Восток – дело близкое. Иерусалим – святое

История и хронология палестинской проблемы и ближневосточного конфликта в целом тоже связаны с распадом Османской империи. На проходившей в Москве, в Институте Африки РАН, конференции мой французский коллега, теперешний главный редактор «Монд дипломатию» Алэн Греш почти убедил меня в исторически обоснованном им определении арабо-израильского конфликта как «столетней войны» XX века. Вручая мне книгу с автографом (написанную в соавторстве c Доминик Видаль) шутливо или всерьез напомнил, чтобы я не забыл отметить именно столетний юбилей этого конфликта. А он совпадал со столетием сионизма, вернее, первого сионистского конгресса в Базеле в 1896 году. Тогда я воспринял это как ответную шутку: я причислил себя к ровесникам арабо-израильского конфликта, раз мое посвящение в востоковеды совпало с принятием в Генеральной Ассамблее ООН ноябрьской резолюции 1947 года о разделе до сих пор не поделенной Палестины.

В дискуссию по поводу хронологии и «анатомии» палестинской проблемы внес свою лепту и авторитетнейший российский «палестиновед», мой давний друг Евгений Дмитриевич Пырлин. Незадолго до своей смерти он преподнес мне свой последний труд «100 лет противоборства: генезис, эволюция, современное состояние и перспективы решения палестинской проблемы». Как бы извиняясь за столь длинное название, он, незадолго до 11 сентября 2001 года – «заокеанского эха» палестинской проблемы, грустно заметил, что она, наверняка, переживет шестидесятилетие не только начала, но и окончания Великой Отечественной войны. Сам Женя Пырлин не дожил до этого юбилея. Но мне, своему ровеснику, шутливо пожелал, чтобы мой век жизни был не короче века палестинской проблемы. Как историк и юрист-международник, он лично считал ее ровесницей рождения самой Организации Объединенных Наций. Новая сионистская организация Америки (НСОА) добивалась включения палестинского вопроса в повестку дня уже на первой учредительной конференции ООН в Сан-Франциско, открывшейся 25 апреля 1945 года, за две недели до окончания Второй мировой войны. У британского историка Ч. Мессенджера – автора «Энциклопедии войн ХХ века» – были все основания начать исчисление войны на Ближнем Востоке с 1945 года.

Накануне конференции в Сан-Франциско президент НСОА М. Мендельсон действительно направил соответствующие телеграммы руководителям всех ведущих государств мира. В телеграмме Сталину содержалось предложение заменить подмандатный статус английской колонии Палестины «статусом еврейского государства… под временным международным контролем, если будет это необходимо». В специально подготовленной для Сталина записке МИД, озаглавленной «Палестинский вопрос», заранее предсказывалось, что он не может быть разрешен «без ущемления прав и желаний евреев либо арабов, а может быть, и тех, и других». Указывалось в то же время, что английское правительство и администрация США подвержены «влиянию как арабских государств, так и в еще большей степени мирового еврейства». За решение этой проблемы, «скорее всего, мог бы взяться СССР». То обстоятельство, что Москва свободна «как от арабского, так и от еврейского влияния», давало ей право сделать заявку на предоставление Советскому Союзу «временной опеки над Палестиной до более радикального разрешения этой проблемы». В записке допускалось, что заявка Москвы будет отклонена. Слишком тесно на Святой земле переплетаются не только этнические и конфессиональные противоречия, но и проблемы военной стратегии, прежде всего нефти, ибо Палестина «охраняет подступы к Суэцкому каналу и имеет на своей территории выходы (то есть трубопроводы) для транспортировки иракской нефти». В случае возможного отклонения советской заявки предлагалось передать Палестину «под коллективную опеку трех государств – СССР, США и Англии».

Кстати, во многом схожая модель не только решения палестинской проблемы, но и послевоенного устройства Ливии выдвигалась после ухода оттуда итальянцев. Но она была отвергнута по тем же соображениям военной стратегии, нефти и начавшегося вскоре нового раунда холодной войны. Авторам записки шестидесятилетней давности не откажешь в прозорливости. По истечении этого срока палестинская проблема стала для ООН первым и одним из самых сложных испытаний. Поиски ее разрешения опять привели к коллективным усилиям так называемого «ближневосточного квартета». Теперь к нему подключились сама ООН, Европейский союз (включающий ту же Англию) и два по-прежнему ведущих игрока в мировой политике – Россия и США. Палестинский вопрос, завязавшийся в запутанный, еще более сложный ближневосточный узел за прошедшие шесть десятилетий, перерос в глобальную войну с терроризмом. Еще теснее он стал увязываться не только с нефтью Ирака, но и Ирана, Средней Азии и Кавказа.

На Тегеранской, а позднее и на Ялтинской конференциях их участники – Сталин, Рузвельт и Черчилль – уже тогда затрагивали ближневосточные проблемы без включения их в официальную повестку дня. О Турции, Иране, Ираке, косвенно и о Палестине речь заходила только в контексте безопасного обеспечения транспортировки грузов, завершения войны и послевоенного устройства мира.

В январе 1943 года формально Ирак первым среди арабских стран объявил войну Германии и другим странам Оси. Вслед за Багдадом установили дипломатические отношения с Москвой Сирия и Ливан (соответственно – в июле и августе 1943 года). Но как в Иране, так и в Саудовской Аравии и Египте по-прежнему активно действовала немецкая агентура. Изгнанный из Ирана главный ее координатор на Ближнем Востоке Ф. Граб, организовавший там несколько взрывов нефтепроводов, долгое время находил себе прибежище в Саудовской Аравии, где вместе со своими агентами действовал во время хаджа среди мусульманских паломников. Но этим их подрывная деятельность против англичан не ограничивалась. Немецкая агентура была причастна к организации разных диверсий и взрывов на нефтепромыслах. Об этом обстоятельно поведал в своих мемуарах британский советник при саудовском дворе Джон Филби.

Что касается Ирана, где Рузвельт и Черчилль после долгих переговоров и обмена посланиями согласились провести в Тегеране встречу со Сталиным, то правительство Реза-Шаха лишь чисто формально провозглашало нейтралитет. Фактически Иран долгое время оставался главным плацдармом подрывной деятельности нацистской агентуры на Ближнем и Среднем Востоке: шпионы под видом инженеров, техников, туристов, чиновников вели подрывную работу в государственных учреждениях и на военных предприятиях. Там же были созданы многочисленные группы диверсантов из белогвардейцев, дашнаков и мусаватистов для заброски их на Северный Кавказ и в Туркмению. В пограничных с СССР районах собирались разведывательные данные, устраивались тайные склады оружия и взрывчатки. Оттуда велись подпольные радиопередачи. В стране шла подготовка кадров из местных фашистов. Из проживавших в Тегеране немцев создавались особые военизированные формирования. Вместе с профашистски настроенной частью иранского офицерства они готовили военный переворот в случае отказа правительства Ирана вступить в войну против СССР. Германский посол в Иране бригаденфюрер СС Эттель обещал Реза-Шаху помощь, но вначале он настаивал на предоставлении немецкой авиации баз на территории страны. С этой целью Иран тайно посещал шеф гитлеровского абвера адмирал Канарис.

Как мне рассказывал уже в 1970-х годах генерал армии П.И. Ивашутин, возглавлявший в описываемый период особый отдел и контрразведку Крымского и Северо-Кавказского фронтов, Москва трижды предупреждала правительство Реза-Шаха относительно угрозы, создаваемой действиями нацистской агентуры как интересам СССР, так и его союзников. Ни шах, ни его правительство не сделали из этого должных выводов. Советское правительство по согласованию с Лондоном вынуждено было ввести 25 августа 1941 года свои войска на территорию Ирана. Одновременно на юг страны были введены и британские войска. Лондон проявлял особое беспокойство не столько по поводу происков немцев в Иране, сколько создаваемой ими угрозы источникам снабжения нефтью из Ирана и Персидского залива. Вступление союзных войск в Иран, помимо экономического (контроль над нефтью) и политического (пресечение действий нацистской агентуры и ликвидация потенциального плацдарма германских авантюр), имело также большое военно-стратегическое значение.

Заключенный в январе 1942 года англо-советско-иранский договор гарантировал использование железных и шоссейных дорог Ирана для транспортировки через Суэц и Персидский залив военных грузов союзников в СССР.

В августе 1943 года, незадолго до открытия Тегеранской конференции Большой тройки и в самый разгар кампании по выборам в новый меджлис, немецкая агентура была обезглавлена. В Тегеране были арестованы немецкий разведчик Майер и участники операции, выразительно названной «Миллион туманов». Следом начались аресты других немецких шпионов и связанных с ними профашистски настроенных иранцев. Лишь в сентябре 1943 года Иран официально объявил войну Германии (мотивировка: в Иран якобы заброшено большое число агентов-парашютистов). Но самой крупной, к счастью, провалившейся операцией германской разведки в Иране была высадка в ноябре этого же года в район Шираза восьми парашютистов-эсэсовцев. На них возлагалась задача с началом в Тегеране конференции руководителей СССР, США и Англии проникнуть в столицу Ирана и, переодевшись в костюмы кочевников-курдов, совершить убийство Сталина, Рузвельта и Черчилля. Благодаря бдительности советской контрразведки эта операция под кодовым названием «Вайтшпрунг» («Дальний прыжок») была сорвана. Кашкайцы, скрывавшие других диверсантов, в начале 1944 года выдали их англичанам.

В это время в армии Ирана действовала военная миссия США во главе с генералом Ридли. Заключенный в апреле 1943 года ирано-американский договор позволил США уже к концу войны занять второе место во внешней торговле Ирана. Но окончательно вытеснить Англию американцам долго не удавалось.

Самой влиятельной проанглийской фигурой в Иране в годы войны был Сейид Зия эд-Дин Табатабаи. Ранее он жил в Палестине. Англичане доставили его в Иран осенью 1943 года. «Избранный» под давлением британских войск в меджлис, Зия эд-Дин стал признанным в стране лидером исламистов, деятельность которых контролировалась из Лондона. Под лозунгом освобождения Ирана от европейского влияния он агитировал за возврат Ирана к исламским ценностям. Созданные им партии «Ватан» (в 1944 году) и «Эрадее мелли» (в 1945 году) стали потом главным прибежищем крайних клерикалов и уголовников, участвовавших в террористических нападениях и погромах демократических организаций. С этой же целью англичане старались привлекать на свою сторону мятежные племена. Один из их шейхов – крупный феодал Фарса Кавам Ширази – вскоре создал некий «Союз южноиранских племен», возглавляемый ханами, находившимися в оппозиции к властям Тегерана. Нередко они использовали свои вооруженные отряды (бахтиаров – в Исфагане, шахсевенов – в Иранском Азербайджане) для борьбы не с шахом, а с демократическими организациями. Наряду с бандами Зия эд-Дина и племенами в наступлении против демократических сил принимали участие некоторые военные круги, возглавляемые начальником генштаба генералом Арфа.

С особой силой борьба развернулась в конце войны в Иранском Азербайджане и Иранском Курдистане. В азербайджанских районах на базе национально-демократического движения, охватившего весной 1944 года самые широкие слои населения, летом следующего года образовалась Демократическая партия Азербайджана. Она потребовала предоставления автономии Иранскому Азербайджану в рамках иранского государства и признания азербайджанского языка официальным наряду с персидским. Всенародное собрание Иранского Азербайджана приняло даже декларацию о национальной автономии после проведения выборов в меджлис Иранского Азербайджана.

Образованной осенью 1945 года Демократической партии Курдистана удалось установить свою власть в провинции Мехабад, где она объявила о создании автономной Курдской республики. До этого иранские курды, испытывая возрастающее влияние освободительного движения курдов в соседнем Ираке (перешедших в 1943 году к вооруженной борьбе), сумели укрепить свои позиции. Курдское движение в годы войны опиралось не только на поддержку демократических сил в соседних северных областях, но и на присутствие советских войск в Иране. Успехи демократических сил, азербайджанских и курдских движений не могли не оказывать революционизирующее воздействие на другие области Ирана и соседние с ним страны.

Черчилль и Рузвельт были немало озабочены продолжавшимся скрытным сотрудничеством Анкары с Берлином. Но гораздо большую тревогу у них вызывала возраставшая активность турецких профашистских националистических кругов откровенно антирусской направленности. Ведь это могло дать Сталину подходящий повод ударить по Турции после изгнания немцев с Кавказа. Последствия этого было трудно предсказать. Опаснее всего было не столько установление русскими своего контроля над Черноморскими проливами, сколько их прорыв к нефти Персидского залива. К тому же именно Сталин мог помочь армянским дашнакам осуществить их давнюю мечту – восстановить «исторические» границы Армении, пока США и Англия будут вести споры о разграничительных линиях между нефтяными концессиями в Саудовской Аравии. Исторических обоснований и морального права на «Великую Армению от Севана до Залива» у рассеянных по всему миру армян за понесенные ими жертвы от турецкого геноцида в Первую мировую войну не меньше, чем у сионистских кругов, требовавших создания еврейского государства в Палестине с его библейскими границами «от Нила до Евфрата».

На переговорах в Тегеране и во время личных бесед со Сталиным ни Черчилль, ни Рузвельт своих опасений на этот счет не высказывали. Но Сталину было нетрудно о них догадаться. Неспроста ему давались заверения не только удержать Турцию, но и нажать на Анкару с целью скорейшего вовлечения ее в антигитлеровскую коалицию. Поэтому Сталин не удивился вскоре полученному от советской разведки сообщению о состоявшихся встречах Черчилля и Рузвельта в Адане и в Каире с президентом Турции Исметом Иненю. Она, как и следовало ожидать, нисколько не ускорила разрыв Турции со странами Оси. Что касается ее вступления в войну на стороне Германии, то на отказ Анкары от таких планов больше подействовал исход Сталинградской битвы. К косвенным результатам встречи на берегу Нила Рузвельта с турецким президентом можно было бы отнести разве только то, что после возвращения Иненю в Анкару было приостановлено выдвижение турецких сил к границе с Кавказом, а из Крыма отозваны турецкие эмиссары. Зато на Крым вскоре после его освобождения советскими войсками стали вдруг обращаться взоры из-за океана.

Нефтяные поля на землях ислама: Ибн Сауд открывает глаза Рузвельту

Ни в Тегеране, ни в Ялте Сталин еще не догадывался, что принятый на встрече Большой тройки, казалось бы, чисто гуманитарный «еврейский вопрос», имеет свою нефтяную и религиозную подоплеку. Он и не ведал, что Рузвельт по пути из Ялты встретится с королем Саудовской Аравии и увяжет проблему Палестины и Иерусалима с нефтью и военной стратегией США на Ближнем Востоке после окончания Второй мировой войны. Но ни Рузвельту, ни всем последующим хозяевам Белого дома так и не удалось решить возникшую тогда головоломку по поводу приоритетов послевоенной политики США на библейских землях. Корни их взаимного отторжения, в чем убедился Рузвельт на встрече с королем Ибн Саудом, уходили еще в более древнюю «историю с религией», чем известная по Первой мировой войне история с географией, порождавшая в Европе Великие катастрофы.

Во время состоявшейся 14 февраля 1945 года встречи Рузвельта с саудовским монархом на борту американского крейсера «Куинси», который специально для этого бросил якорь в Суэцком канале, король Ибн Сауд не скрывал своей тревоги. Его беспокоили «вынашиваемые сионистами планы создать свое государство» со столицей в Иерусалиме, причем в границах, простирающихся «до Медины и Залива». Король намеренно упомянул о святынях ислама в Аль-Кудсе (Иерусалиме) и Медине в увязке с богатым нефтью Арабским (Персидским) заливом. Тем самым он давал Рузвельту понять, что нефтяные интересы США и их военная стратегия, подкрепляемая строительством военных баз в Саудовской Аравии, не могут противопоставляться «священному долгу» короля – хранителя святынь ислама. Он не скрывал своих претензий распространить свой «долг» не только на Мекку и Медину, но и на Аль-Кудс. Тем более, как он не преминул напомнить, что его старый соперник эмир Трансиордании Абдалла, провозгласивший потом себя королем Иордании, только и мечтает завладеть Арабской Палестиной и Иерусалимом. Рузвельт напомнил Ибн Сауду о многочисленных жертвах Холокоста и страданиях евреев Центральной Европы, ставших «народом-изгнанником», поэтому он желает помочь этим несчастным людям. В ответ король выдвинул свои доводы. Во-первых, союзники скоро одержат победу над Гитлером, и евреям больше не придется бояться; во-вторых, он предложил приблизительно то же самое, что заявил президент Ирана Ахмадинеджат в своем выступлении, наделавшем много шума и шокировавшем Запад: предоставить евреям Европы «самые лучшие земли и дома, которые принадлежали их угнетателям в Германии».

Наш коллега профессор А.М. Васильев (автор фундаментального исследования по истории Саудовской Аравии, переведенного на арабский и западные языки), ссылаясь на найденные им документальные свидетельства об этой последней встрече Рузвельта с саудовским королем, так описывает заключительную, пожалуй, самую важную часть этого диалога. На все приведенные Рузвельтом аргументы со ссылками на легендарное гостеприимство арабов, которое должно помочь решению проблемы сионизма, Ибн Сауд ответил встречным вопросом: почему арабы Палестины должны оказывать особое гостеприимство евреям? Не палестинские арабы, а немцы устраивали массовые убийства евреев. «Как самый простой бедуин, я не могу понять, почему президент не хочет спасти Германию от последствий ее преступлений? Бедуин сохраняет доброту для своих друзей, но не для своих врагов», – заявил он. У бедуинов, объяснял Ибн Сауд, есть еще один обычай. О невинных жертвах заботятся племена-победители. Поэтому, то же самое следует сделать и в отношении евреев. Но Палестина, по его мнению, – это самый маленький из участников коалиции, и она уже приняла более чем справедливую долю беженцев из Европы.

В конце многочасовой беседы президент США обещал саудовскому королю, что «он не предпримет ничего, чтобы помочь евреям против арабов, и не предпримет никакого шага, враждебного арабскому народу». Он поддержал план Ибн Сауда послать миссию на Запад, чтобы объяснить арабскую точку зрения по Палестине. Выступая в Конгрессе США, Рузвельт заявил: «От Ибн Сауда из Аравии за пять минут я узнал больше о проблеме мусульман и больше об еврейской проблеме, чем из дюжины дипломатических писем».

На встрече с Рузвельтом Ибн Сауд подтвердил свое согласие на свободное использование саудовских портов в Персидском заливе английскими и американскими кораблями. Но тогда же он выдвинул одно условие, которое и поныне остается в силе: Саудовская Аравия ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не может быть оккупирована как Египет, Сирия, Ирак или Иран. Военно-воздушные базы, в которых нуждаются американцы, сдаются в аренду на период, не превышающий пяти лет. После этого они должны быть возвращены саудовскому государству со всеми воздвигнутыми сооружениями. Тогда американскому президенту так и не удалось добиться увеличения срока аренды. Это было сделано позже. Лишь при выполнении выдвинутых условий Рузвельт добился от Ибн Сауда подтверждения существования американских нефтяных концессий. Согласился он и на строительство трансаравийского нефтепровода к Средиземноморскому побережью.

В апреле 1945 года, за неделю до своей смерти, Рузвельт направил Ибн Сауду письмо с обещанием продолжать консультации с арабами по поводу Палестины. Сменивший Рузвельта Гарри Трумэн игнорировал обещание своего предшественника. Менее чем через полгода после смерти Рузвельта Трумэн на все доводы американских дипломатов об ожидаемой отрицательной реакции в арабских странах и угрозе бесперебойным поставкам нефти заявил: «Справедливость для меня важнее нефти».

Но дело было вовсе не в справедливости и не в том, что президент Трумэн воспылал неожиданной любовью к сионистам. Просто к тому времени стали меняться приоритеты ближневосточной политики США. Еще в конце 1945 года, то есть до того, как Черчилль произнес в Фултоне свою знаменательную речь об угрожающем всему миру советском «железном занавесе», он познакомил Трумэна с ее содержанием. Черчилль убедил американского президента, что такой «железный занавес» угрожает опуститься не только в Европе, но и на Ближнем Востоке. Трумэна, который был не сионистом, а ярым антикоммунистом, Черчиллю легко было убедить в опасности еврейской эмиграции в Палестину, представляя ее потенциальным проводником коммунистического влияния на Ближнем Востоке. Вот почему Трумэн в первое время возражал против установления стотысячной квоты еврейской эмиграции в Палестину. Но это вовсе не означало, что Белый дом, Государственный департамент и Пентагон действовали против сионистских планов создания после войны в Палестине или где-то в другом месте «еврейского очага» или государственного образования. Не означало это и некоего забвения нефтяных интересов США на Ближнем Востоке. В Вашингтоне прекрасно сознавали, как важна для американской экономики ближневосточная нефть, понимали и военно-стратегическое значение создаваемых там в то время американских военных баз, на первых порах – в Саудовской Аравии, а по мере вытеснения оттуда Англии – и в Палестине, и в зоне Суэцкого канала, и в богатом нефтью Персидском заливе.

Создание еврейского государства на Ближнем Востоке в приоритетах послевоенных интересов рассматривалось администрацией Трумэна скорее как возможное препятствие, а не как плацдарм для закрепления в этом регионе. Более того, при обсуждении различных проектов расчленения поверженной в войне Германии и в Лондоне, и в Вашингтоне не оставляли без внимания предложение Международного еврейского комитета действий и Международного союза эмигрантов и беженцев-антифашистов поселить всех европейских евреев, спасшихся от Холокоста, в одной из оккупированных зон Германии. Вполне возможно, что в контексте обсуждения всех выдвигавшихся тогда планов послевоенного решения «еврейского вопроса» производился зондаж этой проблемы с проецированием ее не только на Палестину, но и на Крым, тем более, что до войны там уже имелись два из трех выделенных в Советском Союзе автономных еврейских района. Наверное, такой вариант устроил бы администрацию Трумэна гораздо больше, чем создание государства Израиль в центре арабского мира.

В секретном докладе Совета национальной безопасности США, представленном Белому дому после одержанной Израилем победы над арабами в Палестинской войне 1948 года, выражалось опасение не столько расширением границ Израиля и исчезновением с географической карты Палестины, сколько ослаблением позиций США на Ближнем Востоке. К тому же вместе со всеобщей враждебностью в арабских странах к Израилю все больше росли антибританские и антифранцузские настроения. По линии Центрального разведывательного управления (ЦРУ) США тоже поступали малоутешительные донесения. Начинавший в молодости свою разведывательную карьеру в Стамбуле шеф ЦРУ Аллен Даллес, очевидно, под воздействием доводов своего британского коллеги Джона Филби-старшего, советника сначала у Ибн Сауда, а затем трансиорданского короля Абдаллы, убеждал, что появление Израиля ничего доброго Америке не сулит. Это может лишь помешать американскому нефтяному бизнесу на Ближнем Востоке.

Оказываемый Сталиным нажим на Турцию, от которой он потребовал после денонсации договора 1925 года согласия на «совместную оборону» Черноморских проливов и возвращения полученных по этому договору районов Карс и Ардаган, а также реальная, по оценке американской администрации, угроза «проникновения коммунизма» в Грецию, а в последующем, возможно, и в Израиль подвигли Вашингтон выдвинуть так называемую «доктрину Трумэна». Наряду с оказанием срочной финансовой помощи Турции и Греции для «противодействия коммунизму», американская администрация стала направлять свои усилия на быстрейшее примирение евреев и арабов, чтобы те «могли содействовать совместно в отражении советской агрессии». С этой целью, как и было рекомендовано в секретном докладе Совета национальной безопасности США, прилагалось максимум усилий для налаживания тесного сотрудничества не только с западными странами, но также «с Турцией и другими мусульманскими неарабскими государствами региона».

Из определившихся четырех главных геополитических приоритетов политики США на Ближнем Востоке – стратегия, нефть, поддержка Израиля, создание военных союзов и баз – Вашингтон стал отдавать предпочтение последнему из четырех острых углов ближневосточной «квадратуры круга». Но и Трумэн, и последующие хозяева Белого дома, как, впрочем, и все наследники Сталина в Кремле, упускали из виду другие нелинейные измерения ближневосточной «квадратуры круга». А может быть, просто не готовы или не способны были их воспринимать интуитивно, как чутьем большого политика сумел это понять Франклин Рузвельт. На встрече с саудовским королем Ибн Саудом он уловил многоуровневую геоцивилизационную духовную структуру арабо-еврейского конфликта. Скорее всего, он потому и стал самым продолжительным конфликтом века, перевалившим в другое столетие как «война террора-антитеррора», что, помимо межгосударственного конфликта, он после для арабов первой Палестинской войны, а для евреев войны Независимости стал развиваться сразу на нескольких уровнях. Речь идет о религиозно-общинном, этнонациональном, семейно-родовом или общественном для Ближнего Востока трибалистском (племенном), личностно-гуманитарном и человеческом уровнях. Назовем это геоцивилизационной сферой. Вслед за Палестинской этот конфликт породил еще четыре арабо-израильские войны и несколько региональных войн. Каждая из них создавала серьезную угрозу международной безопасности. Так было и во время суэцкого кризиса 1956 года, это повторилось в Июньской войне 1967 года и в период четвертой войны «Рамадана» против «Судного дня» в октябре 1973 года.

В исторической ретроспективе знаменательно, что открывшая глаза Рузвельту встреча с Ибн Саудом состоялась на борту американского крейсера в зоне Суэцкого канала, где немногим более десяти лет спустя после Ялтинской конференции разразился первый, но один из самых опасных после Второй мировой войны международный кризис, вошедший в историю как «тройственная агрессия» против Египта. Опасному его разрастанию в новую Великую катастрофу помешали именно Москва и Вашингтон как единственные тогда обладатели ракетно-ядерного оружия.

Наказанные и отверженные народы

В периоды великих потрясений XIX и XX столетий судьбы народов Крыма и Палестины во многом оказывались схожими. Принадлежность Крыма и Кавказа к Евразии всегда определялась не столько географией, сколько демографией. От Палестины они отделены несколькими морями. Но так же, как и Святая земля, они находятся как бы на разломах евроазиатских цивилизаций. Отсюда и схожесть их истории с географией с пороховым погребом Балкан. И победы, и поражения во вспыхивающих здесь войнах всегда оборачивались для самих народов драматической, а чаще трагической незавершенностью. Они сопровождались гонениями, миграциями и массовыми депортациями местного населения. Одни превращались в беженцев и пленных, другие – в эмигрантов поневоле и перемещенных лиц, лишенных родины и гражданских прав. Подвергаясь на чужбине национальному гнету и культурной ассимиляции, народы Кавказа и Крыма, Балкан и Ближнего Востока, как местные мусульмане, так и евреи, вынуждены были в трудный для них час искать поддержку у России.

Главным соперником России на Кавказе и в Причерноморье была Турция. Русско-турецкие войны, следовавшие одна за другой, продолжались вплоть до Первой мировой войны. Практически каждая война заканчивалась поражением турок. К России переходили земли контролируемых Турцией областей. Накануне войны с Наполеоном к России перешла Бессарабия, а в 1829 году – Кавказское побережье Черного моря. Поражением для России закончилась только Крымская война 1853–1856 годов. Турция в ней играла, однако, второстепенную роль. Главными противниками России выступали Франция и Великобритания. Для России эта военная кампания вылилась в одну из тех мировых войн, которые предшествовали Великим катастрофам XX столетия.

Проводимая в то время Россией политика терпимости в отношении мусульман и в какой-то степени к Османской империи определялась не только внешнеполитическими интересами. На Кавказе и в Крыму Россия старалась находить общий язык со всеми многочисленными народностями и народами, конфессиями и религиями.

В канун Первой мировой войны, приведшей к Октябрьской революции и распаду Российской империи, мусульмане в целом занимали равноправное с русским и другими народами положение. Не были они изолированы и от своих зарубежных собратьев по вере. Представители мусульманской общины получали доступ на верхние и средние ступени политической лестницы. Заметным было присутствие мусульман, особенно выходцев с Кавказа, среди офицерства. Активно проявляли себя, преимущественно в регионах распространения ислама, мусульманские предприниматели и коммерсанты. Тенденции модернизации и реформаторства, развившиеся в мире ислама к концу войны, давали о себе знать и в его российских анклавах. Не обходили, впрочем, стороной российских мусульман и идеи панисламизма и пантюркизма. Государство не препятствовало соблюдению религиозных традиций и обычаев. Однако в условиях надвигающейся Великой катастрофы напряженность в межэтнических и межконфессиональных отношениях не могла не возрастать.

К началу Первой мировой войны младотурки всячески пытались использовать панисламизм на новой, пантюркистской основе. Своей целью они провозглашали объединение всех тюркоязычных народов, в том числе проживавших во всех регионах России, Ирана и в других странах за пределами бывшей Османской империи. Но в ходе войны свои неудачи на фронтах младотурки старались компенсировать расправами не только с немусульманскими общинами страны – армянами и греками, но впоследствии и с мусульманами, в том числе с проживавшими на Кавказе, а также с арабами и курдами. Поэтому еще тогда мусульмане перестали рассматривать Османскую империю и ее наследников как неких защитников исламского мира.

Точно так же и в годы Второй мировой войны народы Крыма и Кавказа, особенно той ее части, которая была оккупирована войсками вермахта, имели возможность убедиться, что имеют дело вовсе не с освободителями.

Вторая мировая война была в основном инициирована тоталитарными режимами. Как и следовало ожидать, сами тоталитарные государства и понесли наибольшие людские потери. Но, помимо всего прочего, тоталитаризм затормозил и деформировал естественные социальные и демографические процессы. Не будь сталинских «великих переломов», «чисток» и репрессий, население Советского Союза, по подсчетам демографов, могло бы составить не менее шестисот миллионов человек. В таком случае и после его распада по меньшей мере в два раза больше насчитывалось бы не только мусульман – чеченцев, ингушей, адыгейцев, татар, но и христиан – русских, украинцев, белорусов, грузин, армян. Отверженными, прежде всего, оказывались сами русские…

Из статистических данных, взятых из разных источников, историк А.М. Некрич отнес к «наказанным народам» только насильственно депортированных в разные периоды войны немцев Поволжья, калмыков, крымских татар и других мусульманских народов Северного Кавказа. Сталинский режим многократно подвергал репрессиям как верующих, так и атеистов, которые еще в предвоенные годы пострадали не меньше «наказанных народов». Одних ссылали как кулаков, других – как скрытых дворян и прочих «врагов народа». Большинство же репрессированных и «наказанных» просто объявлялись неблагонадежными. «Неблагонадежность», однако, никого не освобождала от военной службы. Когда началась война, мусульмане как патриоты своей страны воевали в Красной армии, в партизанских отрядах и добровольных ополчениях. Следует заметить, что воевали они совсем неплохо. Но были и те, кто сотрудничал с оккупантами и даже служил им. Однако в процентном отношении к общему числу населения их было не больше, чем таких же «коллаборантов» на Украине, в Восточной или Западной Европе. Гитлеровцы с одинаковой жестокостью расправлялись с кавказцами и крымскими татарами, сотрудничавшими с партизанами, и со всеми другими жителями, боровшимися с врагом в его тылу.

Массовая депортация «неблагонадежных» в Советском Союзе происходила в основном в конце войны. Наказывались они и по национальному, и по религиозному признакам, и по политическим убеждениям, и по прочим соображениям. Именно тогда с карты страны были стерты целые автономные республики и области, созданные незадолго до этого, казалось бы, по национальному признаку проживавшего там населения.

Написавший правдивую книгу о Великой Отечественной войне английский журналист Александр Верт сразу после трагедии крымского и северокавказских народов попытался на месте разобраться в происшедших событиях. Позднее он писал: «Немцам не удалось подбить на восстание эти народы в пользу Германии. Видимо, немцы сумели набрать среди своих мусульманских друзей лишь очень немногих солдат». Грандиозный план завоевания Ближнего и Среднего Востока с помощью кавказских горцев и татар провалился. Верт не исключал того, что Сталин, принимая решение о депортации, поддался нацистской пропаганде, утверждавшей, будто немцы оставили на Кавказе и в Крыму свою «пятую колонну» в лице местных «мусульманских друзей». Но жестокая правда войны ничего общего с этим не имела.

Что касается общих потерь выходцев из Крыма и с Кавказа, из Поволжья и Центральной Азии, а также из других районов традиционного проживания мусульман, то они составили более 600 тысяч человек. Из них среди татар и башкир боевые потери составили около 220 тысяч, мусульман из Средней Азии и Казахстана – около 290 тысяч, мусульман – выходцев с Кавказа – около 100 тысяч.

Планы нацистов, предусматривавшие завоевание Кавказа «с фронта и с тыла», провалились. Но для самих горцев победа, одержанная не без их помощи и участия, за год до окончания войны обернулась неисчислимыми жертвами и бедами. Из 50 тысяч ушедших на фронт чеченцев и ингушей около половины считаются погибшими, ранеными или пропавшими без вести, а вернувшиеся домой вместе со своими семьями были «переселены».

Из высланных в Среднюю Азию и Сибирь почти 700 тысяч чеченцев, ингушей, калмыков и карачаевцев почти половина погибли. В Казахстане, как свидетельствует поэт Олжас Сулейменов, «замученных вайнахов (чеченцев и ингушей) покоится около 300 тысяч». Это целая страна, в которой, по выражению поэта, для мертвых нет различия по национальности.

В оккупированном немцами Крыму судьбы его жителей складывались не менее трагично, чем для горцев Кавказа. С Крымом оказалась связана одна из наиболее запутанных и тяжелых страниц истории Великой Отечественной войны. В ходе насильственной депортации под одну гребенку попали проживавшие там немцы (в августе 1941 года), крымские татары (в мае 1944 года), а немного позже – все греки, болгары и армяне. Основную массу этих «наказанных народов» составили, конечно, мусульмане – крымские татары. Многие из них погибли в боях с врагом, находясь в рядах Красной армии или партизанских отрядах. Немало их было отправлено на принудительные работы в Германию. Еще большее их число по приказу Сталина было насильственно депортировано в Среднюю Азию, где люди были обречены на смерть или на мучительное выживание.

Крымские татары вместе с другими жителями полуострова сначала стали жертвами германского блицкрига, а затем «сталинской профилактики». После завоевания Крыма Гитлер намеревался заселить его немцами. Но после того как надежды на «полное онемечивание Крыма» были похоронены, ставка стала делаться на мусульманизацию Крыма путем привлечения на свою сторону татарского населения и вовлечения в войну Турции. Широко используя древний римский принцип «разделяй и властвуй», оккупанты предоставили татарам массу привилегий. Даже завербованные и отправленные в Германию из их среды рабочие находились на положении западных, то есть в гораздо лучших условиях.

После освобождения Крыма в 1944 году Государственный комитет обороны принял решение о переселении татар в восточные регионы страны, в основном в Узбекистан. Всего были переселены около 190 тысяч человек, включая женщин и детей. На 1 января 1945 года их насчитывалось лишь 120 тысяч. Уменьшение количества спецпоселенцев местные органы объясняли убытием за пределы республики, снятием с учета, побегами с места поселения, арестами за совершенные преступления.

Выселение мусульманских народов Кавказа и крымских татар было связано отчасти с напряженными отношениями между СССР и Турцией в период Второй мировой войны, прежде всего с пантуранскими планами турецких шовинистов, получивших на какое-то время одобрение из Берлина. Турция после Тегеранской и даже после Ялтинской конференций фактически оставалась союзницей Германии, невзирая на свой официальный нейтралитет. Предусмотреть возможное развитие событий было довольно трудно. По мнению А.М. Некрича, депортация народов во время войны рассматривалась государством и как превентивная мера, и как мера военно-стратегического характера, имевшая целью создание более надежного слоя пограничного населения. Так что вряд ли можно объяснять решение о переселении крымских татар только голым произволом Сталина. Невзирая на всю жестокость этой акции, квалифицировать однозначно ее как «геноцид и преступление против человечности» было бы неверно. В архивах сохранились документы за подписью шефа безопасности Л. Берии с требованием соблюдать указания о выделении необходимого инвентаря, техники, скота и т. д., необходимых для обустройства спецпоселенцев. Но все это ни в коей мере не оправдывает репрессивных мер, в частности сам жестокий характер спецпоселений.

Для Крыма последствия немецкой оккупации оказались особенно тяжелыми. От рук захватчиков погибло и около 100 тысяч человек мирного населения и более 40 тысяч военнопленных, в Германию были угнаны свыше 80 тысяч человек. В целом население Крыма уменьшилось в 3,4 раза.

Поскольку подавляющую часть населения полуострова составляли русские (по данным на 12 января 1989 года, около 1,3 миллиона из 2 455 600 человек), а национальные меньшинства пользовались (и продолжают пользоваться) русским языком повсеместно, то Крым был преимущественно русскоязычным. С такими реалиями, однако, не хотят считаться некоторые представители крымско-татарских объединений.

Утверждая, что «Крым является национальной территорией крымско-татарского народа», они забывают, что до присоединения к России Крымское ханство признавало себя вассалом Османской империи. В течение трех веков оно оставалось ее форпостом и плацдармом на Северном Черноморье. Подобная постановка вопроса является продолжением политики отрыва Крыма не только от России, но и от Украины, закономерным продолжением исторических тенденций, культивируемых наиболее реакционной и антирусской частью крымских татар. Неслучайно, председатель меджлиса М. Джемилеев открыто возлагает надежды на «возрождение национального государства – крымско-татарской республики» в недалеком будущем. Случись такое, Крым вполне могла бы ожидать судьба Кипра, разделенного на мусульманскую и христианскую зоны, на турецкий и славянский анклавы. В них вряд ли нашлось бы место для других «наказанных» в ходе войны и после нее народов, особенно для тех, которые оказались жертвами нацистского геноцида.