Кеаль

Владимир Орлов, «Альтист Данилов»

Белиал напряг слух и замер над столом с документами, чтобы шелест бумаг не обманул его. Шаги за дверью? Нет, это не топот личной охраны, передающей смену. Каблуки. Или всадник, тогда это гонец, или… женщина? И почему-то без конвоя. Рука его машинально скользнула к раструбу сапога и вынула нож. Наконец, под дверью мелькнула тень. Не стучали и войти не пытались. По полу проехался сложенный вдвое листок бумаги – явно донос. Белиал мог бы поймать визитёра и вытряхнуть из него любые данные, но рабочий кодекс строго запрещал поступать подобным образом.

Он поднял листок с полу и в его глазнице ожил чувствительный окуляр. Принеся некогда небольшую физиологическую жертву, доледе обрёл возможность видеть фальшивые деньги, иллюзии, теплокровных существ сквозь преграды и многое другое, включая отпечатки пальцев. Послание трогал автор и кто-то ещё. Видимо, доставивший.

Мастер Белиал, я прошу вашей помощи! Передаю письмо через третье лицо, потому что меня шантажируют и угрожают расправой.

Моё полное имя – Исфера, я ученица последнего курса Гиона-Тарто. Все совершённые преступления и на моей совести тоже. Остатки чести диктуют отдать все долги и совершить все признания до утра дня выпускного…

***

Растворимый кофе доканал Славу и он принёс в мастерскую маленькую электрическую плитку, турку и ручную мельницу. В конце концов, так было благороднее. Кея научилась варить кофе и отрывать её от этого увлекательного занятия становилось всё сложнее. Тёмные крупные зёрна и желтоватые коробочки кардамона в её руках, казалось, пропитывались духом ночи и бодрили до дрожи.

Для ростового портрета Слава украл реквизит у преподавателя, который вёл композицию. Розовато-серое платье из старинной тафты было сшито для какого-то фильма, страшно потрёпано в процессе съёмок и наконец, списано. Такие вещи часто оседали у художников и ещё годились для картин. Порванное кружево, истёртый подол и лопнувшая на плече материя даже добавляли образу шарма. Слава иногда отвлекался, чтобы немного унять свои чувства, заставлявшие сердце колотиться до боли быстро. Он не замечал как акварель стекает по его рукам, чертя яркие борозды, и впитывается в рукава рубашки.

«О таком я даже не мечтал. Если сейчас меня затолкают в котёл и будут жарить в масле, я ни на секунду не пожалею, что связался с демонами. Я с ними стал искренним. По-хорошему сошёл с ума. А больше мне и не надо ничего».

– Исправлять не буду. Может, мне ещё извиниться за своё воображение?! – бушевал он над палитрой, пытаясь попасть точно в тон тёмно-красных волос своей музы, – Если публике не понравится, то это не моя публика. Пусть чешет на первый этаж, там зверюшки и букеты вывешены. Объяснений никаких не надо. Я без всяких объяснений некоторые фильмы полюбил и музыку. С первой минуты.

Кея старалась держать позу и двигаться как можно меньше, но боль в конечностях в каждый заход неизменно подкрадывалась уже через час. Художник её работал без перерывов и заражал своим рвением. Оба находились в потоке написания картин, этих хрупких мостов между мирами. Демоница чувствовала, как врастает в полюбившийся мир, не только в его плоть, в самую его душу, в его искусство. Слава был измучен и счастлив. Когда он засыпал, выпив для верности паршивого пакетного вина, демоница осторожно оттягивала его ликвор и уходила. Если на подиуме она впадала в странный паралич, запрещавший ей страдать и полностью подчинявший проступающим на холстах образам, то потом приходила боль и опустошение. Прежние разговоры по душам закончились. Прежняя эмпатия ушла.

Всё ещё замкнутый и поблекший легат с тенью улыбки следил за ней, пока решал дневные дела в Чертоге. Кея иногда чувствовала на коже лёгкое прикосновение его взгляда. Подойти бы и сказать пару слов, но уж слишком проницательным был инкуб. Ей не хотелось доставлять ему лишнее беспокойство. Собственная работа у Кеи продвигалась ни шатко ни валко. Когда появлялось время, совершенно не было сил, а когда были силы, она возвращалась назад к Славе. Иногда удавалось поспать в гамаке и спланировать грядущий день, но планы выполнялись далеко не всегда.

Однажды возле лаза её встретили охотницы. Они были в форма Тарто и явно не собирались за добычей.

Лестра скрестила руки на груди.

– Это наш ход, помнишь? Больше ты им не воспользуешься. Уговор был нарушен, вчера изъяли все книги. Хочешь сказать, не твоя работа?

– Нет. Я никому не говорила о книгах.

– Да что ты! Знаешь, какое наказание нам грозит? На нас свалят все грехи по охоте, в том числе, чужие. И воровство из библиотеки.

Голос Лестры отчаянно вибрировал, выдавая крайнее волнение.

– Вы заслужили. Пытались обвинить меня в убийстве и убрать с дороги, но знайте, что на вас я не доносила.

– Не хочешь нам помочь, дать показания в нашу пользу? Вот так ты ценишь всё, что мы для тебя сделали?

– Я тоже была вам полезна. Пропустите, меня ждут.

– Ну уж нет. Ты хочешь выйти сухой из воды, хотя была сообщницей.

Кея не стала долго думать. Она сделала рывок, оттолкнув Феру. На секунду показалось, что та даже незаметно поддалась, но подозрение было лишено логики и быстро забылось.

Ведомая жестоким инстинктом, Лестра бросилась в погоню. Она провела много времени на дознании и ослабла, но упорно преследовала Кею. Та сначала бежала вдоль улицы, затем развернула ось и устремилась на крышу здания. Расчёт был в том, что у погони не хватит сил подняться. Бежать по перпендикуляру было, как обычно, нелегко, но до крыши Кея добралась быстро. Ринувшись на другую сторону, посмотрела вниз на всякий случай: пятнадцатиэтажка – не небоскрёб, прыгать было опасно, крылья могли подвести и раскрыться поздно.

Лестра вскоре тоже ступила на крышу, Фера сильно отстала.

– И что ты собираешься сделать? – первая заговорила Кея.

– Хотя бы не страдать в одиночку. Художнику мы стали не нужны, Далесторе тоже, теперь ещё и…

Как ни странно, Лестра едва сдерживала слёзы. За её спиной догорали остатки зари и ночной электрический свет вычерчивал на тёмном фоне неба её напряжённую до предела фигуру.

– Мне конец, всё станет известно.

– Вы виноваты только в краже, это не трагедия.

– Не только. Мы нарушали порядок, вызывали драки, доводили кошмарами до болезней и самоубийств.

Кея опешила.

– Зачем?! Те самые книги запрещали всё это.

– Тебе не понять. Люди – расходный материал. И жалеть их не имеет смысла, если они не маги, не техники или доктора из Тау. Тебе легат не рассказывал, чем он питается в походах, нет?!

– Вы многократно нарушили запрет и навредили сами себе.

– Да. – горько улыбнулась Лестра, – и не жалеем. И не раскаемся. Мы отлично проводили время. Теперь нам не сносить голов. Мы с Деем были хорошими друзьями. Он научил нас некоторым своим фокусам. Была бы с ним похитрее – осталась бы цела сейчас.

Сведя руки перед собой и резко их разомкнув, Лестра провела бесконтактный удар. Кею отбросило на самый край крыши, где она потеряла равновесие и полетела вниз. Неумолимо быстро приближающаяся земная твердь угрожала переломать ей все кости, но от страха крылья раскрылись быстрее чем обычно. Сделав несколько взмахов, она смягчила падение и приземлилась в кучу песка, прямо перед двумя детьми, отправленными на вечернюю прогулку.

– Почему такая испуганная? – спросил Слава, помогая демонице спуститься с высокого подоконника.

– За мной гнались. Даже с крыши столкнули, представь себе! Закроем окно скорее.

– Ясно. – рассеянно сказал художник.

Он хотел бы отвлечься, но работа никак не отпускала. То сильное и глубокое, что раскрывалось в картинах, поглощало его полностью. Он перестал чувствовать свою причастность и как будто подчинялся воле архетипов, стоящих за образами. Ощущать себя крошечным перед древней и вечной правдой, быть её проводником, толмачом, жрецом стало для него важнее всего.

Кея воплотилась на какое-то время, чтобы Слава мог правильно изобразить посадку платья. Корсет мешал ей дышать и подкашивались дрожащие ноги, перед глазами плыли чёрные пятна. Когда, наконец, она чуть не потеряла сознание, пришлось сесть на подиум и развоплотиться.

– Отдохни немного, я тебе чаю заварю, – сказал Слава.

Он так и не смог оторваться от деталей, которые старательно выводил на холсте. Тонкая кисть очерчивала каждую мелочь, нитку, ленту и блик тафты.

Кея боялась начать разговор, но тянуть с ним не следовало. Она положила невесомую руку Славе на плечо.

– Не слишком ли дорого нам обходится твоя выставка? Пятно кошмаров до сих пор расплывается вокруг окна. Тебе было очень плохо… Эти двое могли тебя свести с ума или убить.

– Понимаю. Меня нормально так потрепало. Если бы ты тогда меня выслушала, то не понадобились бы другие модели. Я бы как Уотерхаус только тебя и писал. Можешь ещё воплотиться на время? Хотел на большом полотне уточнить кое-что.

– Мне очень больно, – отозвалась она, – кажется, я надорвала мышцы и что-то с коленями.

– Ну что же ты так неаккуратно! Всего пару часов, дальше я буду писать пейзажи. И, наверное, закончим.

Кея чувствовала, как с неё сыпется пепел. На подиуме скапливалась серая пыль. Она изображала слепую сумасшедшую, цепляющуюся за одежду такого же слепца, который делал уверенный шаг в глубокую тёмную яму. Стоять на полусогнутых ногах было невыносимо и не спасала уже ни разминка, ни перерывы. На бёдрах под кожей разлились багровые кровоподтёки. Слава изобразил и их, посчитав неплохим дополнением образа. Ликвор в нём истёк, силы покидали демоницу, и наконец, она потеряла сознание.