Теория поля

– А давай поменяем вас местами! Ты будешь меня слушаться, а Платон пусть сам решает, как ему себя вести.

Громогласный смех сотряс декорации осознанного сновидения.

– Ты меня понял!

– И каков будет ответ?

– Нет! Не сейчас!

– Ну хорошо, Бог с тобой, разрешаю тебе не подчиняться моим мыслям, но позволь хотя бы поговорить с сыном!

– Именно это я имел в виду, когда говорил «нет». И ты меня понял.

– Стоило попытаться…

– Ладно, так и быть, – неизвестный голос немного смягчился, – можешь задать один любой вопрос. Я отвечу за него.

– А как я узнаю, что ты скажешь правду?

– Это вопрос? Отвечать?

– Нет, подожди. Впрочем, да, ответь.

– А ты не глуп! Скоро ты сам сможешь узнать, что я сказал правду.

– Но это не ответ. Я спросил, как я узнаю?

– Арсений, хитрить со мной бесполезно. Я слышу мысли, а не слова. Задавая вопрос, ты имел в виду «Будут ли у меня гарантии, что ты скажешь правду». Я ответил на этот вопрос. «Да, ты сможешь убедиться в том, что я сказал правду». Теперь ты спрашиваешь: «Каким именно образом я смогу в этом убедиться?» Это уже второй вопрос. Твой выбор сделан.

– Про возможность выбора я тоже осведомлен немного. Нет никакого выбора, это иллюзия.

– Выбор есть, и ты это знаешь. Твои мысли определяют твой выбор.

– Это да, но потом нужно время, чтобы мысленный «заказ» реализовался. И на пути к результату мы лишены выбора.

– Только не здесь. Во сне человек поступает в соответствии со своей волей. Здесь нет сценариев. Создавай какой хочешь, по вкусу.

– Я выбрал. Хочу увидеть Платона.

– Это не только твой выбор. Должен быть еще и его выбор. Впрочем, ты всегда можешь пообщаться с фантомом.

Перед Козыревым вновь возник абсолютно живой и правдоподобный образ сына. По-прежнему покорный и безучастный. Арсений пару мгновений с сожалением смотрел на него, потом ответил:

– Нет, не стоит, пожалуй.

Он проснулся, но еще долго лежал в постели, многократно прокручивая в голове диалог из недавнего сновидения. Что это было? Никогда ранее с ним не происходило ничего подобного. А ведь он считал, что отлично ориентируется в мире собственных грез. На этот раз общение выглядело слишком уж реальным. Присутствовала и еще одна любопытная особенность. Проснувшись, он отметил, что ему не нужно было прилагать ни малейших усилий для сохранения сна. Обычно это давалось с большим трудом, теперь же он вовсе не думал о том, как не допустить нежелательное пробуждение.

Но почему же не удалось поговорить с Платоном? Если голос был прав, и он наблюдал всего лишь фантом, созданный его же разумом, то значит голос реален. Ведь не может же быть правым то, чего не существует? Но если голос кому-то принадлежит, то этот кто-то наделен осознанной возможностью вторгаться в чужие сновидения, вести вполне содержательную беседу. А этот факт, в свою очередь, косвенно подтверждает возможность реальной беседы с погибшим сыном. Продолжая логическую цепь, основанную на допущении реальности говорившего с ним, следует сделать вывод, что Платон не пожелал встречи с отцом. Почему? Вероятно, он обижен. Это единственное, что мог предположить Арсений. Ведь он имел возможность рассуждать только на основании своего личного опыта в текущей жизни.

Сон был, конечно, весьма интересным, но, подумав, Козырев решил ничего не рассказывать о нем жене. Зачем? Ведь никакой новой информации о сыне подчерпнуть не удалось, а рассказывать о неудачном общении с индифферентным фантомом – лишь понапрасну бередить ее и без того кровоточащую душевную рану. Только вот голос… Но по этому поводу он и сам не сформировал еще окончательную точку зрения. Рациональный ум никак не соглашался допустить возможность непосредственного общения с тем, кому мог бы принадлежать этот абсолютно логичный и совершенно уверенный в себе голос.

* * *

Больше всего на свете Козырев ненавидел переделывать уже однажды сделанное. Даже возвращаться не любил той же дорогой, которой уезжал. Однажды в молодости, гуляя с девушкой на природе, он слишком далеко увел ее от дома отдыха, пытаясь обнаружить альтернативный путь возвращения. Зима, холодно, стемнело. Вблизи никакого жилья, только сплошная белоснежная равнина. И ветер. Промозглый, пробирающий до самых костей. К счастью, в тот раз все закончилось хорошо. В конце концов, после довольно длительного блуждания в потемках, изрядно уставшие, они выбрели на автотрассу и потом целый час возвращались обратно на пригородном автобусе. Зато Арсений на практике проверил очевидный постулат: если идти все время прямо и никуда не сворачивать, то очень сложно вернуться в исходный пункт.

Он все время менял маршруты, которыми приходилось добираться до мест своей постоянной дисклокации. Куда бы он ни ездил: в университет, в институт или на работу, для каждой из точек он имел в запасе три, четыре, а иногда и больше вариантов проезда. И постоянно их чередовал. Это не было каким-то особым принципом. Но однажды, проснувшись утром, он вдруг четко понимал, что ни при каких обстоятельствах не согласен сегодня ехать на метро, а исключительно лишь наземным транспортом, пусть бы даже и с тремя пересадками. А назавтра удивлялся, как это он мог вчера ехать чем-либо еще, кроме столь быстрого и удобного московского метрополитена. Еще через день не мог представить для себя другой дороги, кроме электрички, а потом вновь возвращался к автобусам.

В его жизни все наконец-то нормализовалось. Была работа, не самая желанная, но все же ответственная, интересная и высокооплачиваемая. Зарабатываемых денег вполне хватало на жизнь и на оплату банковского кредита, взятого под залог квартиры и в один вечер спущенного в казино в ходе неудавшегося физико-статистического эксперимента.

Снежана немного подросла. Вика уже окончательно признала ее своей дочуркой. Да и общее психологическое состояние жены, связанное с потерей сына, тоже заметно улучшилось. За этот участок семейного фронта можно было не беспокоиться.

Козырев продолжал заниматься наукой. В фоновом режиме, от случая к случаю, когда удавалось выкроить время для любимого дела. Оно превратились для него в хобби, по-прежнему занимало важную часть жизни, но перестало являться основой существования. Новых значимых результатов не было уже долгое время. То ли капризная женщина по имени Наука таким образом мстила за недостаток внимания к ней, то ли сами исследования перешли в ту фазу, когда для очередного прорыва требуется нечто большее, чем рядовая рутинная возня.

На работе градус эмоционального напряжения тоже пошел на убыль. Основные неотложные проблемы были так или иначе решены. Инициированные им глобальные проекты по оптимизации и автоматизации бизнес-процессов холдинга успешно перешли в длительную стадию реализации и продолжались пока без особой необходимости в его активном участии.

И Арсений заскучал. Тяжкое бремя всевозможных несчастий, трагедий и неприятностей, преследовавших его несколько лет подряд, наконец-то отступило, и организм, израсходовавший за долгое время стрессов весь запас физической, психической и эмоциональной энергии, нуждался в срочном ее восстановлении. На смену продолжительному периоду вынужденной бурной деятельности и умственной концентрации пришел этап полной апатии и безразличия.

Однажды пройденные им счастливые моменты развития маленького ребятенка, которые так радовали его при взрослении Платона, теперь, повторно наблюдаемые со Снежаной, уже не грели душу, как раньше. На этот раз они воспринимались как нечто само собой разумеющееся, в меру интересное, но не заслуживающее бурного восхищения или даже нескольких лишних секунд его драгоценного внимания.

Лишь только он позволил себе немного расслабиться, отпустить хватку, в которой все это время держал свой организм, как непонятная сила тут же затащила его в омут безразличия. Мир как-то сразу потух, потерял свои краски. Внешне продолжал оставаться таким же: те же дома, деревья, люди, события, но почему-то стал безвкусным, будто не живешь, а жуешь пресную траву. И убежать от этого состояния не получалось, хотя умом он прекрасно понимал ситуацию. Снаружи ничего не изменилось, изменилось лишь его внутренне восприятие. Казалось бы, всего-то и нужно: разобраться с собственным разумом, но на практике совладать с ним никак не удавалось.

Вика, естественно, не могла не заметить внезапно изменившееся настроение супруга. После нескольких безуспешных попыток достучаться до него и выяснить причину произошедших перемен она сочла себя основной виновницей, решив, что более не привлекает мужа. Он убеждал ее в обратном, но, поскольку и сам толком не мог понять, что же с ним происходит, то предоставить ей сколь-нибудь вразумительные объяснения не получалось.

В семье стали часто происходить ссоры. Неконтролируемая раздражительность Арсения выливалась на Вику незаслуженными, несправедливыми упреками, претензиями и обвинениями. Женщина, в свою очередь, от отчаянья и бессилия повлиять на ситуацию, обзывала супруга бесчувственным эгоистом. Понять ее было легко, Козырев прекрасно отдавал себе в этом отчет, но и с собой поделать ничего не мог. Она же со своей стороны делала все возможное: всячески холила и лелеяла мужа, обхаживала и обслуживала его, создавала необходимые условия, но все напрасно. Он злился, ненавидел себя, но по-прежнему продолжал срываться на несчастной беззащитной супруге. Близким людям всегда достается сильнее. С ними можно не церемониться. Они все стерпят, поймут и простят.

Однажды, получив очередную порцию обидных придирок и необоснованных обвинений, Вика не выдержала:

– Хватит уже, надоело! Почему атмосфера в нашей семье всегда зависит от твоего настроения? Сколько можно подстраиваться под тебя? Я уже не знаю, как тебе угодить! Со страхом жду твоего возвращения с работы. Пытаюсь угадать все твои желания, лишь бы не расстроить любимого, не вызвать случайно его гнева. Но ты в последнее время недоволен всегда! Я больше не могу, я устала. Нельзя же быть таким эгоистом! Ты не один живешь в этой квартире, нужно учитывать мои чувства!

Арсений понимал справедливость упрека жены, но непокорный характер отказывался признавать очевидность. И злость от этого только усиливалась. С трудом собрав в кулак остатки воли, он процедил сквозь зубы:

– Если используешь звучные определения, то хотя бы узнай сначала, что они обозначают.

– Что я опять сказала неправильно? Чем оскорбила благородный слух вашего величества? Вы уж простите нас, неразумных! Мы университетов не заканчивали. Недостойны целовать пыль на ваших ботинках!

– Что ты ерничаешь? Если ты думала задеть меня, назвав эгоистом, то ты глубоко ошиблась. Не вижу ничего плохого в таком определении. Да, я эгоист и горжусь этим. Эгоизм – это нормально, это естественная черта любого уважающего себя индивидуума. Более того, лишь эгоизм является настоящим двигателем прогресса. Кто тебя полюбит, если ты даже сам себя не любишь? Кого ты сможешь полюбить, если даже себя полюбить не в состоянии?

Вика опешила от столь откровенного признания.

– Значит, ты любишь только себя? И так открыто об этом заявляешь? А как же мы? Мы для тебя совсем ничего не значим?

– Не передергивай! Да, я люблю себя больше всех остальных людей на свете. Но это не значит, что я больше никого не люблю. Это не так. Я очень люблю своих детей, ведь они моя частичка, плоть от плоти моей. Можно сказать, мои творения, моя боль, моя радость, моя ответственность. И тебя я тоже люблю. Что бы ты там себе ни думала. Мы с тобой прошли вместе через радость и через горе. Столько всего пережили, находясь рядом, поддерживая друг друга. Стали единым целым. Как же я могу не любить тебя?

– Ну да. Спасибо, что нашел для меня маленькое местечко в своем огромном сердце, почти целиком занятым тобой одним.

– Не понимаю, почему ты считаешь эгоизм чем-то недостойным? Ты пошла на поводу общественной пропаганды.

– А что хорошего в том, что человек думает только о себе? Считает, что весь мир существует для него одного, презирает всех остальных людей?