Сначала считали – рожала двойню, потом – тройню, потом подсчет кончали многоголосым вопросом о чине:
– Не дали еще медали матери-героине?
А иной раз приятели впопыхах прибегали к ней:
– Живей! Не твой протеже в долгах погряз и уже труп?
Но мамаша на вести без чести машет:
– Отлуп! Мой козел нашел пристанище на кладбище. Спит услада. И другой на вид – надо, бригада подтвердит.
Случалось, сыщик вскопает холмик и от колик – в окрик:
– Злая бабища! Шалость – не на стольник, а на тыщи!
Она тогда провожает крикуна для суда в роддом, раскрывает тетрадь "Прием" и вопрошает о своей вине:
– Закон – на моей стороне!
Он – глядь в тетрадь, а там – срам:
"Лежала. Дрожала. Потеряла одеяло. Не рожала".
И ни дать, ни взять, а вам – по губам за сало, чтоб на зоб не отвисало!
Насобирала немало сынов и трюков мастерица на улов трупов. Не забывала исхитриться и плутовала тонко: лисицей шныряла на огородах – и не обидели, в ров мозгов не выбили, да и справки на ребенка у мерзавки не увидели – ни о родах, ни о гибели.
А к полковнику примчалась в спешке и оплошала: упала не к покойнику, а не мешкая – на чужое добро, и досталась ей от людей не жалость, а насмешка за серебро, и вдвое – под ребро.
5
Забега?л в квартиру с покойным и известный миру ловкач – предлагал достойный первач.
Угощал честно, а обещал особый деликатес – но чтобы генерал исчез: под бревна, в отвал, но словно бы не умирал.
– Без бумажки, – растолковал, – с ним оттяжка всего, а без него с ней живым веселей.
Плана пьяным не излагал ни за что, но его узнал кое-кто.
Один врач верховодил судьбой, а лечил – нарыв и геморрой. Но на чистом бланке от министра хохмач для разрядки чертил: "Жив" – и без догадки выводил останки в прорыв.
Ловкач приходил к нему как больной и незаметно выносил из кабинета бумаги, а на дому игрой чернил вершил передряги: без пылкой суеты, за бутылкой анисовой, вписывал в листы имена трупаков, а затем, с утра, всем находил и пыл, и договора? – и сполна морочил простаков.
При этом учитывал, что клиентам вера в форму – без меры и нормы, а общипанные кости, пуп и экскременты сгниют и не пройдут суд как документы. Труп на погосте отпоют, а по справке он – на поправке, угодил в тыл, занесен в студенты, вступил в брак, расплодил вояк, получил пенсион как многодетный фронтовик, проник на ставку в секретный павильон, заключил сделки на поставку белки, исколесил мир и прикупил для ребяток с десяток квартир.
– Пока у мертвяка в червяках задница, он – вон, размножается! – изрек без сурдин один паренек.
И потому первачу воздали должное, а самому ловкачу обещали надежное: снесут дохляка в лес – тут наверняка возьмут деликатес!
Но едва ли понимали, как выполнять так обещанное:
– Кровать с изувеченным, – признали, – не женщина: не поднять, не подмять, не унять и не венчана!
6
Бедняжка – мертвец: без бумажки и конец – не венец.
Покушалось соседство на его наследство, но просчиталось: осталась всего – малость. Для отправки генерала в отставку пожелало справку – а и справка не получалась.
Узнавали о пристанище на кладбище – и там отказали:
– Нам – останки бродяги? Ком с дерьмом? Без бумаги и по пьянке едва ли возьмем!
И разбрелись соседи тихо по углам, как рысь – от медведя, а лихо – по горам.
IX. БУКСИРЫ ИЗ КВАРТИРЫ
1
Тело не терпело бумажной отсрочки и уныло доходило до точки. А однажды ночью услышали из квартиры писк на полмира: то ли мыши раздирали в клочья лысый мениск, то ли крысы рвали мозоли – вдрызг.
Соседи – не медведи в спячке: не спали из-за драчки до утра. А встали – осознали: не игра.
И созвали в прихожей сбор на разбор ссор и поддержали разговор, похожий на раздор: за укором – спор, за спором – вздор.
– Злой бузотер, – прокричали, – плох! Слышны баталии блох! А от войны из квартиры – ни ногой. Заглох мотор у задиры! Нужны буксиры!
И орали наперебой, пока не издали вой:
– Долой мертвяка любой ценой!
А закончили сбор – убрали труп в коридор.
Привязали раскуроченного за чуб над лестницей:
– Скажем, там и повесился. Из-за кражи и дам.
– Доневестился!
2
Минуты в коридоре мертвели от смуты, а часы ползли еле-еле, как корабли в открытом море, и сиротели без событий на просторе, как трусы, забытые под корытом на заборе.
Прохожие избегали негожего и только стойко вздыхали:
– Видали? Едва ли ему ловко тут.
– А почему к конторе не унесут страшилу?