Кеаль

– Как?

– Секрет.

Чтобы окончательно сбить с толку незваных гостей, Слава щегольнул знаниями:

– Как дела в Тарто, серые лапки? Или вы уже закончили учёбу?

Демоницы нервно рассмеялись.

– Нет, у нас последний цикл. Но как, как?!

– Я увидел суккуба в детстве. И поверил.

– Как опасно! – расстроилась Фера, —Получается, нас уже многие замечали.

– Заметить – одно, а поверить – другое. Меня зовут Ярослав. И я всегда вам рад служить.

– Старорайское имя? Интересно. Легко будет запомнить.

– Я всё хотел спросить: почему ад один, а рая два? Что случилось со старым?

Лестра залезла на стол и закинула ногу на ногу.

– Хочешь побеседовать? Никогда раньше не общалась с людьми… Что ж, валяй. В старом живут боги. Это родина Князя, которую он давно покинул. А новый – Арциния. Цветущий маленький мирок с запашком тирании и утопии. Зачем тебе эта информация?

– Интересуюсь. Больше некого спросить. Вы бы знали, какие сказки здесь про вас сочиняют! Могу тоже рассказать.

Светская беседа затянулась до поздней ночи. Слава раздобыл для Феры ягод из морозилки, их привозили из деревни. Затем, под неодобрительное ворчание подруги налил ей молока в блюдце.

– Иногда можно. – смущённо сказала она, смахивая с носа белые капли.

Приближался рассвет. Поразительно, но суккубы не притрагивались к новому знакомому, хоть и были в поисках пищи. Слава не ощутил подвоха и списал всё на увлечение разговорами. Он ждал уже знакомых чёрных прутьев в теле и был не против, ведь они, как выяснилось, не доставляют боли и не калечат, но даже бойкая и эмоциональная Лестра не пыталась запустить в него щупы.

Сон сморил Славу как-то внезапно, и он провалился в изощрённый чёрный кошмар, к которому совершенно не был готов. Всё в теле, казалось, распахнулось настежь: каждая жила, каждый орган, а перед глазами мелькали сладкие и бредовые образы. Он видел горы лопающихся и истекающих соком фруктов, переплетающихся хвостами и длинными телами полудраконов в безжизненной пустыне. Невыносимо горячий звёздный свет резал глаза, выбивал струйки пота из висков, тело сковало единой судорогой страшной силы и его бросало то в агонию, то в невыносимое физическое блаженство, близкое к эпилепсии. В ту ночь он понял Данте, Босха и средневековых богословов. Ад разверзался не под землёй, он был прямо в голове и только в ней, проклятая черепная коробка накопила в себе предельное количество дикого ужаса, а тело просило ещё мучений и ещё боли. Он не мог ни умереть, ни очнуться несколько часов подряд.

Пробуждение было не менее бурным. В дверь колотили и на лестничной клетке стоял гул голосов.

– Убили! Уже убили ребёнка!

–… Как слышно? Предположительно, криминал.

Слава вскочил с кровати, но тут же упал на колени – подкосились ноги и потемнело в глазах. Когда зрение вернулось, он стянул с себя насквозь промокшую одежду. Дотянулся до шкафа, обрушил на пол стопку белья, покопался в ней и вынул первое, что попалось. С трудом переодевшись, он открыл входную дверь.

Кого только не было за ней! И соседка в пыльных розовых тапках, и угрюмый невыспавшийся фельдшер с белым чемоданом, и полицейские в бронежилетах.

– Я вас не вызывал! – ошарашенно проговорил он.

– Славочка! Господи, живой! – взвизгнула соседка, – Это ты кричал?

– Нет, я спал.

– Да тут ор стоял, как будто быка резали. Хотели дверь уже ломать. – пробасил полицейский и оттёр молодого человека к стене, пробиваясь в квартиру.

Не обнаружив следов насилия, полицейские ретировались. Фельдшер лениво осмотрел Славу и спросил, не стоит ли тот на учёте в наркологии или психдиспансере. Удовлетворившись объяснением про кошмарные сны, он тоже уехал. Соседка, охая, пошла к себе.

«Кея не стала бы со мной так поступать, – думал Слава, садясь на край кровати, – но ладно. Хорошо что матери опять нет дома. Всему своя цена».

Стопка с набросками пополнилась двумя новыми типажами.

Лето погибло быстро. Измученная природа остыла, бросила на произвол судьбы переросшую зелень. Слава закончил несколько пейзажей и даже съездил на пленэр в деревню. Вдыхая запах масляных красок, он успокаивался и погружался в работу.

«Врубелю можно, а мне нельзя. В этом весёленьком небе не хватает чёрных крыльев, на крышах – тёмных фигурок охотников. Разве я виноват, что вижу больше других?».

Интернет предоставлял ему море любимой музыки. И Еву, конечно. Она как будто забыла тот инцидент с инкубом. Теперь они пересекались на концертах и иногда ходили в бар. Сайты продавались неплохо, особенно с готовым дизайном.

Учёба началась с невыносимо скучных, но полезных отрисовок. Тяжелее всего было добираться до академии вовремя и сажать своё тело за мольберт в половину десятого утра. Особенно, когда опять всю ночь ждал, что качнётся створка окна и…

После того, что сотворили с ним охотницы, Слава изменился. Стал более спокойным, открытым и терпимым, как будто разом перегорели все нервы. Правда, одиночество часто терзало его и он ощущал себя лишним. В этой семье, в этой академии, в искусстве. Люди как будто чувствовали безразличие, коснувшееся его в детстве и тоже игнорировали. Не всегда здоровались, а переведя на него взгляд, делали каменные лица.

Он еле дожил до того момента, когда начались портреты. Сонные натурщики со слипающимися глазами предоставляли свои головы и руки, чаще всего, совершенно пресные и бесхарактерные. Их наряжали в нелепые тряпки из фондов академии, крутили из драпировок тюрбаны. Весь этот дешёвый театр вылизывал акварельные кюветки до дна, жадно грыз карандаши и пастель. На пике отчаяния Славу вызвали к ректору.

Это был известный человек со связями, умевший и главное – учивший делать деньги. Студенты уважали его.

– Ярослав, а нет желания сделать персональную выставку? У вас уже полно работ. Хоть бы в конкурсах участвовали, а то ни грамот, ничего…

– Персональную? Прямо в академии? – опешил Слава.

– Мероприятия нужны. До праздников далеко, залы простаивают.

– А что от меня требуется?

– Вы напишите несколько работ на классические темы. Библейские, античные. Мы их вперёд повесим, сфотографируем, хорошо получится. Вы же понимаете, без этого никак… А ваших женщин и суровые пейзажи куда-нибудь вглубь.

Нужно было соглашаться. Славу день за днём всё сильнее губила издевательская пошлость учебных постановок. Не было уже того воодушевления, которое не отпускало его из-за работы днями и ночами. Уехать подальше и абстрагироваться было бы лучше всего, но учёба намертво приковывала к режиму и месту. Он чувствовал себя стариком, теребящим порножурнал в надежде испытать былое. А вот выставка могла дать то, за чем он гнался со школы: возможность себя выразить и показать. Создать пространство своих смыслов и взглядов. Пускай ненадолго, на пару дней, но он почувствует себя художником по-настоящему.

Нужно было соглашаться…

X

Крыша над головой, окна, стены и запирающаяся на ключ дверь. Верхний свет, чайник, удобные стулья, пара подиумов и кушетка впридачу. Несколько дней Слава не мог поверить своему счастью. Академия была новой и по большей части пустовала, но своя, личная мастерская… Он заходил в неё несколько раз, просто побыть. Договорился с охранником, что будет иногда ночевать. Он привёз с собой колонки и почувствовал, что окончательно обжился. Воображение разгулялось от перемены обстановки и выдало несколько неплохих многофигурных композиций, годившихся для довольно крупных форматов. «Хотят библейские мотивы – получат», – думал Слава, пряча улыбку. Утром он покорно отрисовывал задания вместе со всеми, а вечером занимался подготовкой к выставке.

Казалось, месяц не прошёл, а его нагло украли. Вытащили из кармана, где он тихо лежал, грея сердце. Слава украл этот месяц у себя сам, потратил чёрти на что. Успел только наметить карандашом самую крупную работу. Нужны были модели. Он помнил об этом с самого начала, но всё медлил, подозревая, какую цену заломят ему демоны, а расплатиться с людьми он и подавно не смог бы. Как минимум, придётся снова испытать кошмары. Он не понимал, как они работают, но догадывался, вспоминая слова Кеи про отличие страха от ужаса.

Он остался ночевать в квартире. Мать с отчимом за стеной усложняли задачу. Слава очень надеялся, что шуметь в этот раз не будет. Он налил в блюдце жирных сливок и поставил перед окном. По привычке погасил свет и затеплил дешёвую парафиновую свечку.

Снаружи уже через пару часов кто-то заскрёбся по отливу.

– О, привет! – помахала рукой Лестра и перелезла в комнату.