Полное собрание сочинений. Том 2. Отрочество. Юность

– «Н?тъ».

– «Что это ты читаешь? спросилъ Володя, в?рно не приготовилъ?». —

– «Да, 2 вопроса не совс?мъ помню».

– «Какiе?»

– «Вотъ».

– «Да это пустяки», и Володя началъ объяснять, но такъ скоро, что я ничего не понялъ, да при томъ и самъ онъ, кажется, твердо не зналъ этаго. —

– «Н?тъ, постой, Володя, дай, я ему объясню», сказалъ Дмитрiй и с?лъ подл? меня. —

Удивительно было влiянiе на меня этаго челов?ка: все, что онъ говорилъ, казалось мн? такой непреложной истиной, что глубоко неизгладимо вр?зывалось въ памяти. Я всю мою жизнь помнилъ эту теорiю сочетанiй и перем?щенiй, которую зд?сь въ 1/4 часа онъ объяснилъ мн?. – Но едва онъ усп?лъ кончить, какъ St.-Jеr?me сказалъ, что меня вызываютъ. Иконинъ вышелъ опять вм?ст? со мной. – Какой-то въ прыщахъ и съ ц?почкой гимназистъ бойко выводилъ формулу, со стукомъ ломалъ м?лъ о доску и все писалъ, хотя профессоръ уже сказалъ ему, «довольно» и вел?лъ намъ взять билеты. Старый опять также остолбен?лъ какъ и въ первый экзаменъ. «В?дь попадаются же этакiе», сказалъ и опять показалъ мн? свой билетъ и спросилъ, что мн? досталось. Я посмотр?лъ, и, о ужасъ, это былъ единственный билетъ, который я не зналъ – проклятый биномъ Ньютона.

– «Хотите м?няться?» спросилъ ужъ я, увидавъ, что у него именно теорiя сочетанiй и перем?щенiй, которую я прошелъ только что.

– «Все равно, шопотомъ отв?чалъ онъ: чувствую, что ср?-жусь. А Биномъ я знаю».

– «Ну, такъ давайте скор?е», говорилъ я, но мой старый, какъ я сказалъ, остолбен?лъ. Все равно, я р?шилъ изъ рукъ его вырвать билетъ, но было ужъ поздно – профессоръ подозвалъ его къ доск?.

– «Давайте сюда», съ отчаяннымъ жестомъ сказалъ старый, оборачиваясь, и взялъ мой билетъ, a мн? отдалъ свой въ глазахъ профессора.

– «Что это вы м?няетесь», сказалъ профессоръ съ доброй улыбкой. (Онъ былъ молодой челов?къ прiятной наружности).

– «Н?тъ, проговорилъ старый: это такъ». И опять это было его посл?днее слово, и опять, проходя назадъ, мимо меня, онъ тупо улыбнулся и пожалъ плечами.

Я отв?чалъ отлично. Профессоръ сказалъ мн? даже, что лучше, ч?мъ можно требовать, и поставилъ 5. —

Усп?хъ этихъ 2-хъ и еще 3-хъ сл?дующихъ экзаменовъ такъ раздулъ во мн? самолюбiе, что уже для меня д?ло шло не о томъ, чтобы выдержать экзаменъ, но о томъ, чтобы выдержать его лучше вс?хъ. – Былъ одинъ бл?дный гимназистъ въ узенькихъ взодравшихся брюкахъ, коротенькомъ мундирчик?, съ мутными впалыми глазами и обгрызанными до заусенцовъ ногтями, который одинъ только экзаменовался лучше меня, и я, признаюсь, съ досадой, злобой даже, смотр?лъ на него. Мн? противно было его лицо и руки и волоса и кол?нки [1 неразобр.] и тетрадки – все противно было въ немъ. Мн? бы хот?лось, чтобы онъ провалился (словцо, которому я выучился у товарищей, означающее не выдержать экзамена); но, такъ какъ видно было, что это невозможно, я даже не отказался бы отъ того, чтобы съ нимъ случилось какое нибудь несчастье, пом?шавшее бы ему экзаменоваться, чтобы онъ сломалъ себ? ногу, или забол?лъ хорошенько. Я вид?лъ, что онъ превзойдетъ меня, а быть первымъ мн? казалось верхомъ наслажденiя. Не для того, чтобы гордиться передъ товарищами – о нихъ я не думалъ, но для своихъ – мн? хот?лось въ деревн? похвастаться передъ папа или St.-Jеr?m’омъ. Но Латинскiй экзаменъ сразу уничтожилъ мои честолюбивые планы и злобу къ бл?дному гимназисту. – Уже съ перваго экзамена вс? гимназисты вольные разсказывали намъ съ какимъ-то трепетомъ про латинскаго профессора Нецера, который, по словамъ вс?хъ, былъ какой-то извергъ, говорившiй только по-гречески и по-латын? и наслаждающiйся въ погибели молодыхъ людей и особенно не любившiй и угнетавшiй нашего брата – вольныхъ. St.-Jеr?me, который былъ моимъ учителемъ Латинскаго языка, ободрялъ меня, да и мн? казалось, что, ум?я переводить Цицерона безъ лексикона, половину одъ Горацiя и зная отлично Цумпта, я былъ приготовленъ не хуже другихъ; но вышло не такъ. Когда насъ вызвали опять вм?ст? съ Иконинымъ, уже я предчувствовалъ что-то недоброе. Нецеръ былъ одинъ на своемъ столик?. Это былъ маленькой не старый челов?чекъ съ длинными русыми волосами и не дурной наружности, но жолтый, видно, что злой. – Онъ далъ Иконину книгу р?чей Цицерона и заставилъ переводить его. Къ великому удивленiю моему, Иконинъ не только ум?лъ читать, но и перевелъ н?сколько строкъ, хотя и съ помощью профессора. Чувствуя свое превосходство знанiй передъ такимъ слабымъ соперникомъ, я не могъ удержаться отъ самодовольной и н?сколько презрительной улыбки, особенно, когда д?ло дошло до анализа и старый по-прежнему далъ столбняка.

– «А что вы лучше знаете, что вы улыбаетесь?» сказалъ мн? Нецеръ съ злобной улыбкой. (Посл? я узналъ, что онъ почему-то покровительствовалъ Иконину). «Такъ скажите вы».

Я отв?тилъ тотчасъ же, но онъ сд?лалъ такое недовольное лицо, что мн? вдругъ показалось, что я говорю не такъ.

– «Хорошо-съ, придетъ и вашъ чередъ, увидимъ, какъ вы знаете», сказалъ онъ и сталъ объяснять Иконину то, что спрашивалъ. «Ступайте-съ», докончилъ онъ, и я вид?лъ, какъ онъ проставилъ ему 4. «Ну, думалъ я, онъ совс?мъ не такъ строгъ, какъ говорили». Посл? ухода Иконина онъ в?рныхъ минутъ 5, которыя показались мн? за 5 часовъ, укладывалъ книги, билеты, сморкался, поправлялъ креслы, смотр?лъ въ залу и по сторонамъ и вообще повсюду, исключая на меня, и ничего не говорилъ мн?. Потомъ, открывъ книгу, онъ сталъ читать. Я р?шился кашлянуть, чтобы обратить на себя его вниманiе.

– «Ахъ, да еще вы! Ну переведите-ка что-нибудь, сказалъ онъ, подавая мн? какую-то книгу. «Да, н?тъ, вотъ лучше это». Онъ перелистовалъ книгу Горацiя и подалъ мн? его, раскрытаго на м?ст?, котораго я не приготавливалъ.

– «Я этаго не готовилъ», сказалъ я.

– «А, вы хотите отв?чать на то, что выучили на изусть, хорошо!» отв?чалъ онъ, качая головой. «Н?тъ, вотъ это переведите».

Кое-какъ я сталъ добираться до смысла, но Нецеръ на каждый мой вопросительный взглядъ только качалъ головой и, вздыхая, говорилъ: «н?тъ». Наконецъ, онъ закрылъ книгу и далъ мн? билетъ изъ граматики, который однако самъ выбралъ.

– «Изъ этаго не знаете ли чего-нибудь», сказалъ онъ. Я бойко сталъ было отв?чать ему на знакомый вопросъ, но онъ снова остановилъ меня: «не то, не то, н?тъ, н?тъ», заговорилъ онъ, сморщивъ свое жолтое лицо, и началъ мн? объяснять почти то же, что и я говорилъ, только другими словами.

– «Такъ нельзя готовиться, господа, въ высшее учебное заведенiе, сказалъ онъ потомъ, вы вс? хотите только мундиръ носить, верховъ нахватаете и думаете, что вы можете быть студентомъ. Н?тъ, господа, надо основательно изучать предметы».

Сначала мучало меня разочарованiе не быть первымъ, потомъ присоединился страхъ совс?мъ не выдержать экзамена, во время же этой рацеи чувство оскорбленнаго самолюбiя, униженiя и несправедливости такъ возмутили меня, что я чувствовалъ, у меня слезы были на глазахъ, и хот?лось обругать его. Я думалъ въ эту минуту, что, ежели вдругъ ударить его книгой по носу и сказать: «дуракъ, свинья». Хуже же всего мн? обидно было то, что волненiе, выражавшееся на моемъ лиц?, онъ перевелъ, в?роятно, просьбою объ томъ, чтобы онъ прибавилъ мн? балы, потому что, взглянувъ на меня, онъ сказалъ:

«Хорошо-съ, я поставлю вамъ переходный балъ (Это значило 2), хотя вы его и не заслуживаете, но въ уваженiе къ вашей молодости и въ надежд?, что вы въ Университет? позайметесь серьезн?е. —

Ничто столько не обидно въ прав? сильнаго, какъ то, что сильный можетъ, оскорбляя и д?лая зло, прикидываться добрымъ и снисходительнымъ. – Несправедливость эта тогда такъ сильно под?йствовала на меня, что, ежели бы я былъ воленъ въ своихъ поступкахъ, я бы не пошелъ больше экзаменоваться: я потерялъ все честолюбiе, ужъ мысленно передалъ пальму первенства бл?дному гимназисту и остальные экзамены спустилъ безъ всякаго волненiя и всякаго старанiя. И вступая въ Университетъ, уже я не думалъ о поприщ? науки, на которомъ мн? суждено было развиваться и можетъ-быть прославить [?] свое имя, а о мундир? съ синимъ воротникомъ, о собственныхъ дрожкахъ, собственной комнат? и, главное, о собственной свобод?. Впрочемъ, и эти мысли были прiятны.

8-го Мая я над?лъ мундиръ, у меня шпага, я въ чин? 14 класса, у меня н?тъ гувернера, я могу одинъ выходить со двора, будочники д?лаютъ мн? честь, имя мое напечатано въ списк? студентовъ, я большой! И я совершенно счастливь.

Глава 5. Семейство Нехлюдовыхъ.

Дмитрiй предложилъ мн? посл? экзаменовъ пере?хать къ нему дня на 3 и оттуда уже ?хать вм?ст? въ Петровское.

– «Да в?дь вы не одни живете», сказалъ я ему.

– «Я живу съ матерью, но у меня комнаты отд?льныя, а, кром? того, я ужъ н?сколько разъ говорилъ матери про васъ, отв?чалъ онъ, и она васъ знаетъ заочно. —

Я былъ въ восторг? отъ этаго предложенiя, но почему-то счелъ нужнымъ скрыть свою радость.

– «По?демъ сейчасъ со мной; наши вс? дома, я вамъ найду постель, сказалъ Дмитрiй, а завтра велите Василью привести вещи». —

Это было вечеромъ. М?сяцъ стоялъ на своемъ зенит? и въ воздух? чувствовалось еще тепло дня и легкiй морозецъ наступающей ночи, – когда мы подъ?хали на пролеткахъ Дмитрiя къ воротамъ дома Нехлюдовыхъ на Садовой.

– «Постой, сказалъ Дмитрiй, за плечо останавливая кучера, пройдемте садомъ». И мы пошли.

Я чрезвычайно счастливъ, что саду этаго я никогда больше не видалъ днемъ, a вид?лъ его только теперь ночью, когда я въ мундир? съ синимъ воротникомъ, въ фуражк? съ синимъ околышомъ, при лунномъ св?т?, съ челов?комъ, котораго я любилъ больше всего на св?т?, шелъ по только что распускавшимся липовымъ аллеямъ.

Въ моихъ воспоминанiяхъ остался не садъ на Садовой, а садъ въ моемъ воображенiи, лучше котораго н?тъ ничего на св?г?, ни этихъ высокихъ деревъ, этаго синяго неба, этаго св?тлаго м?сяца и этой св?жести въ воздух? ничего не могло. Мн? такъ и казалось, что вотъ, вотъ предстанетъ она съ своими добрыми, веселыми, черными глазами, н?жной рукой и родинкой на розовой щечк?.

– «Ахъ, какъ славно», сказалъ Дмитрiй, вдругъ останавливаясь. «А какая славная у меня мать и сестра, ты увидишь сейчасъ, очень хорошiе люди. Я думаю. Посмотри, какъ странно смотр?ть отсюда сквозь листья на небо. Посмотри. Престранно.

– «Да, и мн? какъ-mo хорошо».

Я понималъ, что Дмитрiй былъ въ такомъ состоянiи духа, въ которомъ много, много могъ мн? бы высказать и про ночь и про семейство свое, но я понималъ все, что онъ хот?лъ высказать. И понималъ эту (pudeur), стыдливость чувствъ, что онъ такъ сильно чувствовалъ, что не хот?лъ говорить такъ, какъ говорятъ обыкновенно. М?сяцъ св?титъ престранно, и мать и сестра его хорошiе люди значило очень много. Да и мн? какъ-mo хорошо, сказалъ я. Мн? кажется даже, что тайна нашей связи состояла именно въ этомъ пониманiи другъ друга; въ ум?нiи передавать другъ другу мысли и впечатл?нiя особеннымъ скромнымъ образомъ, не опошляя ихъ и не портя ихъ сознанiемъ и выраженiемъ людскими. – Или это было свойственное людямъ стремленiе къ своеобразности, что мы сначала и до конца нашей связи передавали другъ другу чувства совс?мъ не такъ, какъ другiе; у насъ были какъ-будто свои особенные знаки и выраженiя, и никогда не налегали на чувства, не анализировали ихъ и наслаждались св?ж?е и полн?е другихъ. —

Мы вошли прямо изъ сада въ балконную дверь, которая была уже выставлена. – Первая комната была осв?щена только м?сяцомъ въ высокiя окна и яркимъ св?томъ изъ двери сос?дней комнаты. Въ комнат? слышалось женское ужасно фальшивое п?нье: «Jeune fille aux yeux noirs»[133 - [Молодая девушка с черными глазами]] и веселый см?хъ.

– «Это Митя», послышалось оттуда.

Едва я усп?лъ войти въ эту комнату и остановиться въ заст?нчивой нер?шительности, какъ въ двери зашум?ло женское платье, и женская рука взяла меня за руку. «Митя, иди скор?е», сказалъ со см?хомъ около моего уха довольно низкiй, но звучный голосъ: «maman поетъ..... дикимъ голосомъ».

«Вотъ оно началось», подумалъ я. —

Дмитрiй, увидавъ, что сестра его приняла меня за него, спрятался за дверь и только, когда она въ зам?шательств? отскочила отъ меня и потерялась такъ, что не знала, что говорить и д?лать, онъ громко захохоталъ изъ-за двери своимъ заливистымъ, мелодическимъ см?хомъ, какъ-будто ставилъ точки, какъ я называлъ его манеру см?яться.

– «Митя, кто это?» прошептала она, подходя къ нему.

– «Незнакомецъ», отв?чалъ онъ, продолжая хохотать: «пойдемте къ maman, незнакомецъ, пойдемте. Лиза, это Nicolas», прибавилъ онъ.

Я ничего не могъ сказать отъ стыдливости, даже не помню, поклонился ли – такъ меня озадачила эта[134 - В подлиннике: озадачило это] странная ошибка. —