Там, где начинается синева

Je Maintiendrai

Волнение миссис Перп при этом легче представить, чем описать. Ее единственным страхом было то, что теперь она потеряет своего лучшего жильца. Она заставила Перпа пойти и купить новую рубашку и воротничок; она сказала Гиссингу, довольно патетично, что намерена осенью отремонтировать весь дом. Большой двухместный номер внизу, который можно было бы использовать как спальню и гостиную, она предложила в качестве удобной замены. Но Гиссинг предпочел остаться на месте. Он полюбил верхний этаж.

Конечно, в его новой должности и процветании было что-то радостное. Магазин гудел от новостей. По его просьбе мисс Уиппет была переведена на седьмой этаж в качестве его секретарши. Было восхитительно совершить утреннюю инспекционную экскурсию по огромному зданию. Мистер Хаунд, детектив магазина, любил рассказывать своим приятелям, как подозрительно он следил за “Герцогом” в тот первый день. Проходя через оживленные отделы, Гиссинг видел, как за ним следят глаза, виляя хвостами. Клиенты были более чем когда-либо польщены его вежливым вниманием. Однажды он даже устроил небольшую вечеринку в ресторане, на которой его гостями были миссис Такса, миссис Мастифф и миссис Силихэм. Он пригласил их мужей, но последние были слишком заняты, чтобы прийти. С их стороны было бы благоразумнее присутствовать. В тот же день миссис Такса, охваченная энтузиазмом, купила платиновые наручные часы. Миссис Мастифф купила бриллиантовый ошейник. Миссис Силихэм, чей муж временно оказался в затруднительном положении на Уолл-стрит, удовольствовалась шератоновским шарфом.

Но стало очевидно, что его восхитительный маленький кабинет не станет святилищем для тихой медитации. Его тщеславие было удовлетворено большой рекламой о нем, но он вдруг понял, какой яд содержится в типографских чернилах. Казалось, почти за одну ночь его добавили в десять тысяч списков рассылки. Маленькая мисс Уиппет, хотя и быстро печатала на машинке, с трудом справлялась с его корреспонденцией. Она нетерпеливо дрожала над своей машиной, ее маленькие лапки летали. Сквозь полупрозрачную летнюю блузку из жоржета просвечивали новые розовые ленты. Они были ее флагом ликования по поводу ее удивительного подъема в жизни. Она чувствовала, что очень важно получить быстрый ответ на все эти письма.

И Гиссинг тоже. В своем новом рвении и в своем невинном удовлетворении тем, что он вошел во внутренний круг Большого бизнеса, он настаивал на том, чтобы отвечать на все вопросы. Он не понимал, что диктовка писем – это причудливое развлечение деловых людей, и что большинство из них ничего не значат. Это просто самый простой способ убедиться, что вы заняты.

Эта работа не была синекурой. Старый мистер Бигль так доверял Гиссингу, что почти все передавал ему для принятия решения. Мистер Бигль-младший, возможно, немного раздраженный стремительным переводом, проводил летние дни в гольф клубе. Бесконечные подробности великого дела обрушились на него. Неопытный, он не знал способов, которыми опытные “руководители” защищают себя от бесполезного вторжения. Его телефон гудел, как шершень. Не проходило и пяти минут без звонков или каких-либо помех.

Самым удивительным из всего, как он обнаружил, была разная страсть к болтовне, проявляемая Крупным бизнесом. Его немедленно пригласили вступить в бесчисленные клубы, общества, ассоциации торговцев. Каждый день приходили письма на плотной тисненой бумаге: “Клуб менеджеров по продажам проведет круглый стол в пятницу в час дня. Мы были бы очень признательны, если бы вы были с нами и сказали несколько слов”, “Будете ли вы нашим гостем на ежемесячном обеде Гильдии Пятой авеню и расскажете нам о любых проповедях, которые у вас на уме?”, “Группа мерчандайзинга Мюррей-Хилл соберется в Коммодоре на неофициальный обед. Было предложено, чтобы вы внесли свой вклад в обсуждение накладных расходов на андеррайтинг”, “Ассоциация руководителей планирует устроить пикник и барбекю в загородном клубе Barking Rock. Вокруг костра будет предложено несколько импровизированных замечаний о деловых циклах. Можем ли мы рассчитывать на вас?”, “Выступите ли вы на Съезде покупателей трикотажных изделий, на любую тему, которая ближе всего вашему сердцу?”, “Напишете ли вы для "Бурсит большого пальца и Мозоли", торгового органа Союза пешеходов, обзор своей карьеры в тысячу слов?”, “Не передадите ли вы двадцатиминутную лекцию об этике универмага на радиостанции в Нью-Йорке? Новичок в странном и энергичном мире руководителей, было естественно, что Гиссинг не понимал, что чистая важность такого рода вещей была абсолютным нулем. Возможно, ему показалось странным, что торговцы не осмеливаются отправиться на пирушку или запланировать приятный ужин, не притворяясь перед собой, что это имеет какое-то деловое значение. Но, будучи так удивительно поднят в эту атмосферу великих дел, он чувствовал, что его долг перед магазином – играть в игру по установленным правилам. Его несла бурная череда конференций, телефонных звонков, встреч, ротарианских обедов, обедов в Торговой палате, пикников, чтобы обсудить тарифы, домашние вечеринки, чтобы обсудить простой, теннисных турниров, чтобы урегулировать налог с продаж, игр в гольф вчетвером, чтобы регулировать поддержание цен. Обо всех этих делах он ничего не знал; и он также видел, что в том, что касается бизнеса "Бигля и компании", было бы лучше не тратить время на такие побочные вопросы. По-настоящему он мог быть полезен только в самом магазине, тактично смазывая этот сложный механизм товаров и личностей. Но он научился произносить, когда к нему обращались, несколько учтивых общих фраз, сопровождаемых разухабистой историей. Это делало его всегда желанным гостем. У него был прилежный нрав, и ему нравилось изучать эту странную область жизни непредвзятым взглядом. В конце концов, его внутренняя тайная цель не имела ничего общего с успехом или провалом розничной торговли. Он все еще искал горизонт, который останется голубым, когда он достигнет его.

Все больше и больше его интересовало, насколько прозрачным было притворство бизнеса. Ему было интересно отметить, как упорно люди избегают успеха, как тщательно большинство из них избегает очевидных принципов полезности, честности, благоразумия и вежливости, которые неизбежно вознаграждаются. Эти проницательные, веселые ребята, которые развлекались болтовней о торговых аптеках и нелепыми торжественными банкетами, конечно же, понимали, что это не имеет никакого отношения к их собственной работе? Он подозревал, что все это было лихорадочным болеутоляющим средством, чтобы успокоить какое-то внутреннее беспокойство. Поскольку они должны (не будучи дураками) осознавать, что эти выходки были просто вычитанием времени из их бизнеса, очевидный вывод заключался в том, что они не были довольны бизнесом. В поведении Собак Большого Бизнеса есть какая-то странная задумчивость, – подумал он. – Под предлогом ведения дел они на самом деле пытались обнаружить что-то, что ускользнуло от них.

То же самое, как ни странно, происходило в сфере, о которой он ничего не знал, – в мире искусства. Из газет он узнал, что писатели, художники, музыканты почти каждый вечер устраивали вечеринки, на которых восхитительные мятежники, слишком занятые, чтобы заниматься настоящим творчеством, очаровательно рассказывали о своих планах. Поэты беспрестанно читали стихи, забывая их написать. Большая часть газетных комментариев о литературе заставляла его содрогаться, потому что, хотя это была довольно странная для него область, у него были здравые инстинкты. Он различал роковое невежество и нелепость между напыщенными строчками. И все же, по-своему, это казалось смелым и честным невежеством. Были ли они тоже, как задумчивые руководители, искателями точки, где начинается синева?

Но что это было за странное волнение, которое мешало его ближним наслаждаться тем единственным, что делает достижение возможным, -Одиночеством? Он сам был так счастлив, что его оставили в покое, неужели больше никто не был таким? И все же это самое одиночество, которого он жаждал и которым наслаждался, было, по возвышенному парадоксу, преследуемо таинственным одиночеством. Иногда ему казалось, что его сердце оторвалось от какого-то великого целого, к которому оно стремилось воссоединиться. Это было похоже на похороненную кость, которую Бог когда-нибудь выкопает. Иногда, в своем собачьем представлении о божестве, он чувствовал рядом с собой гром этих могучих лап. В редкие минуты тишины он смотрел из окна своего кабинета на позолоченный солнцем, соблазнительный город. Его безумие охватило его – великолепное безумие спешки, честолюбия, гордости. И все же он сомневался. Этот Бог, в котором он нуждался, этот освобождающий горизонт, был ли он, в конце концов, в самом умном из тайников, в нем самом? Было ли это в его собственном незамутненном сердце?

Мисс Уиппет поспешила сказать, что Менеджер по выставкам умолял его принять участие в конференции. Вопрос о распределении оконных площадей между различными департаментами должен был быть пересмотрен. Кроме того, книжный отдел протестовал против того, что с них взимали плату за аренду книг, выставленных только для того, чтобы добавить последний штрих к мебельной витрине. Другая повестка дня: директор по персоналу пожелал назначить встречу, чтобы обсудить постановление против продавщиц, стригущих волосы. Отдел снабжения хотел представить пересмотренные цифры относительно экономии, которая будет достигнута за счет размещения кафетерия для сотрудников на том же этаже, что и ресторан магазина. Он должен решить, будет ли раннее закрытие по субботам продолжаться до Дня труда.

Рассказывая об этих и сотне других увлекательных пустяках, он испытывал болезненное чувство предательства по отношению к мистеру Биглю-старшему. Старый джентльмен был так трогательно уверен, что нашел в нем идеальные плечи, на которые можно было бы взвалить свою почетную и сокрушительную ношу. С более чем отеческой гордостью старый Бигль наблюдал, как Гиссинг, явно вежливый и компетентный, весело ходил туда-сюда. Владелец не подходил слишком близко, чтобы заметить застенчивого ангела сомнения, который таился глубоко в глазах Гиссинга цвета сидра.

Если в нашей истории и есть трагедия, то, увы, она здесь. Гиссинг, неисправимый сторонник ответственности, которая не касалась его души, не осмеливался сказать своему благодетелю ужасную правду. Но червь был в его сердце. Однажды поздно вечером, в своей комнате у миссис Перп, он написал письмо мистеру Пуделю. Отправив его по почте, он внезапно почувствовал острую боль. Для мечтателя решения страшны. Затем он встряхнулся и легко побежал в маленькую закусочную на Амстердам-авеню, где наслаждался пончиками и чаем со льдом. Его разум был полон решимости. Пончики, благодаря простой символике, заставили его подумать о Ротари-клубах, а также о жерновах. Нет, он, должно быть, скрывается от чести, от богатства, от Торговых палат. Беглец от всего, кроме собственного инстинкта. Те, кто связал себя, слишком горят желанием увидеть цепи на других. Бесполезно было пытаться объяснить мистеру Биглю – милое старое создание не поймет.

На следующий день, счастливо и деловито выполнив свои обязанности и задержавшись допоздна, чтобы убрать со стола, Гиссинг навсегда покинул "Бигль и компанию". Единственное, что беспокоило его, когда он в последний раз оглядывал свой уютный кабинет, была мысль о том, как огорчится маленькая мисс Уиппет, когда узнает, что ее новое повышение подошло к концу. Она так восхищалась их взаимным достоинством. На картотечном шкафу рядом с пишущей машинкой стояла розовая герань в горшке, которую она поливала каждое утро. Он не смог удержаться, чтобы не выдвинуть ящик ее стола, и мягко улыбнулся, увидев тщательную аккуратность его отделений, со всеми ее мелочами, с пользой расставленными. Ластик для чернил с нелепым маленьким венчиком, прикрепленным к нему, чтобы смахивать обрывки потертой бумаги; пучок заточенных карандашей, скрепленных резинкой; крошечный флакончик с машинным маслом; маленькая коробочка мятных леденцов; смятый носовой платок; стенографический блокнот с карандашом, вставленным на чистую страницу, чтобы быть готовым к немедленному обслуживанию на следующий день; длинный резак для разрезания конвертов.; ее блокнот с записями, на котором было написано, Напоминания мистеру Г. о Ланче в Витрине. Казалось жестоким лишать ее всех этих невинных развлечений, которыми она так наслаждалась. И все же он не мог оставаться генеральным директором только ради счастья мисс Уиппет.

В листве герани, где, как он знал, она найдет ее, он оставил записку:

МИСС УИППЕТ: Сегодня вечером я ухожу из магазина и больше не вернусь. Пожалуйста, сообщите мистеру Биглю. Объясните ему, что я никогда не займу место у одного из его конкурентов; я ухожу не потому, что мне не нравилась эта работа, а потому, что, если я останусь дольше, она может мне слишком понравиться. Передайте мистеру Биглю, что я настоятельно прошу его оставить вас помощником нового Управляющего, кем бы он ни был. Вы полностью компетентны, чтобы следить за рутиной, и новый менеджер может проводить все свое время за деловыми обедами.

Пожалуйста, сообщите Клубу Дисплейных менеджеров, что я не смогу выступить на их завтрашнем собрании.

Я желаю вам всяческой удачи.

МИСТЕР ГИССИНГ.

Проходя по тусклым и тихим проходам магазина, он снова оглядел их со смешанными чувствами. Здесь он, по-видимому, мог бы быть королем. Но он не испытывал ни малейшего сожаления. Еще одно из его многочисленных "я", размышлял он, совершило самоубийство. Это была правильная идея: продолжать сбрасывать их, выбрасывать за борт нереальных и фальшивых Гиссингов, обрезать их, пока он не обнаружит подлинное и неотчуждаемое существо.

И вот, во второй раз, он незаметно вышел из служебной двери.

Четыре дня спустя он прочел в газете о смерти старого мистера Бигля. В этом не может быть никаких сомнений. Торговец умер от разбитого сердца.

Глава 10

Ответ мистера Пуделя был разочаровывающим. В нем говорилось:

Дом священника Святого Бернарда, 1 сентября.

МОЙ ДОРОГОЙ МИСТЕР ГИССИНГ,

Я сожалею, что не могу добросовестно найти способ написать епископу от вашего имени. Любое свидетельство, которое я мог бы составить, было бы в лучшем случае сомнительным, потому что я не могу согласиться с вами в том, что Церковь – ваше истинное призвание. Я не верю, что тот, кто бросил свою семью, как это сделали вы, и чей послужной список (даже в самой благотворительной интерпретации) нельзя назвать иначе, как эксцентричным, был бы полезен в Священных Орденах. Вы говорите, что ваша жизнь в городе была великим очищением. Если это так, я предлагаю вам вернуться и взять на себя возложенное на вас бремя. Для меня было большим огорчением, что один из моих собственных прихожан стал причиной этих болезненных слухов, которые поразили нашу тихую общину. Несмотря на это, я желаю вам добра и надеюсь, что опыт наказания принесет вам покой.

Искренне ваш, ПУДЕЛЬ

ДЖЕЙ РОВЕР.

Гиссинг размышлял над этим письмом в тишине вечера в своей комнате. Он привнес в проблему свое любимое средство для ясного мышления – крепкий кофе, смешанный со сгущенным молоком. Миссис Перп пошла на уступки его странностям, когда он так высоко поднялся в мире: лучше нарушить какие-либо правила, подумала она, чем потерять столь знатного арендатора. Она даже установила для него маленькую газовую плиту, чтобы он мог варить свой утренний и вечерний кофе.

Поэтому он посоветовался со своим перколятором, чье бульканье было звуком, который он находил одновременно успокаивающим и стимулирующим. Он рассматривал его как своего рода личный оракул, со своим собственным спокойным голосом. Он внимательно слушал, ожидая, пока жидкость потемнеет. Обращение к епископу, Обращение к епископу, казалось, было речью струящегося бульканья под стеклянной крышкой.

Он решил действовать в соответствии с этим и изложил свое дело епископу Борзому даже без представления, на которое он надеялся. К счастью, у него все еще оставалось несколько листов почтовой бумаги "Бигль" и компании с выгравированными на ней буквами и офисом генерального директора. У него были некоторые сомнения относительно надлежащей формальности и стиля обращения при общении с епископом: “Очень преподобный” или “Преосвященный”? и что из этого указывало на высшую степень почтительности? Но он решил, что мужская откровенность не помешает. Он написал:

ПРЕОСВЯЩЕННЫЙ ЕПИСКОП БОРЗОЙ,

Дорогой епископ,

Может ли кто-нибудь из ваших почитателей попросить аудиенцию у вашего преосвященства, чтобы обсудить вопросы, касающиеся религии, теологии и возможной вакансии в Церкви? Если есть какие-то возможности, это было бы одолжением. Это очень срочно. Я прилагаю запечатанный конверт с адресом.

С уважением ваш,

МИСТЕР ГИССИНГ.

Быстрый ответ секретаря епископа позволил ему назначить встречу.

Хорошо одетый во фрак и шелковую шляпу, Гиссинг направился к месту встречи. По правде говоря, он нервничал: его мысли беспокойно метались среди возможных затруднений. Предположим, мистер Пудель написал епископу, чтобы отклонить его заявление? Его беспокоила другая, но более абсурдная мысль. Одна из проблем при посещении домов Великих (он научился этому за свою короткую карьеру в Большом бизнесе) – найти дверной звонок. Обычно это таинственно скрывается. Предположим, ему придется безнадежно оглядывать вестибюль в позорной и подозрительной манере, пока какой-нибудь лакей не выйдет, чтобы пожурить его? В залитом солнцем парке под Собором он увидел нянек, сидевших у своих колясок для щенков; на мгновение он почти позавидовал их грубому спокойствию. ОНИ не имеют права (сказал он себе) обращаться к епископу!

Он пришел рано, поэтому прогулялся несколько минут в парке, который лежит под этим скалистым обрывом. На вершине, четко вырисовываясь на фоне синевы, огромная церковь плыла, как корабль по длинному морскому гребню. Ангел с трубой на выступе крыши был похож на доблестного моряка в вороньем гнезде. Это благородное зрелище успокоило его волнение. Да, сказал он, Церковь – это корабль, за бортами которого я найду покой. Она плывет по нездешнему морю, ее экипаж свободен от земных амбиций и заблуждений.

Он проворно взбежал по длинным ступеням, ведущим на утес, и приблизился к резиденции епископа. Колокол был хорошо виден. Он позвонил, и вскоре вышла опрятная маленькая горничная. Он размышлял над формой слов. Было бы абсурдно говорить: “Епископ дома?”, Потому что он знал, что епископ дома. Поэтому он сказал, – мистер Гиссинг.

Епископ Борзой был впечатляющей фигурой: невероятно высокий и стройный, с длинным, узким аскетическим лицом и вьющимися седыми волосами. Он был на удивление сердечен.

– А, мистер Гиссинг? – Сказал он. – Садитесь, сэр. Я очень хорошо знаю "Бигля и компанию". На самом деле даже слишком хорошо – у госпожи Борзой там есть счет.

Гиссинг, чувствуя себя несколько ошеломленным и неуверенным, не был готов к комментарию. Он все еще немного беспокоился о правильном способе обращения.

– Очень приятно видеть, что вы, Влиятельные Купцы, интересуетесь Церковью, – продолжал епископ. – Я часто думал о том, чтобы обратиться к покойному мистеру Биглю по поводу небольшого вклада в собор. В самом деле, я потратил так много в вашем магазине, что это было бы только справедливым возвратом. Мистер Колли из "Грейхаунд, Колли и компания" был очень любезен с нами: он только что позаботился о том, чтобы восстановить хор.

Гиссинг начал опасаться, что цель его визита, возможно, была неправильно понята, но глаза прелата горели благожелательным энтузиазмом, и он не осмелился прервать его.

– Вы очень любезно осведомились в своем письме о возможной вакансии в Церкви. Действительно, в трансепте есть ниша, которую я был бы счастлив увидеть заполненной. Она предназначена для какой-то мемориальной статуи и, возможно, в честь покойного мистера Бигля…

– Я должен объясниться, епископ, – сказал Гиссинг, очень встревоженный, – что я оставил Бигля и Компанию. Боюсь, что вклад, который я хочу внести в Церковь, не является декоративным. Это я сам.

– Вы сам? – спросил Епископ, вежливо озадаченный.

– Да, – пробормотал Гиссинг, – я … На самом деле я надеюсь … поступить в министерство.