Синий маяк

– Ильм, – еле выговаривает она, – ох, Ильм, да ведь в том-то и дело! Вы нас любить не можете. И мы не можем любить!

– Почему? – удивляюсь я. – Вас же из людей сделали!

– Потому что мы иначе устроены, – объясняет Эйка таким тоном, словно тут нечего объяснять, – потому что мы мертвы и у нас не бывает живых чувств. Зато нам дана Связь.

Не могу больше слышать это слово!

– По-моему, у тебя всё в порядке с чувствами, ? отмечаю я шёпотом, ? у тебя с головой не в порядке, но тебе, наверное, в жизни досталось.

– Только переживать за меня не надо, – сурово предупреждает Эйка.

Осенний шквал треплет лёгкое платье, так что видны все изгибы её фигурки, и я снова отвожу взгляд. Если бы Эй мёрзла, было бы естественно её обнять, а так я не нахожу повода.

– Это так обязательно ? видеть нападение в любом слове? ? я всё-таки перехватываю взгляд Эйки и стараюсь смотреть, не мигая, как она. ? Я ничего против тебя не имею, и как человек ты мне нравишься. Просто я тебя понять не могу.

– Нравлюсь как человек? – восхищается Эйка. – А так?

За долю секунды она вновь оказывается рядом, а когти на крыльях выбивают из скалы щебень слева и справа от моей головы. Полное превращение смотрится жутко: все эти клыки, и узкие зрачки, и хвост. Я не замечал, что у неё и хвост есть! Неясно только, к чему это сейчас? Я, наверное, просто не склонен к обморокам. Как тогда поступить? Заорать от ужаса или соврать, что так она мне больше нравится? И то, и другое прозвучит неубедительно, поэтому я тупо смотрю на неё и думаю, что не стоит гулять перед закатом.

– Истеричка, – заключаю я, отодвинув правое крыло – то, что загораживает дорогу, – поохоться, потом договорим.

Если меня не снесёт в океан. Эйка шарахается назад и бесшумно взмывает сквозь водяные струи. К маяку я хромаю в одиночестве, надеясь, что успею обсохнуть, пока она будет шнырять в лесу.

Не тут-то было! Эй уже переменила платье, переплела косу и развела огонь. И ужин взялась готовить – ты подумай! Не хочу я думать. И в комнату не захожу. Сразу тащусь зажигать лампу. Я и так уже опоздал, а погода ненастная. Кораблю легче лёгкого наскочить в потёмках на скалы. Сегодня я не проверяю, насколько пустынна океанская даль. Переодеваться тоже нет настроения. Ковыляя по ступеням, я пытаюсь смириться с тем, что ночь никогда не пройдёт. И дождь не пройдёт. И да, не было никакой нужды выпускать когти! Подумаешь, какие мы грозные… Я тоже кое-что могу, между прочим!

– Я тебе рыбу пожарила, – сообщает Эйка как ни в чём не бывало, – оденься в сухое, а то холодно.

Я отступаю на лестницу, но наверху больше делать нечего, остаётся плестись вниз. Нет, я возвращаюсь, забираю сковородку и только после этого выхожу на воздух. Захлопываю за собой дверь и устраиваюсь на ступеньках. Козырёк над головой хлипкий, мокрый ветер пробирает до костей. Чудесно, так мне и надо! Я дрожу от холода и обжигаюсь о рыбу, в которую Эйка переложила соль, которую надо беречь.

Облизав пальцы, я достаю из кармана Перо и гадаю, как с помощью этой невесомой вещицы можно нагнать такой мути и наделать столько тварей? Вероятно, Перо тут ни при чём. По своему опыту могу сказать, что если нет мозгов, остальное приложится. Будут тебе и твари, и прочие… удовольствия. Правда, что ли, без чувств лучше? А то все чувства скользкие и шершавые!

Солнце, разумеется, село. Парные жёлтые огоньки посверкивают на краю леса, и чёрные тени перебегают между кустами. Не знаю, чего я тут дожидаюсь. Чего-нибудь. А тем временем тени приближаются. Они боятся Пера, но не так, чтобы слишком. Я успеваю закончить ужин и на прощание запускаю в ближайшую морду сковородкой. Достали!

Дверь я закрываю, как всегда, плотно. И запираю на четыре оборота. С ключом я никогда не расстаюсь, но в этот раз чуть не забыл его в замке. Я ощущаю резкую усталость, но нельзя ложиться, не объяснившись. Или договорить завтра, когда мы оба успокоимся?

Всё равно Эйки нет в комнате. Упорхнула на свою охоту. Я не видел, как она улетала, но окно опять настежь, и вода течёт с подоконника. Я не вытираю пол и не хочу сушить одежду. Просто стягиваю с себя всё, кидаю в угол и забираюсь в постель, под тёплый свет покрывала. Закрываю глаза и опять вижу бесконечную череду свинцовых волн. Что-то случилось, но я не понимаю, что именно. А вдруг она не вернётся, вдруг с ней произойдёт несчастье?

Хотя с чего бы? Эйке нет дела до ночи, бури и оборотней. Они все ей родня.

Мой сон ещё тревожнее, чем мысли. Я даже не уверен, что сплю. По крайней мере, я чётко помню её возвращение. Удар оконной рамы, шорох крыльев, а потом платья, прикосновение горячих пальцев к моим волосам, прикосновение ледяных губ к моему виску. Вообще-то, мы условились так не делать, и мне проще притвориться спящим. А то придётся опять ругаться или признать, что я её ждал.

Вернулась, и ладно. Она поправляет на мне одеяло и отходит, но я открываю глаза, лишь когда щёлкает крышка сундука. Луч маяка скользит по полу, высвечивая дорожку из водяных капель. Сверху колотит промозглый дождь, снизу ярятся волки. Я несколько раз задерживаю дыхание, унимая лихорадочный стук сердца. Я хочу, чтобы она вновь так подошла и не уходила. Пусть кидается на меня и мотается незнамо где, но пусть возвращается, это куда важнее. На секунду мне кажется, что это самое важное.

Я мог бы сам пройти эти несколько шагов по комнате. Раз уж нахлынуло помрачение. Но это у меня от долгой скуки, бедняжка не виновата, и нечего её изводить. И так всё слишком запутано. И запутывается, и запутывается… И из путаных мыслей я проваливаюсь в такие же путаные сновидения.

Глава 3

Наутро я просыпаюсь с тяжёлой головой и лёгким жаром. Дождь не прекращается, ветер так и швыряет его о стёкла. Я гашу маяк, но не зажигаю свет в комнате, хотя темень стоит, как ночью. Припадая на разбитую ногу, я брожу вокруг стола, лакомлюсь джемом из банки и силюсь вспомнить, о чём мы спорили накануне? Мне неспокойно и хочется перекинуться с Эйкой парой слов. Или помолчать, раз для разговоров я не гожусь. Она могла бы не спать сегодня так долго, солнца всё равно нет!

Я расставляю на доске стеклянные кораблики, читаю и жду её пробуждения. Перелистываю семнадцатую книгу и натыкаюсь на главу про подводных чудищ. Самое то для тёмного, залитого водой дня. Я ложусь головой на книгу, смотрю на дождь и продолжаю ждать. Я бы постучал в крышку сундука, но я никогда не бужу Эй. Не уверен, что можно так делать. Да и причины нет. Кроме дождя и лихорадки.

Ближе к вечеру я устаю сторожить и засыпаю. Но спать, сидя за столом, неудобно, и меня не оставляет мысль, что спать нельзя. А потом я прихожу в себя под нескончаемый шелест дождевых струй. И вижу шипастую морскую тварь с распахнутой пастью. Картинка слабо светится в темноте, и больше вокруг ничего не видно. Я вздрагиваю от неожиданности и едва не падаю со стула. Потом смеюсь над собой и отправляюсь зажигать маяк. То ли будильник не звенел, то ли я его не слышал. Всё сегодня не так.

Вернувшись в комнату, я решаюсь постучаться к Эй. Но ответа не получаю. Она намерена вставать или нет? Неужели и есть не будет?

Открыть – не открыть? Я распахиваю сундук и отскакиваю на два шага. Лишняя предосторожность – внутри её нет. А где есть – непонятно. Эйка могла выбраться, пока я дремал, но обычно она не улетает так рано. И окно за собой не закрывает. Теперь мы не только общаться не будем, но и видеться?

Так не пойдёт. Я обещаю себе, что в этот раз её не прозеваю и устраиваюсь в сундуке. Не захлопывая крышку, разумеется. В полубреду проделка кажется мне удачной. Эйка непременно что-нибудь скажет по этому поводу. Ей придётся подать голос.

У меня очень странное чувство – будто её отсутствие разит наповал. Или Связь так действует, или надо меньше шататься под осенним дождём. Подняться со шкуры я уже не могу. Хотя на ней ужасно жарко, ужасно. И в сундуке душно. Как вообще можно в нём находиться?

Я пытаюсь выкарабкаться, но теряю силы и опять проваливаюсь в сон. Или в забытье. Время куда-то пропадает, а мысли перетекают в бредовые видения. Мне грезятся разогретые до кипения океанские волны, швыряющие на берег трупы чудовищ, алые от крови белые корабли, золотые драконы, сгорающие в чёрных небесах… Это длится дня три. Во всяком случае, я трижды поднимаюсь зажигать и гасить маяк. Больше я ничем не занимаюсь. Только пытаюсь сообразить в минутных просветлениях, куда подевалась Эйка?

Мы что, поссорились? Я велел ей выметаться? Вроде бы нет. Я не могу собрать в голове наш злополучный разговор, я уже не уверен, что она возвращалась той ночью. А ну как и это померещилось?

Чтобы меньше мерещилось, я рискую хлебнуть синей воды. Тут важно не напутать с количеством. Я отмеряю четверть стакана, потом полстакана, выпиваю залпом и прихожу в себя в том же сундуке. Под утро неведомо какого дня. Маяк я не зажигал, и, видимо, уже нет смысла, потому что светает. Такую вольность я проявил первый раз в жизни. И последний, как я немедленно себе обещаю.

Но жар отступает, нога почти не болит, и новые видения не припоминаются. Я вообще не помню эти странные дни, но в остальном разум совершенно ясен. И совершенно ясно, что дальше так не пойдёт. Я смотрю во все окна по очереди. Над лесом буря, в океане шторм. Где можно болтаться в такую погоду?

Возможно, Эйка решила жить на воле или отправилась восвояси. Но об этом она могла предупредить. Или записку оставить. Тогда бы я надеялся, что с ней всё хорошо. А теперь надо принимать меры. Обдумывая дальнейшие шаги, я проверяю свои запасы и вытряхиваю сухари из мешка. Если приделать к мешку лямки, можно нести его на спине. В дорогу положено брать самое нужное, а что мне нужно? Книги, в них заклинания. Что-нибудь попить и поесть. Я не рассчитываю на дальний поход. Оставаться на ночь в лесу – безумие. Но на всякий случай я перешиваю тёплое одеяло, чтобы его можно было носить как плащ. Наверняка в этом проклятом лесу холодно, а меня и так шатает после простуды. Синюю воду я тоже беру – целую бутыль, больше в мешок не влезет.

Я ни разу не спрашивал Эйку, где и на кого она охотится? Ведь с этим пришлось бы что-то делать. А я, честное слово, не знаю, что. Мне всё равно не справиться с ней. И надо ли? Эйка и раньше кем-то питалась, здесь все друг друга едят. Разница в том, что она со мной, а остальные – нет. Так неужели надо было этим воспользоваться?

Почему тогда не начать с той стаи, которая приходит по ночам под маяк? Не потому ли, что это уже их мир? Я не знаю, должен ли что-то менять. И что я могу? Только безвестно сгинуть, а это неприятно. И кто станет зажигать маяк?

Да, маяк.

Я намерен вернуться к вечеру, но лампу заправляю до отказа. Прежде я всегда берёг синюю воду. Добавлял по чуть-чуть, тратил осторожно. Огонь зажигал только в сумерках и гасил, едва рассветёт. Теперь он будет светить днём и ночью. Сколько-то протянет. Потому что, если честно… Если честно, мне кажется, что из-за этой нечисти, Эйки, меня скоро умнёт другая нечисть. Я не выдержу и дня в этом лесу, это совершенно безнадёжное предприятие.

Я её ненавижу. И ненавижу Связь.

В последний раз я плакал, закапывая отца. Потом повода не было. Когда живёшь один и с тобой всё в порядке. А вовсе оно не в порядке, оказывается, и если бы я плакал, то теперь. Надеюсь, это не значит, что Эйки уже нет.

Отправляться надо завтра – не позже. Я понимаю это, когда гляжу на чёрный океан, по которому блуждает синий луч, ища давно затонувшие корабли. Волны так разбушевались, что бьют в основание маяка. Даже оборотни не смеют подступиться. Фонарики их глаз мечутся на границе леса, там, где ветер гнёт в темноте деревья. Скоро вода затопит узкую косу, и как тогда переправляться на берег?

Это ведь только начало! Зимние шторма не раз перехлёстывали маяк. По неделям нельзя было нос высунуть, пока волны стучались в окна. Хорошо, что магия не давала погасить лампу. Надеюсь, и теперь не даст. Полночи я лежу без сна, глядя, как бледный свет скользит по пустым книжным полкам и развешенным на стене платьям. Каждый промельк кажется мне ударом ножа. Нож бы не забыть, кстати… Я закрываю глаза, чтобы не следить за бессонным лучом, и в полной темноте становится легче.

* * *

Я начинаю собираться затемно, когда чёрные глазастые тени ещё рыщут вдоль прибоя. В непогожие дни волны докатываются до леса, но сегодня удача на моей стороне. Ветер стих, дождь прервался, океан поджал кудрявые уши. Так я им всем и поверил!

Я протираю лампу – на прощание. Выбрасываю всё, что может испортиться, запираю всё, что может храниться. И выбираю в дорогу ножик подлиннее. Лучше два ножика! Под конец я перетряхиваю чёрную шкуру, не зная, как с ней быть. Она тёплая, но слишком тяжёлая. Осенью в ней взмокнешь, а зимой… Доживу ли я до зимы? Особенно если потащу такую тяжесть.

Не знаю, всерьёз я думаю об этом или дурака валяю? Покидать маяк – первостепенная глупость! Такая же глупость, как играть в кораблики с тёмной тварью. Ладно, в сущности, все мы твари. Вероятно, я ищу повод примкнуть к своим.

Пока мои мысли блуждают в заклятых далях, из складок звериной шубы выпадает нитка ракушек. Она не порвана, значит это и есть послание. Прощание… Что Эйка хотела сказать – что не намерена возвращаться? Или она так развлекается?

А мне что делать, если я уже собрался? Я стою с этими нелепыми бусами и думаю, что если с Эйкой что-то случилось, виноват я. Я что-то не так сделал или всё не так сделал. Но погибни она, я бы почувствовал, верно? Ведь тогда распалась бы Связь. Вот с какой стати я должен за неё отвечать? Проклятие какое-то!