Восток – дело близкое. Иерусалим – святое

В турецком языке не делается разделение между словами «турок» и «тюрк». Они неразделимы. Ислам воспринимается турком, арабом, персом, то есть всеми мусульманами, не только как религия, но и как некий общий стержень общности и национального самоощущения («уммы»), он полностью не отделяется от кемализма. Но религия не должна быть политическим орудием какой-либо партии. Ни одна из них не может объявлять на нее монопольное право как во внутренней, так и во внешней политике. В этом принципиальная разница кемализма и господствовавшего в свое время в СССР сталинизма, который устанавливал монопольное право на марксизм-ленинизм как на заменитель религии не только в самой России, но и в мусульманских республиках Кавказа и Средней Азии. Такую мысль высказывали в 2001 году мои собеседники – турецкие участники Международной конференции в Баку «Исламская цивилизация на Кавказе». Именно в этом, считали они, одна из причин того, почему кемализм оказался более жизнестойким, чем сталинизм.

В чем же все-таки истоки упоминавшегося Назымом «неискоренимого турецкого национализма»? Как могло случиться, что так глубоко укоренившаяся исламская солидарность или кемалистский национализм (как бы их ни называли – пантюркизм, туранство или арабизм) оказались более живучи, чем, казалось бы, бескорыстно благородный коммунистический или советский интернационализм? Эти вопросы не давали мне покоя на протяжении всей конференции. Тем более что в виде панисламизма, окрашиваемого в рекламно-горделивые национальные цвета, эти идеи доминировали в выступлениях и докладах большинства организаторов и участников конференции. Исключение составила лишь речь тогдашнего президента Азербайджана Гейдара Алиева. Как бы в продолжение моего приветственного выступления о вкладе российских востоковедов в изучение исламской цивилизации и национальных культур бывших советских республик, он на правах гостеприимного хозяина форума особо отметил и признал большой их вклад в развитие отечественного исламоведения. Упомянув о том, что его личное ознакомление с Кораном, как и у большинства других мусульман Советского Союза, произошло на русском языке, президент призвал к продолжению и укреплению сотрудничества с исламскими и научными центрами России.

Следуя совету одного моего турецкого коллеги – вчитаться в знаменитую речь Ататюрка, чтобы лучше понять природу турецкого национализма, я по возвращении с конференции раскопал ее в личной библиотеке профессора Бондаревского. Это было уникальное издание начала 1930-х годов, – книга «Путь Новой Турции» уже с изрядно пожелтевшими страницами. Так удалось ознакомиться, пожалуй, с главной речью Ататюрка. Он произнес ее при провозглашении национального суверенитета Турции на первом заседании меджлиса. Ататюрк аргументированно обосновывал необходимость отделения государства от халифата, а также разделения светской и духовной власти.

После краткого рассказа об этногенезе тюрков следовала сжатая история рождения ислама в интерпретации самого Кемаля, увязанная с целями революции. «Аллах, – напомнил Ататюрк всем верующим, – поистине един, велик и могуществен. Руководимые проявлением его божественной воли и предписанием всех Пророков и последнего из них – Печати всех Пророков посланника Мухаммеда, мы можем выделить два этапа в развитии человечества и две категории людей. Первый – это детство и отрочество. Второй – это зрелость и полное развитие человека». А далее он разъяснял их принципиальную разницу. Если в отрочестве люди находились на попечении избранных Аллахом пророков, то по достижении зрелости и нужной степени развития люди сами должны избрать свою власть. Она, используя данное Аллахом право, может и должна направлять развитие нации, народа.

Исходя из стоявших перед революцией задач, Ататюрк определил следующие приоритеты: подавлять мятежи, обеспечивать безопасность городов, регулировать и направлять все общественные дела. «В период революции и освободительной борьбы, – говорил он, – первое из этих положений может быть достигнуто посредством силы и могущества самого народа». Исторически так сложилось, что «наследие халифата перешло к наиболее могущественной нации». В его представлении такая тюркская нация стала складываться еще до исламизации Средней Азии. Затем, приняв ислам, тюрки сумели образовать могущественные государства – чингизидов, сельджуков и Османской династии.

На смену им пришло новое государство, и нация взяла в свои руки управление собственной судьбой. Объявив об отделении суверенного светского государства от религии, Ататюрк провозгласил, что отныне оно будет олицетворяться не каким-то одним лицом, а единой нацией, доверившей ее представлять великому национальному собранию Турции – меджлису. Обосновывая, таким образом, суверенитет государства над светской и духовной властью, Ататюрк отделил его от религии, но выразил надежду, что она станет «источником двойного счастья» для всего народа – граждан как светской, так и мусульманской Турции. Тем самым вместо лозунга «Партия и народ едины», выдвинутого большевиками в России, кемалисты в Турции действовали под девизом «Ислам и народ едины». Вторжение ислама, как и любого национализма в жизнь страны, по крайней мере, строго дозировалось. Тюркизм доминировал и над исламизмом, и над любым этнизмом. Государство отделялось от религии, но не от своего гражданина – турка-мусульманина.

За годы работы в советском посольстве в Анкаре мне не раз приходилось бывать на разного рода публичных мероприятиях. Нередко они проводились в здании университета, куда приглашали и дипломатов. Уже издалека можно было прочесть на фронтоне здания начертанные большими буквами слова, сказанные Ататюрком, правда, неизвестно когда и по какому поводу: «Один турок стоит всего мира». В официальных речах и выступлениях Ататюрка мне обнаружить их не удалось. Возможно, они были произнесены им перед битвой на реке Сакарья или для подбадривания бойцов перед каким-то другим сражением. Однако, вырванные из контекста, они не могли не вызывать у иностранцев снисходительную улыбку.

На проводившейся в Анкаре Международной конференции, посвященной итогам Второй мировой войны, я встретил турецкого историка, с которым познакомился в Баку на форуме «Исламская цивилизация на Кавказе». К нему я и обратился с вопросом, как следует интерпретировать слова Ататюрка, ставящие турка или, возможно, всю турецкую нацию превыше всех в мире. Улыбнувшись, он мне ответил, что речь идет о периоде раздела Османской империи, когда против нее ополчился едва ли не весь мир. Так как в годы Первой, да и Второй мировых войн Турция была чуть ли не единственной полностью суверенной мусульманской страной, туркам необходимо было ощущать себя, по крайней мере, не ниже любой другой нации. К тому же во Второй мировой войне Турции пришлось отстаивать свой суверенитет, не противопоставляя себя ни одному из миров. Поэтому она и не спешила присоединяться к какой-либо коалиции. Такое объяснение отчасти объясняло нейтралитет, которого придерживалась Турция в годы правления Иненю.

Но в глазах Советского Союза нейтралитет Турции не выглядел столь уж нейтральным при ее ориентации на Германию во время Второй мировой войны и на США и НАТО в период холодной войны. Во всяком случае, ее отношения с СССР нельзя назвать «союзными и дружескими», как их когда-то называл Ататюрк. Даже в большевизме, который по своему духу «был и оставался атеистическим», он видел союзника, помогающего Турции одерживать общие победы над общим врагом. «Победа Новой Турции, – признавал незадолго до смерти Кемаль Ататюрк, – была бы невозможна, если бы не поддержка России. Она помогла Турции и морально, и материально. Было бы преступлением, если бы наша нация забыла об этой помощи».

Джихады перед кончиной империи

Общность, а точнее схожесть, истории распада Османской и Российской империй (включая, увы, и ее советский период) проявилась и в том, что позднее стали называть джихадизмом. Уже в самом финале Первой мировой войны Османская империя попыталась отсрочить свое поражение с помощью джихадов. Перед капитуляцией она решила примкнуть к джихаду против держав Антанты на севере Африки. Там, в Триполитании и Киренаике, джихад, по существу, не прекращался после начавшейся в 1912 году итало-ливийско-турецкой войны.

Пустыни Северной Африки, помимо найденных археологами древних сокровищ, все еще хранят немало тайн, относящихся к тем джихадам. Они обнаруживаются не только в архивных хранилищах, но и в местах былых сражений. Мне неоднократно довелось бывать в Ливии, где я собирал материалы для коллективного труда «Ливия в новое и новейшее время». Другой соавтор (С.М.) неоднократно посещал эту страну, готовя статьи и репортажи для «Литературной газеты». В Ливии мы оказались в роли счастливых археологов, которым как в архивных, так и в полевых раскопках сопутствовала удача. Во время работы в Триполи с архивными материалами и документами Института джихада (так называется Институт Новой и Новейшей истории Ливии) нам открылись неведомые тайны истории.

Само слово «джихад» воспринимается в Ливии не как нечто религиозное, священное, а уж тем более не как террористическая война. В Институте джихада хранятся документы и фотоматериалы, которые относятся к длительной национально-освободительной борьбе народов Ливии (она включала в себя Триполитанию, Киренаику и Феззан). Во времена Древнего Рима она называлась просто Африкой. В годы Второй мировой войны судьба Африки, как, впрочем, Ближнего и Среднего Востока, тоже решалась на полях сражений в Ливийской пустыне, сначала под Тобруком, а затем недалеко от небольшого, мало кому ранее известного египетского селения Эль-Аламейн. Сами ливийцы воспринимают джихад как освободительную борьбу, которую они вели в годы мировых войн. Поэтому для населения они слились воедино. Ведь воевать приходилось как против турок-османов и младотурок, так и против итальянцев, немцев, а в период холодной войны, уже после свержения монархии, принимать участие в объявленной Каддафи борьбе против всех «сил мирового империализма и сионизма». Если выделить только годы европейских Великих катастроф, то они, даже вместе взятые, не вмещают все ливийские джихады.

Самым большим для нас сюрпризом стала «бухгалтерия» этих войн. В ее достоверности сомневаться не приходится, так как цифры подтверждены аудио- и фотоматериалами, свидетельствами родственников и близких погибших участников. Потом с некоторыми из свидетелей нам удалось побеседовать. Расследование привело нас к раскрытию тайн прошедшего столетия. Конечно, ни длительная осада Тобрука, обороняемого английским гарнизоном и населением, ни самое большое на африканском континенте сражение под Эль-Аламейном в годы Второй мировой войны, ни массовое уничтожение ливийцев в итальянских концлагерях не могут быть сравнимы с блокадой Ленинграда, Сталинградской битвой или Освенцимом. В сводных таблицах американской «Всемирной истории войн», озаглавленных «Цена Первой и Второй мировых войн», среди стран, понесших наибольшие людские потери на фронтах и в тылу, Ливия вообще не упоминается (в Первой мировой войне она была колонией Османской империи, а во Второй – Италии). Но потери среди мирного населения Ливии за период общего освободительного джихада, по времени совпавшего с двумя мировыми войнами, военные историки в расчет не принимали (как, впрочем, не принимают их и при современном противостоянии джихадов-антиджихадов, террора-антитеррора). В этом – не только антигуманизм войн, но и пренебрежение историков подобными «побочными» издержками. Такая же картина – в Палестине, Ливане и современном Ираке. Везде мирным жителям приходится платить неизмеримо большую цену, чем тем, которые воюют за их «освобождение» или «демократизацию».

После завершения работы в архивах Института джихада мне посчастливилось продолжить свои полевые исследования в разных районах Ливии вместе с находившимися там на киносъемках известным артистом Малого театра Юрием Соломиным и директором этого же театра Виктором Коршуновым. Восторгаясь величественными развалинами финикийских, греческих, древнеримских городов, мы непрестанно задавались вопросами, сколько потребовалось труда, сколько угроблено жизней местных и привезенных издалека рабов при строительстве. Но то, что пришлось нам услышать, поразило гораздо больше, чем древняя история.

В окрестностях этих античных городов и на пути к ним нередко попадались ливийцы со светлыми волосами, голубыми или серыми глазами. Они мало были похожи на бедуинов или оседлых жителей этих мест. В ответ на высказанные нами предположения о возможной генетической перекличке времен античной истории с причудами демографии сопровождавший нас ливийский кинопродюсер высказал свою, сильно поразившую нас версию. Оказывается, еще до того, как начали разыгрываться сражения под Тобруком и Эль-Аламейном, немцы перебросили сюда из лагерей для военнопленных немало «русских рабов». На военностроительных работах они гибли тысячами. Когда война закончилась, некоторые из выживших не репатриировались в СССР и остались в этих местах навсегда. Кто прибился к бедуинам, а кто «арабизировался» в разных селениях, где вначале местные жители прятали их вместе с партизанами-муджахедами. Сколько их погибло и сколько выжило, до сих пор никому не известно.

Поля и погосты «африканского Сталинграда»

Географически Сталинград и Эль-Аламейн находятся далеко друг от друга. Несопоставимы по своим масштабам и те сражения, которые почти одновременно разыгрались на берегах Волги и недалеко от египетско-ливийской границы, у небольшого египетского селения Эль-Аламейн. Но почти их синхронное развертывание с последующей битвой за Кавказ обнаруживает некий стратегический замысел. Есть еще у них малоизвестные до последнего времени гуманитарно-цивилизационные составляющие. Они складываются из человеческих судеб тех, кто принимал в них прямое или косвенное участие. Впервые о судьбе одного из них я узнал из повести «Эль-Аламейн». Автор ее – участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза Сергей Борзенко, с которым в 1960-х годах я работал в газете «Правда».

Заинтригованный судьбой героя повести, русского офицера Хлебникова, который после побега из немецкого плена вместе с двенадцатью своими товарищами предпочел воевать, сражаясь под Эль-Аламейном, я от сына автора – журналиста Алексея Борзенко – узнал, что фамилия литературного героя, скорее всего, вымышленная. Эту тему – о судьбе многих наших соотечественников, репатриированных в годы войны из Африки через Ирак и Иран в СССР, позже разрабатывал наш коллега-арабист Владимир Беляков. Ему, проработавшему около двадцати лет в Египте, удалось выяснить, что судьбы большинства репатриантов складывались драматично, еще чаще – трагично. Об этом же рассказывали встречавшиеся с репатриантами генерал армии П.И. Ивашутин, журналист Павел Демченко, профессор Г.Л. Бондаревский.

В годы войны все они в разных ипостасях и должностях проходили службу в Иране.

Почти через сорок лет после окончания Второй мировой войны мы вместе с многознающим гидом Владимиром Беляковым (в то время он собирал материал для своей книги «Приютила Африка Жар-птицу») посетили поля бывших сражений и кладбища-погосты, что возле города Тобрук и селения Эль-Аламейн. Судя по фамилиям и именам на многочисленных солдатских, офицерских и братских могилах воинов двух сражавшихся армий, нетрудно было догадаться о национальности и вероисповедании похороненных здесь. В большинстве своем это немецко-итальянские и англосаксонские имена и фамилии. Среди последних изредка попадаются и славянские. На стенах расположенных неподалеку храмов, мемориальных сооружений и часовен, построенных в католическом, англиканском и протестантском архитектурных стилях, опять же значатся фамилии почти всех тех, кто покоится на этих кладбищах. На памятниках погибших из польской армии Андерса и отдельной бригады карпатских стрелков, воевавших на стороне наших союзников, читаются русские, украинские и еврейские фамилии – Мазур, Максименко, Лебедев, Литвин, Пупин, Крушинский, Твардовский, Зелинский, Храпун, Хмара, Левко, Ивашутин… Когда я потом рассказывал об этом генералу Ивашутину, он задумчиво произнес: «Возможно, среди них был и мой какой-то родственник…»

На памятниках погоста изредка встречаются мусульманские имена. Разумеется, их фамилии не увидишь на стенах здешних христианских храмов и церквей. На английском военном кладбище в Эль-Аламейне воздвигнута колоннада-кенотаф. На ее плитах и стенах выбиты в общей сложности имена около двенадцати тысяч солдат и офицеров союзных армий. Они в разное время погибли в Северной Африке, но места их захоронения не были установлены. Среди них, правда, уже встречаются славянские и мусульманские имена. В близлежащем арабском селении имеется мечеть, но, очевидно, здесь не принято увековечивать имена неизвестно где похороненных мусульман.

К сожалению, даже спустя шестьдесят лет после окончания войны никто не догадался построить в этих местах православный храм. Только в Тунисе, в русской церкви мы увидели мемориальную доску с выбитыми на ней шестью фамилиями русских эмигрантов, «павших на поле брани в 1939–1945 годах». Но ведь погибших в Северной Африке наших соотечественников было гораздо больше. Там использовались на каторжных работах тысячи советских военнопленных. Те, кто сумел бежать из немецкого плена, влились в армию союзников. По разным оценкам, их общая численность определяется от пятнадцати до двадцати пяти тысяч. Привезенных сюда на военно-строительные работы недаром называли «русскими рабами». В армии Роммеля советских военнопленных определяли на самые тяжелые участки. После освобождения их союзными войсками не более десяти тысяч были репатриированы в СССР через страны Ближнего Востока. Следовательно, треть из них погибла. Ни имена, ни места их захоронения до сих пор так и не установлены. Как говорят, мертвые сраму не имут, но оставшиеся после войны в живых, особенно их потомки, обязаны хранить о них память, находить способы их увековечивания. Они могут быть самыми разными. Память – дело святое, а забытье – дело срамное.

О том, что утвержденные Гитлером планы операций «Барбаросса», «Феникс», «Средний Восток» и «Манулла» увязывались между собой нефтью и стратегией, убедительно свидетельствуют новые документальные и архивные материалы, которые обсуждались историками на состоявшемся в Институте Африки РАН «круглом столе», посвященном шестидесятилетию Победы над нацизмом. Собранные материалы симпозиума были потом опубликованы отдельным изданием под общим названием «Африка во Второй мировой войне». В него включено специальное исследование известного специалиста по истории Африки и Ближнего Востока в годы войны профессора М.Ю. Френкеля под названием «Сталинградская битва и Африка». В своей работе автор наглядно показал, что в планах Гитлера Африка и Ближний Восток рассматривались с началом военных действий на Восточном фронте в 1941–1942 годах как важный плацдарм для осуществления броска на Ближний Восток и Кавказ. Далее предусматривалось продвижение через Иран, Афганистан и Индию навстречу войскам своего союзника по Оси – Японии.

Главной целью другого плана был захват Сталинграда и Кавказа с последующим прорывом через Иран и Ирак к Суэцкому каналу для воссоединения с наступавшими из Ливии и Египта немецко-итальянскими войсками под командованием Роммеля. Словом, и в том и другом варианте Сталинград и Кавказ рассматривались как ворота, открывающие путь в обоих направлениях – с Африки и Ближнего Востока на Индию и Дальний Восток, а от Волги через Кавказский хребет на Ближний Восток и Африку. Гитлеру и его союзникам по оси в обоих случаях Россия с Кавказом представлялась мостом для прорыва и завоевания как Ближнего, так и Дальнего Востока. Но проход через этот «мост» не состоялся. Войскам захватчиков с обеих сторон были нанесены сокрушительные удары. В своей совокупности они гораздо в большей степени решали исход Второй мировой войны, чем все другие операции, будь то на севере Атлантики или юге Тихого океана.

В мае 1941 года, незадолго до вторжения в Россию, по приказу Гитлера был создан так называемый особый штаб «Ф» во главе с генералом Фельми. На него возлагалась вербовка агентуры из мусульманского населения для действий на Ближнем Востоке и в Африке. Тогда же была начата подготовка разведчиков, диверсантов и террористов. Из них создавались специальные подразделения, а затем и особый корпус «Ф». После овладения Кавказом их предполагалось направить в Западный Иран и Ирак с выходом к Персидскому заливу. Один из батальонов полностью состоял из арабов. Их вербовали преимущественно из числа тех десяти тысяч, что были взяты в плен войсками Роммеля в Ливии и Египте. В октябре 1942 года особый корпус «Ф» уже принимал участие в боях на Северном Кавказе. Наряду с арабскими отрядами немцы собирались создать особый индийский батальон из мусульман и индусов.

С началом боев на Кавказе почти синхронно подготавливались, а в ряде случаев и осуществлялись мятежи в Ираке, Сирии и Ливане. Инициировала их германская агентура для содействия вторжению войск вермахта на Ближний Восток через Кавказ и Египет. С ноября 1941 по сентябрь 1942 года планировалось нанесение трех одновременных или последовательных ударов по арабским странам: из Ливии – по Египту, из Болгарии через Турцию – по Сирии, Ливану и Палестине, а из Закавказья через Иран – по Ираку с выходом к Персидскому заливу. Уже через две недели после начала войны против Советского Союза Гитлер предложил перебросить на болгарско-турецкую границу не менее четырех танковых дивизий для возможной операции на Ближнем Востоке. В январе 1942 года фюрер в беседе с японским послом в Берлине уточнил, что цель новой кампании – выход к нефтяным районам Баку, Ирана и Ирака. Были установлены даже разграничительные линии между немецко-итальянскими войсками, продвигавшимися с запада, и японской армией. Эти линии проходили через Ташкент, Кабул и пустыню Тар в Индии.

Но вскоре немецко-итальянским войскам пришлось заняться сокращением линии фронта на Кавказе и перегруппировкой в Северной Африке.

Вторая мировая война стремительно и жестко вовлекала мусульманские народы в свою орбиту. Это происходило по мере принятия Гитлером одних и пробуксовки других амбициозных планов. Один из них (стратегическая операция «Феникс») ставил своей целью полную изоляцию Великобритании от ее нефтяных ресурсов в мусульманском мире, установление прямого контроля над колониями Англии и Франции в Северной Африке и на Ближнем Востоке, последующий выход на Кавказ и в Индию для соединения с силами Японии.

Позднее этот план, получивший кодовое название «Большой Средний Восток», непосредственно увязывался с замыслами нападения на Советский Союз. План втягивания Турции в войну имел кодовое название «Гертруда». Дальнейшая операция по прорыву в Индию через Афганистан называлась «Баядера». При этом определенные надежды Гитлер возлагал на антиколониальные выступления мусульман, нередко настроенных прогермански.

Германо-арабское сближение и в самом деле могло получить развитие, если бы летом 1942 года в Африке английским войскам не удалось остановить продвижение Роммеля к Нилу, а вермахт не потерпел бы поражение сначала под Москвой, а затем в Сталинграде и на Кавказе. Это имело прямое отношение и к балансированию Турции между немцами и союзниками по антигитлеровской коалиции. Что касается Сирии и Ливана, то, как писал французский историк Монтаньон, они «ради быстрейшего обретения своей независимости готовы были договариваться даже с чертом».

Из семи ближневосточных арабских стран только Саудовская Аравия и Трансиордания политически и экономически были традиционно тесно привязаны к Великобритании и США. Вместе с тем они должны были выражать мусульманскую солидарность со своими арабскими братьями, которые уже тогда были настроены крайне воинственно против сионистского движения. Лондон, не желая вступать в конфронтацию с арабским миром, вынужден был пока придерживать еврейскую иммиграцию в Палестину.

Италия, объявив войну Великобритании и Франции в июне 1940 года, сразу направила через Ливию свои войска под командованием маршала Грациани для вторжения в Египет. Но находившаяся там британская группировка «Нил», почти полностью разгромив итальянские войска, выбила Грациани из Египта и восточной части Ливии, заняла Киренаику. Сто пятьдесят тысяч итальянцев попали в плен и только десять тысяч поспешно отступили на запад, в Триполитанию. Словом, армия Грациани прекратила свое существование, а самого маршала предали военному суду. Спасая своего незадачливого союзника, немцы поспешили направить в Ливию бронетанковый африканский корпус под командованием генерала Роммеля. После долгих позиционных боев с мая по октябрь 1941 года Роммель был вынужден отступить на 900 километров в глубь Ливии, потеряв двадцать пять тысяч убитыми и ранеными; более тридцати шести тысяч человек попали в плен. В январе 1942 года Роммелю удалось нанести контрудар и ненадолго отбить у англичан большую часть занятой ими территории. Однако армия Роммеля испытывала острую нехватку вооружения, боеприпасов и горючего, да и потери, что она несла, почти не возмещались. Начавшееся ее отступление было скорее похоже на бегство. Итальянская армия в Ливии еще раньше оказалась разгромленной. Свыше ста десяти тысяч итальянских солдат и офицеров попали в плен. Вскоре англичане перебросили часть своих войск в Грецию, чем не замедлил воспользоваться Роммель.

Объединенные итало-германские войска, подступив к Тобруку, подвергли его длительной блокаде. Вместе с англичанами в его обороне участвовали батальон ливийских добровольцев и значительная часть взрослого населения города. Тобрук продержался в осаде почти восемь месяцев. Рассказывая нам об этом, ливийцы с гордостью называли Тобрук «африканским Сталинградом».

Белый конь без седока

Овладев Тобруком, Роммель предпринял второй поход на Египет. Пройдя почти беспрепятственно 400 километров по египетской земле, его войска в конце концов достигли небольшого селения Эль-Аламейн. До Александрии оставалось всего 123 километра. Роммель уже принимал поздравления с победой и присвоением ему звания генерал-фельдмаршала. Падение Александрии и Каира в течение одной-двух недель считалось делом решенным. Муссолини поспешил даже вылететь в Ливию, захватив с собой белого коня. На нем он собирался въехать не только в Каир, но и в Иерусалим. В будущем он, вероятно, мнил себя «папой всех католиков» и одновременно «халифом всех мусульман». Однако белый конь ему не понадобился. Роммелю не повезло: его прорыв к Эль-Аламейну происходил в кульминационный момент самого крупного сражения Второй мировой войны – битвы под Сталинградом.

Из-за понесенных на берегах Волги огромных потерь Гитлер вынужден был лишить африканский корпус Роммеля даже тех небольших резервов, которые ему предназначались, отправив их в Россию. В январе 1943 года германские войска покинули Триполи, а в первой половине февраля отошли к оборонительному валу линии Марет на территории Туниса. Роммель стремился сохранить за собой хотя бы Тунис как важный стратегический плацдарм в Северной Африке. Но к этому времени у фельдмаршала уже не было ни сил, ни средств. Группа армий «Африка» в мае 1943 года капитулировала.

Как рассказывали нам ливийские историки в Триполи, на территории страны за годы Второй мировой войны произошло более ста двадцати сражений. В них приняли участие около полутора миллионов человек. Населенные пункты более трех тысяч раз подвергались воздушным и морским бомбардировкам (полностью были стерты с лица земли три города и двенадцать деревень). Ливия понесла огромные потери.

В конце войны в Северной Африке насчитали свыше ста пятидесяти тысяч мин, вероятно, такое же количество еще оставалось не обнаруженным в земле. Когда Роммель прибыл на фронт, он вскоре убедился, что личный состав вверенных ему войск тяжело переносит африканскую жару. Доложив об этом в Берлин, он попросил ставку отобрать и направить в его распоряжение более или менее здоровых советских граждан, угнанных на работы в Германию, или военнопленных. Просьба Роммеля была удовлетворена. «Русских рабов», как их называли местные бедуины, размещали в песчаных рвах или в наспех вырытых ямах. Они умирали от голода и болезней. Около половины из них нашли там свою могилу или пропали без вести.

Обустроив руками военнопленных новый театр военных действий, фельдмаршал Роммель, возможно, и не проиграл бы так быстро североафриканскую битву, если бы Гитлер не забрал у него самые лучшие дивизии, перебросив их на Восточный фронт, к Сталинграду. После поражения у Эль-Аламейна Роммель бросил на произвол судьбы своих подопечных. Немцы и итальянцы сдавались на милость победителей целыми колоннами. Русские же пустились в бега по пустыне и оазисам, кто куда мог.

Финал войны для советских пленных был особенно печальным. Те, кого освободили западные союзники, были интернированы. Одних морем отправили в Басру, других – на грузовиках в Иран. Там их уже ожидало возмездие родины. Затаившиеся же в пустыне беглецы вместе с исламом приняли арабские имена и растворились среди бедуинов так, что об их судьбе до сих пор мало что известно. Сразу после победы Москва пыталась отыскать своих сограждан по «горячим следам». Представители СССР в период работы Обследовательской комиссии ООН на территории Ливии очень хотели сделать это. Тогдашний представитель Советского Союза в ООН А.А. Громыко на одном из начальных этапов обсуждения роли великих держав в организации управления ливийскими территориями предложил, чтобы СССР, наравне с Великобританией, США и Францией, принял участие в опеке над Триполитанией. Со стороны советского руководства это был скорее тактический ход. Вскоре оно, однако, отказалось от своей инициативы, не получив поддержки.

Печальная участь «русских рабов» Роммеля так и осталась бы тайной, если бы о ней не заговорили те, кто выжил, пройдя штрафные батальоны и сибирскую каторгу, чтобы рассказать правду о себе и своих мертвых товарищах.

В ходе войны ливийцы оказывали Англии и Франции существенную помощь: одни сражались на фронте в рядах вооруженных сил, другие в составе «коммандос» действовали в тылу противника. Всячески помогало союзникам и местное население, за что тысячи ливийцев были замучены и расстреляны нацистами, а их жилища разрушены.

Но Запад сразу после войны «забыл» свои обещания предоставить независимости народу Ливии за его вклад в общую победу. Английские войска остались в Киренаике и Триполитании, французские – оккупировали Феззан еще несколько лет. К ним на помощь подоспели и американские «коммандос». Их базы на ливийской земле для защиты «жизненно важных интересов» США оставались до конца 1960-х годов, то есть до свержения монархии.

Авторы книги «Африка и Вторая мировая война» приходят к справедливому заключению: при всей важности операций западных союзников под Эль-Аламейном и в Тунисе они несопоставимы с битвами под Москвой и Сталинградом. Напомним авторитетное мнение маршала Г.К. Жукова, высказанное им в беседе с английским фельдмаршалом Б. Монтгомери, в представлении которого эти операции были равнозначны. Еще бы: ведь именно он командовал 8-й армией и одержал победу под Эль-Аламейном. «Ни в коей мере не желая преуменьшать заслуги английских войск, – вспоминал Жуков, – я все же вынужден был тогда разъяснить ему, что операция в районе Эль-Аламейна была операцией армейского масштаба. В Сталинграде же действовала группа фронтов, осуществлявшая операцию крупного стратегического значения, вследствие которого крупнейшая группировка немецких войск и войск их союзников была разгромлена в районе Волги и Дона, а затем и Северного Кавказа».

Битвы на Волге и в Северной Африке, несомненно, были по масштабам России и мусульманского мира крупнейшими, так как в них участвовали огромные людские массы. Но результаты первого сражения обозначили поворотный момент в ходе всей войны, исход же второго окончательно подорвал силы Италии, союзника Германии, лишив ее возможности к сопротивлению.

Некоторые западные военные историки нередко ставят результаты африканских сражений выше Сталинградской битвы. И на первый взгляд выдвигаются вроде бы веские аргументы. Во-первых, победа в Тунисе была полной и окончательной – африканский континент был очищен от войск держав Оси. Победа же под Сталинградом расценивается лишь как одна из побед, ибо борьба на Восточном фронте продолжалась еще более двух лет. Во-вторых, союзники по антигитлеровской коалиции нанесли странам Оси в Магрибе урон, возможно, больший, чем в Сталинградском сражении, причем достигли этого менее дорогой ценой, нежели русские. Однако масштабы сражений были разными: на Волге в боях с обеих сторон непосредственно участвовали полтора миллиона, в Тунисе – меньше трехсот тридцати тысяч человек.

Война в Магрибе, бесспорно, сыграла большую роль в глобальном конфликте. Впервые после войны 1914–1918 годов именно здесь была восстановлена действенная военно-политическая коалиция в составе Англии, США и Франции. Она, несомненно, оказала воздействие на ход Второй мировой войны и на судьбы послевоенного мира.

Поражение в Магрибе не прошло бесследно и для Италии, и для Германии. Это было третье крупное поражение третьего рейха после разгрома под Москвой и Сталинградом, а также преддверием битвы за Кавказ и освобождения Крыма.

Фронты и тылы на развалинах империй