Манкая

Помолчали, осмысливая.

– Мить, плесни коньяку. Юль, тебе рому?

Именно так. Русские бывают разного вида и окраса. Разных убеждений и вероисповедания. Однако объединяет их нечто непостижимое. То ли душевность, то ли духовность. Возможно то, что русские, как никакая другая нация или сообщество, если угодно, способны сопереживать? Милосердие. Пожалуй, так можно назвать это непостижимое. Ну и, разумеется, выпивка. Пьем с радости и с горя, независимо от места рождения и нахождения.

Ярославец и два москвича замечательно выпили, но и запомнили историю бабушек Собакевич, приняли ее печаль, трагичность. Вряд ли теперь Дава станет величать бабулек язвами… Вот, как-то так.

Спонтанная вечеринка приобрела ровно-философский характер, пропорционально принятому на грудь градусу. Митькины взгляды в сторону соседки становились все дольше и мечтательнее. Давины тоже, но безнадежности в его глазах было куда как больше, чем в Митькиных. Широков с радостью отметил, что Юлька ни разу не взялась за телефон, будто забыла о Кирочке своем. Сказать честно, Митька поглядывал на телефон Юльки и тот ни разу не протрещал сообщением или звонком.

В сотый раз Митя окрестил Киру долбошлёпом и в тысячный порадовался вот такому равнодушию с его стороны. Это существенно упрощало задачу кавалергарду, но и бесило бесконечно. Широков знал, что это вот равнодушие делает несчастной Юльку.

– А где муж твой моднявый, Юль? – эх, Дава, ну на фига с таким вопросом, скотина ты пьяная?!

– На работе. Вызвали срочно, – и Юлька тут же схватилась за телефон.

Вот только что была счастлива, сияла и глаза блестели, а вот уже и раскаяние на лице, вина и печаль. И все это только усилилось, когда муж на сообщение не ответил, да и на звонок тоже. Хотя нет, пришла какая-то цидулька от Кирочки. Митьке было страсть как любопытно, что он ей написал, но в, то же время, он искренне желал, чтобы телефон в руках Юли рассыпался прахом вот сей момент.

– Кира? На работе? В ночь с пятницы на субботу? Майн гот, Юль. Где-то деревянный конь дал потомство. Пойду, покурю, – Дава вышел, и Митька за ним.

Уже в курилке, Митя обозначил свою позицию:

– Дава, я понимаю, что Юлька тебе дорога. Была и будет. В связи с этим вопрос, какого хрена ты ее обижаешь? Ты не дебил, вроде. Сам не видишь, тошно ей, а тут ты еще со своими намеками.

– Во как. И что? Молчать? Должен же хоть кто-то глаза ей раскрыть на этого козла!

– Зашибись, Дава! Он козёл, а больно делаешь ей.

– А тебе что за печаль? – все верно, Дава дебилом не был, и уставился на Митю, прозревая.

– Печаль, не печаль, а Юльку больше не доставай. Мы хоть и приятельствуем, но если что, знай, щадить не стану.

Давид пошевелил густыми бровями, насупился, почесал нос.

– Ну, ясно все. Мить, дохлый номер. Это же Юлька. Наивернейшая и святая. У нее крылья за спиной развеваются, и нимб над волосами сияет.

– Тем более. Ты не тот объект выбрал для нападок.

Дава вскочил с курительного диванчика и заметался:

– Без тебя знаю! Я Кире однажды влупил по пузу. Так этот урод Юльке все выложил. Она со мной говорить перестала!

– Был повод? Или так, от злости?

– Был и есть. Кира кобель не из последних. Изменяет ей уже давно. Чуть ли не со свадьбы. Да что я говорю, ты и сам понимаешь, что он такое.

– Она знает?

– А по ней не поймешь! Может, знает и прощает. А может в святости своей не замечает ничего.

Казалось бы, чего проще? Рассказать все Юльке и наблюдать распад ячейки общества. Но подлость остается подлостью, даже если совершается с благой целью. А Митька подлецом не уродился, потому и сценарий такой его не устраивал ни разу.

– Ладно, замнём, – Митька смял окурок в пепельнице и потянул соседа догуливать.

Собственно, вечеринка уже кончилась. Света и Юля собрали грязную посуду и заложили в посудомоечную машину. Прибрались. Артём, трезвый и веселый, обнимал Гойцмана старшего, который повис на мощном офицере беспомощным лоскутком. Бабушки Собакевич сложились «домиком» и отступали к входной двери. И только сиятельная Джеки чувствовала себя прекрасно.

– Мить, спасибо, – выдохнула счастливая и уставшая Дора.

Фирочка кивнула и улыбнулась. Гойцман-папа, уютно спал на груди Заварзина, откуда его попытался отодрать Давид.

– Дава, донесу. Пусть поспит. Дим, спасибо. До вторника? – Артём сиял.

Митька стукнул дружески по плечу майора и головой кивнул, мол, все в силе.

– Вишня была вкусная, Димитрий, – Джеки подмигнула на прощание Широкову.

Света обняла Митю и поцеловала в щеку, потом собрала соседей, и они разошлись по домам как-то очень скоренько. Странно, что Юльку «забыли». Она внимательно оглядывала гостиную, чтобы еще раз убедиться, не осталось ли беспорядка? Вроде, не осталось.

– Спасибо! – Юлька подскочила к Широкову и высоко голову запрокинула.

Да, высокие мужчины – это круто! Но, шея затекает, честное слово.

– Тебе спасибо. Весело было. Правда, история бабулек печальной оказалась.

– Да, очень, – Юля покивала. – Пойду я, Митя. Спокойной ночи.

Повернулась спиной к Широкову и двинулась к двери. А Митька читал – перечитывал свой знак: «Вместе навсегда!»

– И куда это ты собралась, а?

– Домой, а что? – Юлька даже голову в плечи втянула от такого вопроса.

– Не иди домой, Юль. Давай кофе выпьем. Или чаю. Могу еще коктейль тебе сделать. Накормить, – говорить-то говорил, но уже понимал, откажет.

– Третий час ночи. Пора уже. Не могу же я все время у тебя сидеть.

– Не можешь или не хочешь? – вопрос получился прямой и кривой одновременно.

– Митя…

– Что, Митя? Вопрос тот же, что и час назад. Чего ты хочешь? – вряд ли Широков стал так давить, если бы не коньяк и ром в его организме.

Юлька ничего не ответила, повернулась и пошла к выходу. Митька догнал ее и обхватил крепко, прижал спиной к себе и заговорил ей в ухо.

– Не сердись, Юлька. И не бойся… Отпущу, – тихо поцеловал ее макушку и …отпустил. – Иди. А лучше беги.

Юльку качнуло, но она шаг ускорила, и через мгновение Митька остался один в своей квартире.

Глава 12