Манкая

– В каком месте ты ух? – шепнул майору Митька.

– Во всех. Не веришь? – а в глазах легкое отчаяние и желание доказать не только ему, Митьке, но и всему миру, что годен еще на многое бывший полевой офицер.

Широков то и дело вспоминал слова Светы, что Артём неприкаянный и не занят ничем. На работу не берут. Вряд ли Митя мог позволить себе взять в «Ярославец» некомпетентного сотрудника. Да и кем? Грузчиком? Официантом? Бред, согласитесь. Таким предложением Заварзина можно было только обидеть. А вот слова об «ух» навели Широкова на мысль одну.

– Не верю, Артём. Докажи.

– Да легко!

– А если легко, то давай во вторник собирайся, и вечерком поехали со мной в волейбол покидаемся. Там и посмотрим какой ты ух. Мы с ребятами зал арендуем, а в нашей команде игрока не хватает. Поможешь?

Заварзин удивился, но и обрадовался.

– Не вопрос, Дим,– приосанился и плечи развернул.

А Митька поймал Юлькин взгляд и засмотрелся. Такой, знаете ли, кайф, когда девушка смотрит на тебя очарованно, восхищенно, и еще волнуется при этом. Правда, Широков не понял, отчего ему подарок такой, но все равно, счастья полные карманы.

И снова звонок в дверь.

– Добрый вечер, заходите, – никто и не удивился, увидев обоих Гойцманов в гостиной Широкова.

– Ирина, душа моя, вот только не говорите, что ви сами готовили те творожники. Гойцман никогда не поверит. Ви и со сковородой в руках? Куда катится этот мир? – Яков Моисеевич деловито выставил на стол коробку с бутылкой коньяка.

– Шолом, Яша. Ты, я смотрю, веселиться надумал? – Ирина блестела глазами и маникюром.

– Какое веселье, Ириночка? Так, слегка, для наилучшего сна! Дава, ну где ты там прилип? Лимоны давай.

Давид вытащил лимоны, орешки и горький шоколад.

– Мадмуазель Дора, вы ждали дебоша? Вот он, – Митька умилялся довольной сестричкой Собакевич, понимая, что праздников в ее жизни мало, а очень хочется.

– Дядя Яша, как это вы угадали, что все тут собрались? – Юлька смеялась.

– Юленька, детка, а для чего мне такой большой нос, как думаешь? Я им чую!

Митька собрался проявить себя хозяином спонтанной вечеринки, но не успел. Света, Юля и Фирочка уже окружили его и заглядывали ему в глаза преданно. Снизу вверх. Экая прелесть. Ну, в окно Митька не вышел, но засмеялся.

– Митька, прекрати гогот. Где стаканы? Света, поройся там у него в шкапчике. Юленька, ты давай лимоны режь и орехи выложи, – Фира мягко приказывала.

Широков сдался и просто уселся на диван. К нему подсели Дава и Артём. Вот уже на столе стаканы, коктейли, коньяк. Закусок откуда ни возьмись. И гости, веселые, легкие и приятные. Ладно, дебош не дебош, а праздник вроде удался.

Ну, ухохотались все. Истории, анекдоты и просто трёп. Фира и Ирина снова припомнили за тот браслет с рубинами, но склочничать не стали. Дава смотрел на Юльку, но этим не нервировал Митьку… Ну, бывает, что ж теперь…

– Если сейчас явятся Ведищев и Гасилов, я не удивлюсь, но расстроюсь. Тенор будет песни орать дурнушей, а скульптор употребит в одно лицо все спиртное в этом доме, – Дава шептал на ухо Митьке. – Хорошо хоть Кирочка наш не приперся, мать его.

– Он что, тоже песни орет или бухает?

– Не. Он демон посолиднее. Дипломированный чёрт. Улыбается, шутит, лебезит. А Юлька должна всем этим восхищаться и говорить вслух какой он прекрасный. Проходили уже. Бесит.

– Юлю он не бесит.

– Эту юродивую никто не бесит, Мить. Она всех любит и всем должна по жизни. Мать Тереза, – и снова Давин черный взгляд на москвичку.

– Дим, на пару слов, – Света тянула за руку Широкова, и пришлось встать и отойти в уголочек.

– Что, Свет?

– Спасибо тебе! За Тёмку. За то, что с собой его позвал. Он рассказал мне и попросил завтра разбудить пораньше на пробежку. Уже год как перестал заниматься, а тут нате вам. Дим, дай тебе Бог, – Света накоротко обняла Митьку и отошла поскорее.

– И от меня спасибо большое, Митя. Я так мучилась долго, выдумывала занятие для Артёма. А ты взял и решил так просто, – Юлька…

Широкову осталось только удивляться, как она смогла услышать тот разговор шёпотом.

– Не на чем. Юль, перестань мне спасибо говорить, ага?

– Ага, – и кивнула так забавно, по-девчачьи.

– Слово мое прицепилось? Ладно, дарю. Что теперь делать? Но должна будешь, ага?

– Ага. А что?

Ну вот как смотреть на это чудо глазастое?

– Не придумал еще. Но, я измыслю что-нибудь позабористее. С парашютом прыгала? Нет? Придется! – разумеется, о парашюте Митька шутил, но ему нравилось пугать Юльку.

Ну, не пугать, а смотреть, как ее глаза от любопытства и удивления становятся огромными и очень блестящими.

– Лучше я слово тебе верну обратно. Ни за что не прыгну. Мить, я попросту боюсь.

– Ок. Но, учти, еще раз скажешь «ага», я долг твой втрое запишу.

Тут подошел Дава и выдал:

– Слушай, Мить, такими темпами, двух бутылок маловато будет. Я еще одну принесу. А зараз и пачку нитроглицерину. Что? Тут у тебя филиал пенсионного фонда корпоратив устроил. Помрут еще. Как думаешь, им так запихать таблетки или подмешать в пойло?

– Юноша бледный со взором горящим, ты давай там не зубоскаль понапрасну. Клевета все! Просто так мы не умрем! – мадам Шульц снова отличилась исключительным слухом.

– Ирина Леонидовна, понял и осознал. Пошел за бутылкой, – Дава поклонился, но показал Юльке бровями, что сердечные таблетки все же захватит.

Юлька заулыбалась Даве, и потянулась вслед за ним зачем-то, но Митька уцепил ее за руку.

– Ты куда?

– Давид захватит две бутылки, уверена. А это многовато для них. Надо бы проследить.

– Он разберется, это раз. Если что, сами выпьем, это два. Ты обещала быть тут, это три. Не уходи…

F рука у Юленьки маленькая, горячая и очень нежная.