Восток – дело близкое. Иерусалим – святое

Камни преткновения Крыма и Святой земли

Возникший под занавес Первой мировой войны вопрос о создании в Палестине «еврейского очага» снова возник весной 1945 года. Произошло это в кулуарах Ялтинской конференции. На сей раз речь зашла не о какой-то декларации, а о возможности подыскать место для создания еврейского государства. Вопрос этот был поднят сначала в неофициальной обстановке. Судя по опубликованным в США документам и стенограммам кулуарных бесед участников этой конференции, разговор велся сначала в шутливой форме.

Сталин якобы уже тогда высказался за создание после войны в Палестине еврейского государства. При этом он сделал многозначительную оговорку о необходимости учета уже имеющегося у СССР «трудного опыта» решения этого вопроса. Именно после этой оговорки Рузвельт пошутил:

– Не стал ли маршал Сталин за это время сионистом?

– В принципе мне уже приходилось им быть при создании еврейской автономии в Биробиджане. Я за создание еврейского государства. Но трудности еврейской проблемы мне хорошо известны. Здесь всех поджидает много трудностей, – ответил Сталин.

О характере ожидаемых трудностей он не стал распространяться. У него было особое мнение по решению этноконфессиональных проблем, аналогичных палестинской. Однако Сталин ограничился только шутливым замечанием:

– Евреи по своей природе всегда были торгаши.

Суть этой глубокомысленной сентенции вождя некоторые исследователи склонны истолковывать как некий намек на то, что якобы ему в конце 1920-х годов еврейское агентство «Джойнт» предложило кредит в несколько миллионов долларов сроком на пятнадцать лет для создания некой «Еврейской Калифорнии» в Крыму. Срок того кредита истекал именно к окончанию Второй мировой войны, о чем Сталину в такой деликатной форме и решил напомнить Рузвельт. Но почему он сделал это именно на Ялтинской конференции?

Для меня это прояснилось несколько позже, незадолго до Октябрьской войны 1973 года, когда я вошел в созданную по решению ЦК КПСС группу по обработке и анализу срочной информации при Главном разведывательном управлении Генштаба. Работая одновременно над докторской диссертацией по теме о военно-политических аспектах ближневосточного конфликта, я при удобном случае осмелился поинтересоваться у своего начальника генерала армии Ивашутина о причине, почему Сталин сам решил поднять на Ялтинской конференции вопрос о создании еврейского государства в Палестине. Почему этот вопрос возник именно в Крыму, за год до того, как он был поднят на конференции в Сан-Франциско во время учреждения ООН?

От Ивашутина я узнал, что еще в феврале 1944 года В.М. Молотов передал вождю коллективное письмо большой группы еврейских деятелей культуры с предложением заселить Крым спасшимися от нацистского геноцида евреями вместо выселяемых оттуда татар. По рассказу моего начальника, лично читавшего «крымское письмо», адресованное Сталину, тот на нем никаких «следов» не оставил. Но на сопроводительной записке поставил гневную резолюцию: «За Крым было пролито слишком много русской крови, чтобы его кому-либо отдавать». Подчеркивания были сделаны синим карандашом. После своей подписи он поставил жирную точку. Все его приближенные знали, что это был признак крайнего раздражения.

Прошло четыре года, прежде чем Сталин использовал это письмо для проведения очередной «чистки от космополитов». Среди «еврейских космополитов» и «агентов Джойнта» оказался не только руководитель Еврейского театра в Москве Соломон Михоэлс. Обвинение было выдвинуто даже против супруги Молотова – Полины Жемчужиной и других жен некоторых членов Политбюро и приближенных Сталина. А на Ялтинской конференции Сталин готовил почву, чтобы потеснить (а еще лучше – быстрее вытеснить) Англию из соседнего Ирана и Ближнего Востока. Позднее вождь не мог простить англичанам их шантаж при вынужденном выводе советских войск из Ирана. Имел также он на них зуб и за подавление там выступлений курдов и азербайджанцев, за жестокую расправу над греческими коммунистами, за подготовку удара с ближневосточного южного фланга по Советскому Союзу. Кремль располагал по этому поводу секретными данными, полученными от своих агентов.

Об этом я прочел позже в вышедшей в Израиле книге Майкла Коэна «Третья мировая война надвигалась с Ближнего Востока». По указанию Сталина для противодействия англо-американским планам в Палестине туда были направлены несколько советских разведчиков-нелегалов. Одному из них, моему коллеге писателю В.А. Колесникову, с которым мы вместе в начале 1990-х издавали газету «Консенсус», лишь пятьдесят лет спустя было присвоено звание «Герой России» за выполнение специальных заданий в Палестине. От него я узнал, что на заседании Политбюро в ноябре 1947 года при обсуждении вопроса о признании Израиля Сталин довольно откровенно изложил мотивы принятого им решения. Молча выслушав уклончивые высказывания по повестке дня всех присутствовавших (кроме Молотова, который больше других был в курсе палестинской проблемы), Сталин заключил: «Давайте согласимся с образованием Израиля. Это будет как шило в заднице арабских государств и заставит их повернуться спиной к Британии. В конечном счете, британское влияние будет полностью подорвано в Египте, Сирии, Турции, Ираке».

Об этом же повествуют в мемуарах известный разведчик Павел Судоплатов и его сын профессор А. Судоплатов в своих книгах.

Сталину не могло тогда и в кошмарном сне присниться, что заготовленный им сценарий относительно Палестины через шесть десятков лет начнет сбываться и для самой России в отношении Крыма (после личного решения Хрущева «подарить» его Украине). Только на этот раз пришлось «чесаться», к удовольствию Запада, и Москве, и Киеву. Подобно Иерусалиму, этому камню преткновения на Ближнем Востоке, Крым стал вожделенным «яблоком раздора» для многих, в том числе и в немыслимом тогда конфликте между Россией и Украиной после распада Советского Союза. Здесь стали, к сожалению, сбываться пророчества писателя Василия Аксенова, автора известного романа «Остров Крым».

Сделанный тогда Сталиным прогноз развития событий сбылся, увы, не только в отношении Ближнего Востока и Запада. Что же касается постколониального Ближнего Востока и палестино-израильского конфликта, то здесь реалии даже превзошли прогнозы Сталина. Вслед за палестинской последовали пять арабо-израильских войн, революции в Египте, Ираке, Йемене, Ливии, несколько витков ливанского и иракского кризисов, войны в Персидском заливе – все они, можно сказать, породили новый тип субмировых войн. В них оказалось втянуто большинство ближневосточных государств и почти все великие державы. «Битва за выживание Израиля» переросла в битвы за нефть, базы и плацдармы, пока они не вылились в «глобальную антитеррористическую войну» за выживание всего человечества.

В ретроспективе такая эволюция ближневосточного конфликта еще явственнее проявляется после ознакомления с рассекреченными архивными документами. В ней просматривается не только религиозная, но и нефтяная подоплека обсуждавшегося более шестидесяти лет назад в кулуарах Ялтинской конференции «еврейского вопроса» в контексте палестинской проблемы.

Глава 2

В порочном кругу войн без побед

«Не в Иерусалиме, так на Суэце в этом году…»

Вторая мировая война обошла Турцию стороной, но после провозглашения за океаном «доктрины Трумэна» она сразу оказалась в эпицентре «холодной войны», которая закрутила несколько кризисных воронок по соседству – на Балканах и Ближнем Востоке. Доктрина эта (как и сменившая ее «доктрина Эйзенхаура») была нацелена на заполнение «вакуумов». Они были обнаружены сначала на Суэце, а потом в Ливане и соседних странах – Сирии и Ираке. Стамбул, бывшая столица Османской империи, одним из первых вновь стал превращаться в «Мекку разведывательных служб», причем не только стран НАТО, куда поспешила вступить и Турция.

Вторую часть командировки мне довелось провести в Стамбуле. Хотя моя дочь Ольга родилась в Анкаре, а ее старший брат там же сделал свои первые самостоятельные шаги, их детские воспоминания тоже связаны со Стамбулом и консульской дачей в Биюкдере, на Босфоре. О Стамбуле-Константинополе немало написано, а еще больше сочинено турецких песен и даже западных шлягеров. Но никому, кто писал об этом удивительном городе, не удалось еще так емко и точно передать свое восприятие этого города двух материков, как турецкому классику Надиму. А написал он всего лишь пять слов: «Стамбул – это такой город, где…» Поэт имел в виду, что некогда в нем был сосредоточен едва ли не целый мир.

В 1950-х годах это был уже многомиллионный город, далеко вышедший за пределы своих древних крепостных стен и двух берегов Золотого Рога и Босфора. Не раз приходилось то на пассажирском трамвайчике, то на пароме переправляться с европейского на азиатский берег в Ускюдар. Там я часто встречался с доктором Хикметом Кывылджимлы. С ним, как я уже упоминал, мы познакомились на Измирской международной торговой ярмарке. Там же летом 1956 года мне представился случай познакомиться с директором Израильского павильона, бывшим советским гражданином Симоном. По профессии он был музыкантом-скрипачом. Одно время даже дирижировал симфоническим оркестром в Тель-Авиве. Несмотря на свои атеистические убеждения, Симон очень сокрушался по поводу того, что после Палестинской войны 1948 года главные еврейские святыни остались в Восточном Иерусалиме, как он выразился, под контролем «иорданского короля-марионетки и ставленника английских колонизаторов». Переубеждать его ссылками на принятую ООН резолюцию о международном статусе Иерусалима было бесполезно. Мне он рассказывал, как его верующие родители, отмечая очередной еврейский Новый год, всякий раз повторяли одно и то же: «Следующий год – в Иерусалиме». Он был убежден, что вековая мечта евреев непременно сбудется.

– Незавершенная война за независимость рано или поздно должна завершиться победой. Впрочем, ждать придется недолго, – сказал мой новый знакомый перед нашим расставанием, когда мы на пароходе возвращались в Стамбул. – Я удивляюсь, что советские руководители с их коммунистическими убеждениями стали помогать арабским феодалам и бывшим поклонникам Гитлера. Помяните мои слова: уже этой осенью мы их разобьем в пух и прах. Не они нас сбросят в море, а мы их отгоним от Суэца. Да нам и не потребуется сбрасывать их в море. И произойдет это не в следующем году, который евреи всегда мечтают встретить в Иерусалиме, а уже в этом, 1956 году, мы выйдем на Суэцкий канал. Мы обязательно будем в Иерусалиме. Не забывайте, что в Израиле у вас гораздо больше сторонников и друзей, чем в Египте. Лучше было бы нам вместе завершить нашу незавершенную войну…

Последняя его фраза заставила меня задуматься. По возвращении в Стамбул я решил доложить полученную информацию нашему генконсулу Александру Абрамову. Он приехал в Стамбул недавно, можно сказать, прямо из Тель-Авива. После непродолжительного разрыва дипломатических отношений с Израилем из-за учиненного кем-то в 1951 году взрыва на территории советского посольства, он занимал пост посланника СССР в Израиле. Вспоминая проведенные там годы, Абрамов часто любил, смеясь, рассказывать, как в Тель-Авиве многие израильские посетители посольства и даже высокопоставленные чины прежде чем начать с ним какой-то разговор, почему-то пристально всматривались в его глаза и, переходя на шепот, обычно спрашивали: «Скажите честно, товарищ Абрамов, вы – наш?». На все его уверения, что он чистокровный русский, его собеседники все равно оставались при своем мнении: «Признайтесь, вы все-таки Абрамов? Значит наш!». Поэтому работники нашего консульства за его спиной подшучивали: «Их человек в Тель-Авиве стал нашим консулом в Стамбуле».

Ему-то как человеку, наиболее осведомленному в израильской политике, к тому же недавно приехавшему из Москвы, я и решил, прежде всего, рассказать то, что «Скрипач» из Тель-Авива поручил мне «сообщить» в Москву. Абрамов отнесся к моей информации серьезно. Но, будучи тонким дипломатом, он посоветовал «ввести в курс дела более опытного в таких делах» вице-консула Михаила Ивановича Иванова. Тот, выслушав меня, спросил, смогу ли я еще раз встретиться со своим «Скрипачом». Узнав, что на следующий день Симон с вокзала Хайдарпаша уезжает в Анкару, Иванов впервые не стал меня отговаривать от поездки на азиатский берег в Ускюдар. Похоже, ему и до моей информации уже кое-что было известно о готовившейся против Египта военной операции. Михаил Иванович попросил меня при очередной встрече с израильским «Скрипачом» попытаться выяснить то, что в разведке называется «источником полученной информации». Оказалось, «источник» был довольно серьезный. Симон слышал об этом от своего родственника, офицера генштаба. После такой перепроверки Михаил Иванович, посоветовавшись с генконсулом, уговорил военно-морского атташе доложить эту информацию по своим каналам в Москву. Трудно сказать, дали ли ей там дальнейший ход или еще раз стали перепроверять. Но после того как мы услышали по радио о начале Суэцкой войны, Иванов в сердцах произнес: «Наверное, вашему Симону не поверили в Москве так же, как не поверили в 41-м году информации из Токио от Зорге о готовившемся нападении немцев на Советский Союз. Скорее всего, Израиль к Суэцкому каналу будет прорываться не один. Запад наверняка поможет ему…»

Так оно и произошло. Для Запада развязанная Израилем 29 октября 1956 года война против Египта была направлена на то, чтобы отобрать национализированный Суэцкий канал, а заодно проучить президента Насера за его шаги в сторону Москвы, которая недавно поддерживала Израиль, а теперь стала помогать арабам.

Здесь придется несколько нарушить хронологию мемуарного повествования, чтобы обратиться к воспоминаниям некоторых бывших соратников Насера – Х. Мохи эд-Дина, А. Хамруша, М. Хейкала – о событиях, имевших отношение к первой Палестинской войне и египетской революции. С ними нам не раз приходилось встречаться. Делясь своими воспоминаниями, египетский публицист и историк Мухаммед Хейкал рассказал, как он познакомился с Насером и взял у него первое интервью, когда тот со своим батальоном был окружен под Фаллуджей. «И для Израиля, и для арабов, – говорил Хейкал, – Палестинская война была не за обретение подлинной египетской независимости». Это как раз и показал разразившийся после нее суэцкий кризис.

Позднее Мухаммед Хейкал передал нам фундаментальное исследование под названием «Секреты и тайные переговоры арабоизраильского конфликта», где описаны все перипетии подготовки и хода Палестинской войны.

– Операция «Мушкетер» против Египта, – иронизировал Хейкал, – была подготовлена и осуществлена, как говорят у вас в России, в компании на троих. Израиль в ней выполнял подчиненную роль. Именно тогда Египет при поддержке Советского Союза сумел отстоять свою подлинную независимость. Ну, а что касается Израиля, то, может, он в 1948 году и приобрел свою призрачную независимость, но, развязав Суэцкую войну по заказу Запада, он фактически утратил ее.

Первую Палестинскую войну в Израиле называют иногда «Второй Иудейской». По сути, в строго географическом понимании это был, пожалуй, первый и последний локальный кризис. В нем принимали участие небольшие контингенты еще не созданных к тому времени регулярных армий соседних арабских стран. Война разворачивалась на территории еще не появившихся на карте государств Израиля и Палестины. Арабы не имели ни централизованного командования, ни общих целей. Обе стороны в основном использовали партизанские методы борьбы, включая диверсии и террор. В первой Палестинской войне в отличие от последовавших за ней классических региональных войн (1956, 1967 и 1973 годов) обе стороны делали главную ставку на индивидуальный и групповой террор. Он осуществлялся как во время войны, так и после нее в основном против мирного населения. Его жертвами становились и государственные деятели, и миротворцы, и даже эмиссары ООН. Война террора против террора продолжалась и после заключения в феврале 1949 года на острове Родос соглашений о перемирии между Израилем и соседними с ним арабскими странами.

Людские потери в первой Палестинской войне оказались не превзойденными даже самой широкомасштабной Октябрьской войной 1973 года. Потери Израиля составляли более шести тысяч убитыми и пятнадцати тысяч ранеными. Жертвы среди палестинцев вместе с вооруженными формированиями других арабских стран исчислялись огромным числом – не менее пятнадцати тысяч убитыми и двадцати пяти тысяч ранеными. Большинство этих потерь с обеих сторон приходится не на вооруженные формирования, а на мирных жителей. Такова главная особенность той первой «войны террора-антитеррора» на Ближнем Востоке. После Октябрьской войны 1973 года эта тенденция обрела более устойчивый характер. Она стала наглядно проявляться как в Ливане и Ираке, так и в ходе двух палестинских восстаний – «интифады камней» и «интифады аль-Акса» в Палестине.

По отношению к общему населению Палестины и Израиля число изгнанных войной или лишившихся крова жителей Святой земли несоизмеримо ни с числом насильственно перемещенных, ни загнанных в гитлеровские концлагери европейцев в годы Второй мировой войны. Почти половина палестинских семей покинула свои жилища и земли. Жертвами террора в ходе и после Палестинской войны стали эмиссар ООН шведский граф Фольке Бернадотт, убитый сионистскими террористами в Иерусалиме в сентябре 1948 года. В том же году в Каире «братья-мусульмане» застрелили египетского политического деятеля Махмуда Нукраши-пашу. Его судьбу летом 1951 года разделил бывший ливанский премьер Рияд ас-Сольх. Почти одновременно в Иерусалиме настигла смерть короля Иордании Абдаллу.

Завершая книгу «О, Иерусалим!», Л. Коллинз и Д. Лапьер приводят древнее предсказание Пророка Исайи, которое сбылось после «Второй Иудейской войны»: «Иерусалим выпил из длани Господней полную чашу Его ярости».

Пролитое масло на рельсы воины

Уход Британской империи со Святой земли завершился церемонией, сценарий которой повторялся на Суэце, в Адене, Кувейте и Бахрейне. Колонна солдат прошла по узким улочкам Иерусалима под звуки шотландской волынки; на здании верховного комиссара в Палестине торжественно спущен «Юнион Джек» (разговорное наименование государственного флага Великобритании. – Ред.); последнее английское транспортное судно отчалило из Хайфы. Но в самом Святом городе – Иерусалиме церемониал ухода 14 мая 1947 года то ли по самодеятельности британского офицера, командовавшего последней ротой шотландских стрелков, то ли по указанию верховного комиссара Великобритании в Палестине генерала Каннингхэма был дополнен особым религиозным ритуалом. Недалеко от Ворот Сиона главному раввину еврейского квартала вручили символический ключ от Иерусалима.

Подробности разыгранной тогда трогательной сцены мне лично рассказывали авторы книги «О, Иерусалим!». С Коллинзом и Лапьером я познакомился в приемной дворца короля Иордании Хусейна в 1970 году, когда мы вместе ожидали его аудиенции. Судя по всему, собирались мы брать у него интервью с разными целями. В мои намерения входило расспросить монарха о путях выхода из назревавшего очередного иордано-палестинского кризиса, завершившегося вскоре «черным сентябрем» 1970 года. Мои западные коллеги хотели, как они сами признались, разузнать у короля кое-какие подробности первой Палестинской войны для своей книги, ставшей потом бестселлером. Правда, тогда у нее еще не было названия. Но, зная их как авторов нашумевшего бестселлера «Сгорит ли Париж?», я предложил на выбор ряд броских заголовков. Может, «Второе падение Иерусалима»? Или, например, «Вторая Иудейская и первая Палестинская война». В последнем случае хотел задать мучивший меня вопрос: можно ли было вообще избежать войны 1948 года?

– Вот на этот вопрос мы и сами пока не имеем ответа. Если вам повезет больше, чем нам, задайте этот же вопрос Его Величеству! – то ли шутя, то ли всерьез предложил мне Лапьер.

В интервью с королем меня, честно говоря, больше занимала политика, чем история. Позже я, конечно, с интересом прочел вышедшую в свет книгу «О, Иерусалим!» Не берусь судить, насколько точно описана в ней сцена последнего ночного разговора Голды Меир и сопровождавшего ее израильского профессора-востоковеда Эзра Данина с тогдашним королем Трансиордании Абдаллой. Похоже, эта встреча проходила в том же загородном дворце, где в 1963 году нас с корреспондентом «Известий» К. Вишневецким принимал король Хусейн. Но об этом позже. Документы и воспоминания самой Голды Меир подтверждают описание этой встречи в книге «О, Иерусалим!». Воспроизвожу его в несколько сокращенном изложении.

При встрече с королем Голда Меир, очевидно, намеренно приветствовала его схожими по звучанию словами на иврите «шалом» и на арабском «салям». То и другое в переводе означает «мир». Этим приветствием обменивались и евреи, и арабы еще во времена их общего праотца Авраама-Ибрагима. Главной целью того ночного визита Голды Меир была попытка отговорить Абдаллу от вступления в войну находившегося в его распоряжении Арабского легиона. Командовал им английский генерал Дж. Глабб, известный в арабском мире под именем Глабб-паша. К тому времени правители соседних арабских государств уже настолько успели втянуть Абдаллу в свои планы развязывания джихада против евреев, что нужно было очень постараться уговорить его сменить, если не стратегию, то хотя бы тактику.

Еще до этой встречи Абдалла направил еврейским лидерам тайное послание с просьбой о некоторых уступках, которые позволили бы ему убедить своих собратьев двигаться путем мира, более выгодным для обеих сторон, а не войны. Этот бедуинский монарх, который вел свою родословную от самого пророка Мухаммеда, и дочь киевского плотника начали свою беседу с обмена традиционными для обоих народов приветствиями, чтобы сделать последнюю попытку предотвратить столкновение родственных народов. Король сказал, какой уступки он ждет от евреев.

– Повремените с провозглашением своего государства, – с места в карьер начал разговор с гостями эмир. – Пусть Палестина пока останется объединенной. Евреи будут иметь в ней автономию в своих районах. Управление же страной будет осуществлять объединенный парламент, где евреи и арабы будут иметь равное количество мест. Я хочу мира. Если мое предложение не будет принято, войны не избежать.

– Это предложение неприемлемо, – сразу же отрезала Голда Меир. – Палестинские евреи тоже искренне хотят мира с арабами. Но они не могут отказаться от своей самой сокровенной мечты – иметь собственную страну… Еврейское государство готово уважать границы, установленные ООН при условии мира. Но, если разразится война, мы будем сражаться до тех пор, пока у нас будут силы, а силы наши за минувшие месяцы неизмеримо возросли.

– Знаю, – ответил Абдалла. – У меня нет никаких иллюзий. Я верю, что это божественное провидение вернуло вас, семитский братский народ, скитавшийся в изгнании, на древнюю родину.

Верю, что вы будете способствовать процветанию семитского Востока. Он нуждается и в ваших знаниях, и в вашей предприимчивости. Однако после той резни, которую вы учинили в Дейр-Ясине, весь арабский народ возбужден. Раньше я был одним правителем, теперь я – один из пяти, приготовившихся к войне. Положение сейчас трудное и ответственное. Имейте терпение. Повремените с провозглашением своего государства, – повторил свою просьбу король.

– Еврейский народ терпел уже две тысячи лет, – ответила Голда Меир. – Наш час, наконец, настал. И мы не можем его теперь отсрочить. Если Ваше Величество хочет войну, то, боюсь, война начнется. Но после войны мы все равно, я уверена, встретимся снова, представляя уже два суверенных государства.

– Да, я тоже надеюсь, что мы встретимся вновь, и что отношения между нами не прервутся.

Так закончился описанный в книге «О, Иерусалим!» последний разговор, который, как замечают ее авторы, мог бы предотвратить Палестинскую войну. Но уже тогда войну одного террора против другого террора остановить было нельзя. Она продолжилась и после заключенного в 1949 году перемирия. Прогноз Голды Меир об ожидаемом между двумя суверенными государствами – Израилем и Иорданией – мирном договоре сбылся через четыре с лишним десятка лет, после пяти арабо-израильских войн. Авторы книги «О, Иерусалим!» описание этого ночного визита завершают словами, которые якобы на прощание произнес сопровождавший Голду Меир профессор Данин:

– Ваше Величество, – обратился он к Абдалле, – остерегайтесь ходить в мечеть и прилюдно появляться там, когда Вам как потомку Пророка целуют края одежды. На Вас могут совершить покушение.

– Что поделаешь, хабиби (мой дорогой), – ответил профессору по-арабски Абдалла. – Я рожден свободным бедуином. Отказываться от обычаев своих отцов и предков, становиться пленником своей стражи я не могу. Чему быть – того не миновать.

Предсказание это и в самом деле сбылось через три года, когда король Абдалла был застрелен в иерусалимской мечети аль Акса мусульманским фанатиком-террористом на глазах его внука, малолетнего наследника трона – будущего короля Хусейна. Через тридцать с лишним лет Садата тоже расстреляли мусульманские террористы, правда, не в Иерусалиме, а в Каире, после его «капитулянтского» паломничества в Иерусалим.