Там, где начинается синева

Темнота не замедлила наступить. Когда он весело перебегал с дороги на дорогу, держа длинные вереницы моторов на каждом углу, в то время как он весело протягивал руку в знак того, что собирается повернуть, темно-фиолетовые облака собирались и накапливались. Предвидя грозу, он купил немного провизии в придорожной закусочной и свернул в поле, где разбил лагерь с подветренной стороны березового леса. Он приготовил себе превосходный ужин, поджарив хлеб и сосиски в топке "котла". Кипятком из парового крана он заварил чай; и сидел, безмятежно любуясь светло-розовым светом на широких пампасах бронзовых трав, коричневых, как шкура пантеры. С юго-востока начал дуть сильный ветер. Он зажег фонарь в задней части машины, и к тому времени, как дождь зашипел на горячий котел, он был готов. К счастью, он сохранил брезент. Он расстелил его на земле под валиком и свернулся на нем калачиком. Свет от топки согревал и сушил его.

– Лето кончилось, – сказал он себе, услышав, как вокруг него грохочет и хлещет дождь. Некоторое время он лежал, не желая спать, размышляя о теологии и наслаждаясь близким шумом ветра и погоды.

Люди, которым ампутировали руку или ногу, размышлял он, говорят, что они все еще могут чувствовать боль в отсутствующем члене. Что ж, в этом есть аналогия. Современный скептицизм ампутировал Бога из сердца, но там, где артерии были зашиты, все еще ощущается боль.

Он мирно спал до двух часов ночи, за исключением того момента, когда раскаленный уголь, проскользнув сквозь решетку, прожег жалкую дыру в его брюках. Когда он проснулся, ночь все еще капала, но наверху было ясно. Он завел мотор и осторожно поехал по черным скользким дорогам к дому мистера Пуделя. Несмотря на неизбежный шум, никто не пошевелился: он предположил, что викарий крепко спал после дневного кризиса. Он оставил каток у порога, приколов записку к рулю. Там было написано:

ПРЕПОДОБНОМУ ДЖ. РОВЕРУ ПУДЕЛЮ

этот полезный паровой каток

как символ богословского ума

МИСТЕР ГИССИНГ

Глава 13

Пароход "Померания", отплывший в полдень, находился в нескольких часах пути от порта по спокойному серому морю. Пассажиры, после суеты обеда и обустройства своих кают, устроились в шезлонгах и рассказывали друг другу, как сильно они любят океан. Капитан Скотти устроил послеобеденную прогулку на своей частной полосе палубы правого борта сразу за мостиком и сидел в своей удобной каюте, ожидая чашку чая. Это был прекрасный старый морской пес: приземистый, седой, суровый, с жесткими бровями, короткой жесткой бородой и внимательными быстрыми глазами. Характерный шотландец, под его сдержанным совестливым достоинством скрывались обилие юмора и привязанности. Его бы узнали в любом моряке: эти короткие крепкие ноги были идеально приспособлены для балансирования на качающейся палубе. Он стоял по привычке, как будто склонился в сильный шторм. Во рту у него всегда была трубка, которую он курил короткими, быстрыми затяжками, словно ожидая, что в любой момент его прервет айсберг.

Стюард принес поднос с чаем, и капитан Скотти устроился в своем большом кресле, чтобы насладиться им. Он машинально взглянул на барометр.

– Сегодня немного ветрено, – сказал он, бессознательно сморщив нос, когда сняли крышку с блюда с горячими тостами с анчоусами.

– Да, сэр, – ответил стюард, но задержался, явно желая продолжить разговор.

– Что такое, Шеперд?

– Прошу прощения, сэр, но Старший стюард просил передать, что они нашли кого-то, спрятанного в шкафчике для белья, сэр. Странный тип, сэр, говорит немного как падре. -Должно быть, он поднялся на борт по трапу машинного отделения, сэр, и забрался в шкафчик возле парикмахерской.

Проблема безбилетников достаточно хорошо знакома судоводителям.

– Пришлите его ко мне, – сказал Капитан.

Через несколько минут появился Гиссинг в сопровождении дородного стюарта. Даже опытный капитан признался себе, что это было что-то новое в категории безбилетников. Никогда прежде он не видел ни одного в пальто с плетеным вырезом и свадебных брюках. Правда, одежда была в плачевном состоянии, но носили ее с важным видом. На лице безбилетника отразилось некоторое смущение, но совсем не обычное для таких бездельников выражение похмелья. Его язык непроизвольно увлажнился, когда он увидел поднос с чаем (он не ел со вчерашнего ужина на паровом катке), но он вежливо отвел глаза от еды. Они поднялись к выкрашенной в белый цвет балке, которая шла поперек потолка каюты. ДОСТОЙНЫЙ, ЧТОБЫ СООТВЕТСТВОВАТЬ СОЗДАТЕЛЮ, прочитал он, глубоко вырезанные в краске буквы.

– Хороший христианский корабль, – сказал он себе. – Это похоже на миссионерский корабль.

Он был рад думать, что его подозрения уже подтвердились: корабли были более религиозными, чем что-либо на суше.

Капитан отпустил стюарта и строго обратился к виновнику.

– Ну, что вы можете сказать в свое оправдание?

– Пожалуйста, капитан, – вежливо сказал Гиссинг, – не позволяйте чаю остыть. Я могу поговорить, пока вы едите.

За маской серьезности капитан был очень близок к тому, чтобы улыбнуться этой наивности. Ни один британец не бывает совершенно неумолим во время чаепития, и он почувствовал неподдельное любопытство к этому необычному преступнику.

– Что вы хотели сделать, поднявшись на борт? – Спросил он. – Вы знаете, что я могу заковать вас в кандалы, пока мы не переправимся, а потом отправить домой для наказания? Я полагаю, это старая история: вы хотите посмотреть достопримечательности на другой стороне?

– Нет, капитан, – сказал Гиссинг. – Я отплыл в море, чтобы изучать теологию.

Капитан, сам того не желая, был тронут этим удивительным заявлением. Он был шотландцем, как мы уже говорили. Он налил себе чашку чая, чтобы скрыть свое удивление.

– Теология! – Воскликнул он. – Теология тяжелой работы – это то, что вы найдете на борту корабля. Неустанно выполняйте свой долг; будьте бдительны, проверяйте все снаряжение, отдавайте честь мостику, когда идете на вахту, – вот и вся обязанность хорошего офицера. Это большая теология для моряка. Но взгляд шкипера метнулся к книжным полкам, где стояло несколько томов проповедей, в основном кальвинистского толка.

– Я не боюсь работы, – сказал Гиссинг. – Но я ищу горизонты. В своей работе на берегу я так и не смог их найти.

– Ваш горизонт, вероятно, чистит картошку на камбузе, – заметил капитан. – Насколько я понимаю, у них там не хватает рабочих рук. Или убирает койки в кают-компании. Этика праха! Что бы вы на это сказали?

– Сэр, – ответил Гиссинг, – я буду благодарен за любую работу, даже самую черную, которая позволит мне поразмышлять. Я понимаю вашу точку зрения. Поднявшись на борт вашего корабля, я нарушил закон, я совершил преступление, но не грех. Преступление и грех, признает каждый теолог, не сосуществуют.

Капитан с головой погрузился в спор.

– Что? – Воскликнул он. – Вам известно учение о Моральной Неспособности в Падшем Состоянии? Садитесь, садитесь и выпейте чашечку чая. Мы должны это обсудить.

Он позвонил стюарду и заказал дополнительную чашку и свежий запас тостов. В этот момент Гиссинг услышал два быстрых удара колокола, прозвеневшего где-то впереди, чистый, музыкальный, меланхоличный звук, быстро отозвавшийся эхом в других частях корабля.

– Что это, капитан? – С тревогой спросил он. – Несчастный случай?

– Два звонка для первой собачьей вахты, – сказал Капитан. – Боюсь, в море вы такой же болтун, как и в теологии.

Следующие два часа пролетели как один миг. Гиссинг нашел шкипера, несмотря на его редкие приступы аскетизма, восхитительным компаньоном. Они обсуждали Теософию, спиритизм и христианскую науку, и все это Капитан с твердой, но довольно беспокойной горячностью связывал с Примитивной Магией. Гиссинг, видя, что его единственной надеждой утвердиться в глазах моряка было не согласиться и продолжать спор, погрузился в психоанализ и философию бессознательного. Довольно неосмотрительно он осмелился ввести в разговор морскую иллюстрацию.

– Стрелка вашего компаса, – сказал он, – указывает на Северный полюс, и хотя она никогда не была на Полюсе и даже не может представить себе его, тем не менее она неопровержимо свидетельствует о существовании такого места.

– Я верю, что вы управляете своей душой более искусно, чем управляли бы этим судном, – возразил Капитан. – Во-первых, стрелка указывает вовсе не на Северный полюс, а на магнитный. Кроме того, он должен регулироваться магнитами, чтобы противодействовать отклонению. Мистер Гиссинг, возможно, вы искренне изучаете теологию, но вы не допускаете собственных отклонений в темпераменте. Ведь даже гирокомпас должен быть скорректирован с учетом погрешности широты. Вы, сухопутные жители, думаете, что корабль – это просто плавучий отель. Я хотел бы, чтобы епископ, о котором вы говорили, немного изучил навигацию. Это вселило бы в него здоровое уважение к чудесам науки. На борту корабля, сэр, нактоуз держится запертым, а ключ – на часовой цепочке капитана. Так должно быть во всех интеллектуальных вопросах. Доверьте их тем, кто способен их понять.

Гиссинг видел, что капитану очень нравится его чувство превосходства, поэтому он сделал замечание с намеренной простотой.

– Нактоуз? – спросил он. – Я думал, это маленькие моллюски, которые цепляются за дно лодки?

– Не смейте называть мой корабль ЛОДКОЙ! – Сказал Капитан. – В море лодка означает только спасательную шлюпку или какое-то другое маленькое бродячее судно. Выйдите на мостик, и я вам кое-что покажу.

Вечер закрылся в тумане, и "Померания" неуклонно раскачивалась в длинном ныряющем крене. На ветровом крыле мостика, пристально глядя поверх парусинового плута, стоял мистер Пойнтер, бдительный старший офицер, пристально вглядываясь, словно загипнотизированный, но ничего не говоря. Он вежливо отсалютовал Капитану, но промолчал. У большого колеса из красного дерева, мягко удерживая его на плаву, стоял Дэйн, высокий, серьезный стюарт. Несмотря на некоторую неловкость из-за незнакомого движения, Гиссинг был в восторге от рулевой рубки, которая казалась еще более захватывающе романтичной, чем любая кафедра. Непонимающе, но с восхищением он осмотрел нактоуз, телеграфы машинного отделения, телефоны, стойку с сигнальными флажками, кнопки для закрытия переборок и вращающийся экран с четким обзором для наблюдения в туманную погоду. Наверху он мог видеть свет мачты, мягко парящий медленными дугами.

– Я покажу вам свою особую гордость, – сказал капитан, явно довольный восторженным энтузиазмом своего посетителя.

Гиссинг гадал, что это за хитроумное научное изобретение.

Капитан Скотти подошел к планширу мостика. Он указал на дым, который быстро валил из труб.

– Видите ли, – сказал он, – дует довольно сильный ветер. Но послушайте.

Он зажег спичку и держал ее незащищенной над полотняным экраном, который был привязан вдоль передней части моста. К удивлению Гиссинга, она горела ровно, не задуваясь.

– Я изобрел выпуклый ветрозащитный экран, который разделяет воздух прямо перед мостиком. Я могу стоять здесь и раскуривать трубку в самый сильный шторм, без каких-либо проблем.

На палубах внизу Гиссинг услышал веселый звук горна, яркий, убедительный звук.