именоваться в честь царя ионийцами. Это имя закрепилось за ними в дальнейшем.

Прошло несколько лет. Число жителей в стране умножилось. Земли перестало хватать на всех. Чтобы помочь беде Ион решил заселить пустынную страну в северной части Пелопоннеса по соседству с Аттикой. Область эта тогда называлась Эгиалией и находилась под властью царя Селинунта. Ион послал сказать ему: «Ты имеешь много земли, но у тебя мало подданных. У меня земли мало, но зато много людей. Как бы нам уговориться и сделать так, чтобы все остались довольны?» Селинунт собрал советников и стал думать, что ответить афинскому царю. «Если мы не позволим ионийцам переселиться в наши владения, они непременно начнут против нас войну, – сказал он. – А если примем их у себя, нам придется подчиниться власти чужеземцев!» Как тут поступить? Обдумав все как следует, Селинунт решил не ссориться с Ионом и велел передать ему следующее: «У меня есть единственная дочь Гелика, а сыновей нет. Почему бы тебе не взять ее в жены? Ты станешь моим зятем и наследуешь после моей смерти престол. Тогда твои люди станут моими подданными, а мои – твоими». Иону пришлось по сердцу это предложение. Он объявил афинянам, что намерен переселиться в Эгиалей и пригласил с собой всех желающих. Охотников набралось немало. По прибытии на Пелопоннес они основали новый город, получивший в честь жены царя название Гелика. В последующем Ион охотно принимал у себя выходцев из Аттики, наделял их землей и позволял строить города. Таким образом, ионийцы очень скоро заселили весь север Пелопоннеса, и страна получила новое название – Иония. После смерти Иона здесь в течении многих лет правили его потомки. Однако, никаких мифов и преданий о них не сохранилось. Так что даже имена их нам не известны.

Эгей и Дедал

1) Эгей

Когда Ион переселился на Пелопоннес, в Аттике вновь начались смуты. Сначала царем в Афинах стал старший из сыновей Эрехфея Кекроп II. Однако правил он недолго, поскольку против него восстали младшие братья Метион и Орней. Кекроп бежал на расположенный по соседству с Аттикой большой остров Эвбею и основал там ионийскую колонию. Царем в Афинах сделался его сын Пандион. Но ему тоже приходилось править с постоянной оглядкой на двоюродных братьев – сыновей Метиона, которых звали Сикион, Паламаон и Эвпалам. В конце концов он бежал из родного города и укрылся в соседних Мегарах у царя Пима, который выдал за него свою дочь. После смерти тестя Пандион унаследовал мегарский трон и царствовал над тамошними жителями до самой своей кончины.

У Пандиона было четыре сына: Эгей, Паллант, Нис и Лик. Когда царевичи выросли, они собрали большую армию, выступили войной против двоюродных дядей, сыновей Метиона, и изгнали их. Одержав победу, братья разделили между собой страну. Старший Эгей воцарился в Афинах и принял власть над северными городами Аттики, Палланту досталась Южная Аттика, Нис занял трон в Мегарах, а Лик получил Эвбею. Вот какие обширные владения были в ту пору у ионийцев и какие цари правили над ними.

Под властью Эгея находилось самое большое и богатое царство. Но это мало его радовало. Ведь детей у него не было и завещать свои владения он никому не мог. Зато у его брата Палланта родилось аж пятьдесят сыновей! И все царевичи были один заносчивее другого. Они недружелюбно поглядывали на бездетного дядю и говорили друг другу: «Почему царство нашего отца меньше, чем царство Эгея? Подрастем немного, а потом пойдем и отберем у него всю землю! Он один, а нас вон сколько!» Когда Эгей слышал их речи, ему делалось страшно и горько. «И чего я жду? – спросил он себя однажды. – Пройдет еще десяток-другой лет, и я превращусь в немощного старика; кто тогда будет со мной считаться?» Царь развелся со своей женой, отослал ее обратно к родителям, а сам решил отправиться в Дельфы. «Пусть бог подскажет, как мне быть, – сказал он афинянам, – авось и от моей беды найдется какое-нибудь средство!» Горожане любили своего царя и от всей души пожелали ему удачи.

Снарядившись в дорогу, Эгей отплыл на корабле в Фокиду. Путешествие его протекало без приключений, и он благополучно добрался до Дельф. Выслушав его вопрос, Пифия дала такой оракул: «Оставь надежды в доме Кекропа, а если просимое придет извне, то жди смертельной печали!» Ну и ну! Стоило ехать за тридевять земель, чтобы получить подобный совет! Всю обратную дорогу царь ломал голову над словами бога, но чем больше он над ними думал, тем меньше понимал их смысл. «Просто тарабарщина какая-то!» – ворчал он и в недоумении чесал затылок. Задержавшись в Коринфе, Эгей повстречал здесь Медею, недавно получившую развод у своего мужа Ясона. Царевич оставил ту, с чей помощью добыл золотое руно, и теперь рассчитывал жениться на Главке, дочери коринфского царя Креонта. Известно, чем кончилось его сватовство! Впрочем, Эгей уехал раньше и не видел кровавого завершения драмы. Колхидская принцесса ему понравилась, поэтому он искренне удивился поступку Ясона. «Ты родила супругу прекрасных мальчиков, – сказал он Медее. – Не пойму, что ему еще надо! От добра добра не ищут!» – «Мой муж никогда не умел быть благодарным, – отвечала Медея. – Но ты, государь, если пожелаешь, сможешь оценить мою преданность. Позволь мне стать твоей женой, и я обещаю родить тебе наследника!» – «Хорошо! – согласился Эгей. – Отправляйся следом за мной в Афины. Там мы устроим наш брак».

Распрощавшись с Медеей, Эгей продолжил свое плаванье вокруг Пелопоннеса. Вскоре он добрался до Трезена. Царем здесь был Питфей, сын Пелопа. Он слыл за самого ученого человека своего времени. Эгей обратился к нему за помощью и поведал об оракуле, полученном в Дельфах. Питфей тотчас сообразил о чем идет речь. ««Дом Кекропа» – это Афины, – объяснил он. – «Надежды» – это твои мечты о сыне. А смысл оракула в том, что твой наследник родиться не в Афинах. Он придет в твой город «извне», из тех мест, где ты оставишь его воспитываться». – «А почему я должен ждать «смертельной печали»?», – спросил Эгей. «Такова твоя судьба! – развел руками Питфей. – Выбирай сам, что тебе больше по сердцу: либо вовсе не женись или смирись с тем, что твой сын однажды огорчит тебя до смерти!» – «Я готов ко всему, лишь бы боги даровали мне сына! – воскликнул Эгей. – Нет в жизни горшей печали, чем стариться бездетным!»

Питфей предложил афинскому царю погостить у него, и Эгей прожил в Трезене порядочное время. Целые дни он проводил вместе с хозяйской дочкой, которую звали Эфра. Принцесса была очень внимательна к гостю и совершенно очаровала Эгея. «Я влюблен в твою дочь и хочу жениться на ней!» – сказал он однажды Питфею. Тот не возражал. Сыграли свадьбу, и Эфра стала женой Эгея. Однако тот, опасаясь козней сыновей Палланта, не мог больше оставаться в Трезене. Перед отъездом в Афины Эгей привел Эфру в священную рощу к алтарю Зевса и сказал ей: «Я не хочу, чтобы кто-нибудь из моих врагов узнал о тебе или о нашем будущем ребенке! Оставайся в доме отца и расти нашего сына, пока он не возмужает. Лишь тогда отпускай его в Афины!» – «Но как ты сможешь признать сына ни разу его не увидев?» – спросила Эфра. «Под этим алтарем я спрятал свой меч и сандалии, – сказал Эгей. – Если мой сын сумеет сдвинуть тяжелый камень, он найдет их. А я узнаю его по своим вещам».

Эгей взошел на корабль и вскоре оказался в своих родных Афинах. Прошло еще немного времени, и в Аттику прилетела на драконах Медея. Покидая Коринф, она убила своих сыновей, Креонта и его дочь. Однако Эгей ничего не знал о ее злодеяниях. Он встретил гостью очень радушно, хотя и не так сердечно, как она рассчитывала. Ведь он был уже женат и не мог жениться на Медее, как предполагал раньше. Когда царевна узнала об этом, сердце ее бешено забилась от ярости, но она сдержала гнев и сказала: «Не думала, что кто-то сумеет опередить меня!» – «Я и сам не знал, что так получится!» – признался царь. Он без утайки поведал о том, как все у него вышло с Эфрой. Услышав, что брак царя остался тайной для его подданных, Медея воспрянула духом и решила немедленно этим воспользоваться. Она подсыпала в вино царю чудодейственное зелье, усыпила его и принялась, читая заклинание, расчесывать гребнем его волосы. Когда Эгей проснулся, оказалось, что он начисто забыл обо всем, что связано с Эфрой, ее ребенком, и вообще обо всем, что случилось в Трезене. Ведь Медея была великой волшебницей и умела очень ловко проделывать подобные фокусы! Поселившись во дворце, она стала настойчиво обхаживать царя. В конце концов она так омрачила его разум своими речами и колдовскими заговорами, что он даже думать забыл о других женщинах. По прошествии нескольких месяцев, была сыграна свадьба. Так Медея сделалась женой Эгея и афинской царицей.

2) Дедал и Талос

В то время в Афинах жил искусный мастер по имени Дедал. Как и Эгей, он был правнуком Эрехфея и приходился царю троюродным братом (отцом Дедала являлся Эвпалм, а дедом – Метион). Дедал был замечательный кузнец и первый греческий столяр. Правда некоторые по незнанию пытаются оспаривать его первенство, но делают это совершенно напрасно. Ведь доподлинно известно, что именно Дедал изобрел рубанок, бурав и столярный клей. Попробуйте изготовить стол или стул без этих приспособлений, и вы увидите, что у вас ничего не выйдет! Дедал имел также славу величайшего скульптора и зодчего. Созданные им статуи казались живыми людьми, а возведенные под его руководством здания могли украсить любой город. Вот какой необыкновенный человек был этот Дедал! Слава о нем гремела далеко за пределами Аттики. Горожане очень гордились своим соотечественником. Эгей тоже им гордился, и даже больше других. Ведь, во-первых, Дедал был его родичем, а, во-вторых, его подданным!

В день свадьбы царь преподнес Медее серьги изумительно тонкой работы и не преминул похвастаться искусством своего мастера. Но Медея нисколько не удивилась. «На моей родине в Колхиде бывали мастера и получше!» – сказала она. «Быть такого не может!» – воскликнул Эгей. «А вот поглядим!» – отвечала Медея. Она порылась в своем сундуке и достала меленький восхитительно красивый кувшинчик со стенками не толще яичной скорлупы. «Пусть твой Дедал сделает к утру дюжину таких же! – велела она. – Посмотрим, что у него получится!»

Царские слуги отнесли кувшинчик Дедалу и поведали о споре между царем и царицей. «Смотри не подведи нашего государя! – сказали они. – Он за тебя поручился!» Дедал замесил глину, принялся за работу, но сколько не старался, ничего у него не выходило. Все его кувшины получались толстостенными и грубоватыми. Против кувшинчика царицы они смотрелись настоящими уродцами. «Просто наваждение какое-то! – рассердился наконец Дедал. – Человеку не под силу сработать такую вещь! Не иначе здесь трудился бог!»

У Дедала был ученик – сын его сестры – смышленый и шустрый мальчик по имени Талос. Заметив отчаянье наставника, он сказал: «И мы можем сделать такой же, если будем вращать заготовку!» – «Как так?» – не понял Дедал. Талос вкопал в землю кол, а сверху насадил на него деревянный круг, но так что тот мог свободно вращаться. «Попробуй теперь, – предложил он. – Увидишь, что получится!» Дедал раскрутил круг, положил на него глину и стал лепить. И действительно, все сразу пошло на лад! Теперь посуда получалась безупречно ровной, гладкой и тонкостенной! Точь-в-точь, как царицын кувшинчик! Любо было смотреть! Убедившись, что Талос оказался прав, Дедал огорчился. «Надо же как просто! – сказал он себе. – Мальчишка сообразил, а я не догадался!» И он почувствовал маленькую зависть к своему ученику.

Утром Дедал отослал свои кувшинчики во дворец. Медея похвалила работу, но не согласилась признать поражение. «Проверим, – сказал она, – как ваш мастер справиться с другим заданием». Тут она показала царю небольшой деревянный брусок. Все стороны его были идеально ровными и гладкими, а грани сходились друг с другом под прямыми углами. «Вели Дедалу изготовит к завтрашнему дню сотню-другую таких же брусков! – распорядилась она. – Моя просьба не затруднит его, если он хоть в половину такой искусник, как о нем говорят!» Слуги отнесли брусок к сыну Эвпалма и передали наказ царицы. Дедал взялся за работу, трудился без отдыха весь день, но сумел сделать лишь десятую часть того, что требовалось. И работа вроде не трудная, да попробуй окончи ее в срок с одним топором да рубанком! Совсем умаявшись, он решил передохнуть минутку, закрыл глаза, прикорнул у верстака и… проспал как убитый до самого утра! Ведь всю прошлую ночь он трудился не покладая рук и порядком устал. На рассвете Талос потряс учителя за плечо и сказал: «Пора просыпаться, дядя!» – «Какой ужас! – закричал Дедал. – Я заснул и ничего не успел!» – «Не беда! – отвечал племянник. – Смотри, что у нас есть!» И он показал целую груду аккуратных брусочков, сложенных в углу. Дедал от изумления едва не свалился на пол. «Как тебе это удалось?» – воскликнул он. «Мне помогло приспособление, которое я недавно придумал, – признался Талос, – я называю его пилой». И он поведал дяде, как однажды вид змеиной челюсти навел его на мысль сделать по ее образцу инструмент, но только из металла. Дедал долго рассматривал пилу и трогал пальцем ее острые зубья. «Надо же как просто! – сказал он себе. – Мальчишка сообразил, а я не догадался!» Зависть в его сердце многократно усилилась.

Бруски отправили во дворец, и все нашли, что они нисколько не хуже того, который послужил для них образцом. Однако Медея не сдавалась. Она сняла с пальца обручальное кольцо, приложила к скатерти и обвела его угольком. Получился маленький кружок. Царица приказала: «Хочу, чтобы Дедал нарезал мне к утру из этой скатерти 64 круга. И пусть второй будет в два раза больше первого, а поперечники третьего и второго относятся друг к другу как 3 и 2, поперечники четвертого и третьего, как 4 и 3 и так далее до шестьдесят четвертого! Если он это сделает, я готова признать его первым мастером на земле!» Скатерть сняли со стола и отнесли в мастерскую к Дедалу. «Что ж, – сказал он, – задачка не очень трудная: поперечник первого круга мы можем измерить, поперечник второго должен быть в два раза больше, чем у первого, поперечник третьего – в три раза больше первого, четвертого – в четыре и так далее до шестьдесят четвертого. Но как мы сможем вычертить эти круги?» Действительно, как? «А я знаю как!» – тут же сказал Талос. Мы возьмем измерительную рейку, один ее конец насадим на иглу, а на другом, в нужном месте, закрепим уголек. Если вращать рейку вокруг иглы, то уголек будет вычерчивать окружности, какие нам потребуется. Надо только следить, чтобы расстояние между иголкой и угольком составляло половину поперечника!» Дедал не мог не признать, что это прекрасная идея. «Надо же как просто! – сказал он про себя. – Мальчишка сообразил, а я не догадался!» И зависть в его сердце разрослась до таких размеров, что завладела всей его душой.

Вырезанные Дедалом круги отнесли во дворец и представили на рассмотрение царской четы. Медея должна была признать: афинский мастер в точности исполнил все ее поручения! Свадебные торжества как раз подошли к концу. Царь и царица занялись обычными делами и больше не вспоминали о своем маленьком споре. А Дедал никак не мог забыть, кому обязан своим успехом. «Этот малец уже сейчас превосходит меня смекалкой, – думал он, – а что будет, когда он вырастет? Неужели его слава затмит мою? Ну уж нет! Этому не бывать!»

Однажды Эгей поручил Дедалу сделать кое-какие переделки в храме Афины на Акрополе. Забравшись на крышу, Дедал стал показывать племяннику открывавшиеся вдали виды и неожиданно столкнул его вниз. Бедный Талос! Он рухнул с высокой скалы и разбился насмерть! А Дедал поспешно спустился к подножью Акрополя, засунул его труп в мешок и хотел незаметно вынести вон из города. Однако стражники у ворот заинтересовались его ношей. «Мастер Дедал, что это у тебя?» – спросил один из них. «Мертвая змея!» – отвечал Дедал. Но воинам показались подозрительными пятна крови, проступившие сквозь мешковину. Они развязали мешок, увидели окровавленное тело мальчика и обо всем догадались. Дедал оказался в тюрьме, и его бы непременно казнили, найдись люди, готовые уличить его в преступлении. Однако таковых не оказалось, а сам он убийцей себя не признал. «Это несчастный случай! – твердил Дедал судьям. – Талос оступился и погиб по неосторожности! Я здесь совершенно не при чем!» После долгого совещания судьи постановили не предавать Дедала смерти, но изгнать его из Афин.

Оставив родной город, сын Эвпалма отправился на остров Крит. В Кноссе тогда правил царь Минос, сын Ликаста. Он хорошо принял беглеца и тотчас поручил ему строительство знаменитого Лабиринта. Так называлось огромное здание с сотнями комнат и множеством запутанных переходов. В Лабиринте царь поселил своего пасынка Минотавра – страшное чудовище с телом человека и головой быка. Всех пленных, захваченных во время войны, Минос заключал в Лабиринте, где они становились добычей Минотавра – чудовище внезапно набрасывалось на несчастных из темноты, убивало, а затем разрывало и пожирало их тела. Такие вот дела творились тогда на Крите!

3) Андрогей

У Миноса и его жены Пасифаи было три дочки и четверо сыновей. Дочери носили имена Акакаллида, Ариадна и Федра. Что касается сыновей, то их звали Девкалионом, Катреем, Главком, а самого младшего и самого доблестного из них – Андрогеем. Юноша был очень красив. Однажды Дедал, которому понадобился натурщик для одной из его статуй, пригласил Андрогей к себе в мастерскую. За работой, чтобы царский сын не скучал, мастер старался развлечь его непринужденной беседой. «Мой прежний повелитель Эгей, – сказал между прочим Дедал, – устраивает у себя Панафийские состязания. Если бы тебе довелось в них участвовать, то, конечно, все призы были бы твои!» Пылкий Андрогей тотчас загорелся этой мыслью. Вечером он пошел к отцу и стал отпрашиваться у него в Афины. «Милый сын! – отвечал ему с улыбкой Минос, – ты побеждал и на более славных играх! Неужели тебя манит этот маленький захудалый городок?» Но Андрогей продолжал стоять на своем, и царь в конце концов ему уступил.