Мужчине 40. Коучинг иллюзий

Ему хотелось простоты, и собственная противоречивость, пусть поданная ему иронически, остро и россыпью, на блюде с хорошей сервировкой, его озадачила. В этих глубинах и раздраях хранилось дикое количество энергии. Мы подошли к разломам его «коры», и я, признаться, не давал ему отвернуться, на пару минут став пикадором на корриде: задача была раззадорить его – вдруг он все же окажется быком?

Но в его глазах сверкнул огонь дикой кошки. Произошло то самое зажигание, на которое я надеялся, смутно, на ощупь, находясь в поиске. Еще не было понятно, какого размера этот кот, но было похоже, что ловить мышей – или что-то крупнее – ему опять стало очень интересно.

Разбуженная страсть, которой только что не было и в помине, – лучшая награда за долгий поход по зарослям непонятного чужого леса. Мы были с ним на опушке. Казалось, деревья стали выше, прогалины – чище, пахло озоном, и, хотя гроза шла в стороне, в воздухе было светло, тревожно и празднично.

Планирование было уже в том, что ему опять захотелось побыть человеком с будущим. Он как-то распрямился в кресле, его как будто выкинуло пружиной, он встал и сделал несколько шагов по комнате. Было ясно, что ему хочется двигаться и он засиделся, это касалось не только данной сессии и кресла. Я бы не удивился, если бы у выхода его ждал конь под седлом.

«Двадцать лет спустя»

Его «Двадцать лет спустя» должны иметь свой «героический» этап, вроде разгрузки вагонов. Конечно, не в буквальном смысле: история индивидуальная, как и великая история по Гегелю, начинается с драмы, проходит поворот на трагедию и превращается в фарс.

Драма – это когда человек понимает, что живет свою жизнь, «говорит прозой», о чем раньше не задумывался; он больше не подросток, перед которым открыто так много дорог. Часто кажется, что многое упущено и что легче и дальше ехать по невесть кем врученному билету, выпивая и закусывая, считая, что в этом вагоне больше ничего не полагается.

Не все выбирают риск, но без риска пересолить – какой же переход на другую колею? Недаром люди, которые эмигрировали и «устроились», часто считают это событие основным в жизни, за этим пропуская много ходов.

Я внимательно вглядывался в героя: пойдет ли он на новый круг, переедет ли в другую страну, бизнес, образ жизни, как собирается? Или будет пятиться, видя все новые и новые препятствия?

И вот появляется образ студенческих вагонов. Что может быть их эквивалентом? Чтобы было не легко, но переносимо и чтобы это годилось как доказательство того, что «а я ведь могу», для этого сильного, ищущего, куда поставить ногу, человека?

Первый его сценарий. Он владелец двух небольших гостиниц, креативного фитнеса, где находят применение его придумки, неординарные выкрутасы, заслуженные претензии на оригинальность. Пережил кризис. Увлекается птицами и ездит далеко. Счастливо женат. Он мальчик не тихого центра, не золотой молодежи, и, скорее всего, дело его тоже будет в месте не самом престижном, но и не из последних.

Он слегка устал, а значит, дело его не слишком рискованное. Будет возвращаться в провинциальную, но Европу, не самое кипящее место… А для встречи с тиграми пусть ездит в заповедники, если не хватает запала на собственную присущую ему дикость, и прикасается к дикости природной. Разминать мышцы ему необходимо, тут не обойдешься тоской регулярного фитнеса.

Второй его сценарий вызвал у меня в памяти сцену из сафари в Кении. Два льва напали на стадо антилоп, и жеребенок стал их жертвой. Как скулила мать, бывшая рядом и не уберегшая малыша! Но львы не успели насладиться добычей – примчались шакалы, стаей оттеснили недавних победителей и с кровавыми мордами быстро покончили с чужой трапезой. А дальше опять тишь и благость пасущихся стад, солнце и ни ветерка.

Легко представить, что его жалобы на сложности бизнеса, более чем справедливые, могут оставить его голодным. Ни на шакала, ни на антилопу он не похож. Так что, если в паспорте написано «лев», пусть или сдаст документ, или опять бегает.

Работать у других он не хочет, в сохранности своего прайда не уверен. Свое дело у него не маленькое, но явно больше расти не будет (всего лишь потому, что он в этом уверен). Возможное будущее – в том, чтобы лучше увидеть не только самостоятельный бизнес, но и шанс стать директором большого филиала.

Его недюжинный ум, блестящая аналитика должны быть востребованы, заслуженное чувство, что он быстро и хорошо считает, видит схему, фрагменты будущего, послужат ему и принесут дивиденды. Он хороший консультант и прямо в этом качестве, не глядя по сторонам, может себя найти.

Третий сценарий – сделать шаг в деловом мире, на ступеньку ниже. Смириться, конвертировать энергию в дегустацию, в массу мелких удовольствий вместо честолюбиво крупных. Овечкой, щиплющей траву, ему не стать, как он ни старается, что видно из его рассказов о мирной жизни.

Тут он владелец клуба-кондитерской, дружит с кем надо с соседних улиц. Масштаб города остался позади. Инновационные пирожные – неплохой повод поездить по Европе, став «ученым от малого бизнеса».

На будущие двадцать лет хватит и других дел: стать филиалом самого разного, от одежды для беременных до особых кондиционеров. Стоит ему расслабиться, пройти этап разгрузки (в том числе от лишнего веса), как идей ему не занимать.

И в его случае я не рассматриваю вариант остаться там, где он есть сегодня, потому что там его уже нет. Самое опасное, и в этом, как мне кажется, и состоит его запрос, – что сделать с тем, что из одного места он ушел, а к другому никак не придет. Что делать, чтобы пустота не засосала…

Ему явно нужно быть то в поту, то смотреть на жизнь со стороны, наблюдая, ухмыляясь про себя, делая заметки. Отход от усредненности, от одного дела, которое не дает азарта, и выход в двойственность, приведут его к золотой середине, пустой и слегка звенящей, как хорошо натянутые провода.

Предлагаемое планирование

В характере Павла (а характер – важнейший фактор планирования) – потребность быстро и хорошо решать задачи. Тут же – противоречие между желанием иметь запас, устойчивость и желанием перемещаться на новые места. Блокированная потребность в том, чтобы выплескивать собственные импульсы: он не дерется, но и смиряться не готов. Он не то и не другое.

Если мы рассмотрим семью героя как не менее важный фактор планирования, мы увидим сильную мать и далекого, «выгнанного» отца. Павел постоянно находится в поиске мужской фигуры – ориентира мужественности вместо забракованного им отца. И вместе с этим – заодно и в поиске «правильной агрессивности». Мужскую роль он неплохо воспроизводит, но отчасти имитирует. Нет пропорции подчинения и самостоятельности.

Герою нужна реализация «в катамаране» с кем-то уравновешивающим его. В жизни в этой роли выступает подруга, а в бизнесе партнера нет – он привык быть солистом, обижается, гневается.

У катамарана есть середина, «связь-перепонка», а по сторонам – большая и маленькая лодки. Павел – большая лодка, которой трудно без маленькой, а также без перепонки «особой надежности».

Но главное – даже не поиски партнера в бизнесе, а равновесие между собственными «половинками» внутри себя. Устойчивость потеряна, следует внимательно вглядеться в каждую часть, а не отворачиваться, как будто ее нет.

Вместо «не папин – не мамин» стать в чем-то папиным, а в чем-то маминым. Вместо «ни уехать, ни остаться» – найти реализацию как тому, чтобы уехать, так и тому, в какой форме остаться. Вопрос в том, как из «половинок», не перемешивая, сделать катамаран из своих двойственностей. Внимательно вглядеться в каждую часть, а не отворачиваться, как будто ее нет, и найти внутреннее равновесие, которое сейчас потеряно.

Свист бича тревоги

Рудольфа я знал давно, но рабочая сессия как таковая у нас была лишь однажды. А это ведь совсем другое общение – не с социальной ролью человека, не из соображений пользы для себя, не по сиюминутной симпатии или антипатии. А с тем, чем еще помимо этой внешней стороны, он является.

В результате такого общения проявляются образы, которые вначале кажутся странными, мерцают, но потом становятся такими явственными, устоявшимися – и вот уже передо мной взъерошенный мальчишка, отрывистый в движениях, не находящий себе места, чем-то постоянно недовольный, куда-то бегущий, остановившийся поболтать со мной случайно, почти по ошибке.

Невербальный портрет

Он говорит быстро, напористо, держится настороженно, как будто у него вот-вот что-то отнимут, а потом еще и не возьмут в компанию, и он уже приготовил в ответ «не очень-то и надо». Не только людей, но и вещи он готов разбрасывать, – может, потом и подберет, но раскладывать их по местам нет ни терпения, ни желания.

Он выглядит так, как будто пятнадцатилетним юнгой украл капитанский диплом, обошел на судне полмира, но хвост провинности за ним тянется – кто знает, когда тайное станет явным?

На всякий случай с грубоватой матросской прямотой он любит говорить о себе всякие гадости, и вообще держится в циничной манере, обо всем стремясь высказаться похуже. Если придется ему упасть, то, может быть, хотя бы не с большой высоты.

Череп всегда обрит, кажется, что голова его целиком представляет из себя этакий орган любопытства, укороченный хобот слоненка.

Чувство неуюта он как будто постоянно стряхивает с себя, как собака, попавшая под дождь, и капли летят во все стороны. Когда кто-то отшатывается, он удивленно поднимает морду: куда же еще девать воду, стекающую с боков?

Речевой поток постоянен и вытекает из него лавой. Отсюда и его тактика ведения бизнеса: ежедневные многочисленные переговоры с возможными клиентами. Так и вижу, как их вяловатая офисная жизнь после его ухода еще долго вибрирует, не считая подпрыгивающей на столах оргтехники. Не запомнить Рудольфа трудно, и это дает свои плоды.

Бизнес он начал, когда еще был в «правильную» сторону от сорока. За последние десять лет он почти и не изменился. Время для него – категория, в основном коррелирующая с бюджетом.

Некоторое время назад по его просьбе я познакомил его с хорошим психотерапевтом. Одним из результатов стало резкое сокращение расстояний, проезжаемых на машине, что было признаком постоянной тревожности.

Сам разговор наш стал возможен благодаря моему неожиданному авторитету в его глазах – в моем лице он нашел человека старшего поколения, никогда не читающего ему нотаций, не смотрящего на него ни сверху, ни снизу, а всегда сбоку, любящего подшутить над ним, способного к точному разбору тех или иных реалий.

Жизнь как временный проект

Рудольф. Планирования у меня как такового нет, я достаточно импульсивен, хотя иногда удается притормозить себя. У меня сейчас столько планов одновременно, что даже не знаю, с чего начать.

Автор. У меня ощущение, что у вас несколько мотиваций, драйверов к планированию. И один из них – тревога, который заставляет вас накручивать по шестьсот километров в день.

Рудольф. Как можно планировать, если я еще со вчерашнего вечера мучаюсь – мне хочется в Питер уехать, потому что там прохладнее… Но ведь у меня вчера встречи, позавчера встречи, сегодня с вами встреча, я вот уже третий день себя заставляю не бросить все и не уехать…

Автор. «Я себя заставляю» – это еще один драйвер планирования. Есть у вас и спонтанность – происходит кульбит в воздухе, и вы перемещаетесь. Но это не противоречит первому источнику планирования: уровень тревоги вашей таков, что вам нужно куда-то мчаться. И что делать с тревогой, вы не знаете.

Рудольф. Когда еду, я спокоен. Спокойно могу размышлять… Какой-то ритм появляется.

Автор. Вам сорок…

Рудольф. Это условность.

Автор. Конечно, условность.