Из письма Марии (15 июля 2009 г.)
Здравствуй, любимый человек! Привет тебе, мой снежный Барс!
Сегодня, в день твоего рождения, я настроена тебя бесконечно благодарить. Потому что это ты подарил мне возможность узнать Любовь, понять Любовь. Только благодаря тебе я познала абсолютное счастье!
Ведь так удивительно менялись мое отношение к тебе. Я, романтическая девочка, интуитивно почувствовала в тебе чрезвычайно родную душу. Думаю, что дело не в твоей знаменитости! Это было «притяжение Любви». А я почему-то сопротивлялась! Скорее всего, меня страшила взаимность!
Любовь зародилась уже тогда, но была незрелой, необъяснимой! И я не чувствовала себя от нее счастливой.
Потом долгие двенадцать лет после окончания института мои воспоминания о тебе хранились в закоулках сердца, и, казалось, были заперты на ключ. Но даже закрытое сердце порой давало столько тепла и энергии, что помогало жить, дышать и радоваться. Наверное, наша любовь ждала своего часа. Нам не суждено было быть вместе в юности, но она все равно удивительным образом нас обогревала. Это происходило биохимически, ты так любил говорить. Мы не искали встреч, но иногда откуда-то из глубины меня вылезало маленькое пушистое существо – фантом Любви. Оно усаживалось на руку, и сонно хлопая глазками, спрашивало: «Я есть. Ты про меня не забыла?». И я была удивлена тем, что это чувство во мне до сих пор живо!
Мы не знали, что каждый из нас вспоминает друг друга с нежностью. И твоя душа также скучала по моей!
Душа скучала по Душе! Эта строчка прямо просится в начало стихотворения…
Поэтому к 1999 году мы, практически, не пришли, а прилетели на крыльях наших Ангелов. Нас столкнули небеса и бросили друг другу в объятия, мол, делайте, что хотите: ведь ваши жизни проходят, и, в конце концов, когда-нибудь закончатся, а вы так и не познаете счастье! Вы – избранные! Сумейте принять этот дар!
Вот тогда-то мы стали единым целым, каждый день и час, каждую минуту отдавая друг другу себя без остатка. И получилось, в конце концов, одно счастливое «Я». Очень-очень счастливое. Так, как бывает только в кино!
Выражалось это, прежде всего, в том, что было совершенно невозможно расстаться. Ни на день, ни на час! Ты помнишь это чувство?
Я бы сказала, что невозможность расставания – новый вид физиологических реакций. Как будто кто-то сразу перекрывал кислород – дышать по-одиночке не получалось. В отсутствие тебя у меня начиналась паника, практически, паническая атака! Я постоянно тогда твердила себе: «Так не бывает». Но ведь было! И, если ты уезжал далеко, я теряла себя совсем. Все это удваивалось и несло огромную разрушающую силу, потому что ты чувствовал то же самое. Наши временные разлуки энергетически наносили вред не только нам, но и нашим близким. Но это уже физика.
Помнишь, ты говорил мне о своем желании, чтобы я была маленькая-маленькая, и ты мог бы посадить меня в спичечный коробок и всегда носить с собой. Это важный этап наших отношений – невозможность быть вдали друг от друга! Но, как ни странно, он оказался не главным.
И только теперь мы достигли наивысшего проявления великого чувства. Мы любим друг друга, мы до сих пор это чувствуем! А наша Любовь – это Свет. Это – Воздух. Это – Вода. Наша Любовь просто растворилась в них. И по всей Вселенной летают ее крошечные частички!
Как у Владимира Высоцкого: «… растворилась в воздухе до срока…» в его легендарной «Балладе о Любви».
Говорят, что, когда кто-то кого-то бросает, то тот, кто остается один, переживает ни от одиночества. Он сожалеет о том, что у него отняли возможность любить! Но это главная ошибка, потому что любить можно долго. Всегда! Вечно! И боль отступит. Отступит непременно, если душу заполнит Любовь, а ни страдания и ненависть.
Наша Любовь оказалась сильнее смерти!
Теперь мы познали и это! Мы прошли этот путь вместе, и продолжаем идти дальше!
Вот такие у меня «рассуждалки»? А ты тоже так думаешь?
Не забываю поздравить тебя с 45-летием! Цвети, вернее, зрей, моя Ягодка, хотя мужчинам так не говорят! Ну и пусть! Сладкий мой, спасибо тебе за все!
Спасибо! Люблю тебя искренне и навсегда. Маша твоя.
Евгений. После юбилея ( июль 2014 г.)
– Это ты убила Марию? – я держал на ладони Машину изуродованную фотографию и во все глаза смотрел на жену.
Она закрыла лицо руками:
– Женя! Я тогда была в жутком отчаянии! Этот ритуал – ерунда. Неужели ты в это веришь?
– Но ее не стало!
– Да мало ли, почему ее не стало! Ты сам не знаешь до сих пор, почему она умерла! – У Иры начиналась истерика, – ты со своей Машей всю жизнь мне сломал! И до сих пор издеваешься! Ты – чокнутый! И место тебе – в психушке!
Официанты замерли, на мгновение перестав шуршать пакетами и звякать приборами, но, видимо, по знаку администратора, как по команде, продолжили свои занятия, отвернувшись от нас.
Зарыдав, жена скрылась в туалете. Я набрал номер телефона дочки и попросил ее вернуться вместе с Мишей за мамой.
– А что с ней?
– Немного расстроена.
– А ты?
– Мне нужно отъехать, – ответил я и нажал «отбой».
Вышел из ресторана и какое-то время шел пешком, не очень разбирая дорогу. Было пустынно, не встретился ни один прохожий, только машины изредка проносились мимо меня. Успокоился, сел на лавочку на остановочном комплексе. Остановка называлась «Педагогический колледж». Огляделся, действительно, старый корпус, который я знал с детства, теперь соединялся стеклянным переходом с новой многоэтажкой. Два совершенно разных здания были выкрашены в одинаковый светло-зеленый цвет, чтобы вместе составлять единый комплекс. Когда-то моя мама заканчивала это учебное заведение. Называлось оно тогда педагогическим училищем.
Я представил, как бегала она, молодой шестнадцатилетней девчонкой, по этажам учебного корпуса, как сдавала зачеты и отбивалась от ухаживаний сокурсников, чтобы однажды на Новогоднем вечере в Политехническом институте встретить моего отца, выйти за него замуж, а через девять лет брака, неожиданно для всех, развестись.
Вроде бы, любили друг друга… А потом – разлюбили! Так всегда говорила мама. А на самом деле, отец полюбил другую женщину. И ушел от нас. И живет с ней до сих пор. То есть больше, чем три раза по девять. Интересно, он, действительно, нашел ту единственную, ради которой бросил меня? Или ему просто не хотелось уходить во второй, третий, в четвертый раз? А, если, нашел, то я ему завидую. И почти оправдываю! Может быть, он, в свои семьдесят семь лет, обнимая по утрам несравненную Виолетту, закрывает от счастья глаза и благодарит небеса за бесценный дар любви?
Машка, любимая моя, где ты? Моя родная! Моя маленькая! Как бы мы жили с тобой сейчас? Замирали бы от восторга при встрече, как раньше? Старались бы предугадать желания друг друга? Ссорились бы? Ведь за четыре года нашего близкого общения мы ни разу не поругались, ни разу не возникло даже небольшого недопонимания между нами. Я даже минуту не мог на тебя обижаться! Это просто удивительно: в нашей любви растворялись все проблемы, все тревоги, все волнения!
Сколько лет максимально мы могли бы быть вместе? Те двенадцать, которые мы не виделись после института, и жили отдельно друг от друга. Плюс четыре счастливых года, которые никак не стираются из памяти. Итого получается шестнадцать лет! Шестнадцать лет мы были бы вместе, если б я тогда поступил по-другому, и не женился на нелюбимой женщине. Мы не испортили бы жизнь себе и нашим близким – Ирине и Анатолию. У нас могли быть свои дети. И ты бы могла не умереть десять лет назад.
Тогда наше счастье длилось бы двадцать шесть лет.
Как там жена сказала? Что я чокнутый? Что мое место в психушке?
Да, я чокнутый, и мое место именно там. Я сам это понимаю. Я десять лет не нахожу покоя.
Я десять лет мечтаю увидеть свою любимую, обнять ее и заплакать от счастья!
– Вам плохо? – услышал я взволнованный голос. До моего плеча дотронулась девушка. Она, видимо, только что вышла из легковой машины, которая стояла рядом, моргая аварийной световой сигнализацией.
Хлопнула вторая дверца, и к нам подошел молодой человек.
– Мне плохо, – честно ответил я, а сам подумал: «Я, что, действительно, заплакал?»
– Может, Вам «Скорую» вызвать?
– Может.
– Или лучше Вас подвезти?
– Лучше подвезти.
– А куда Вам нужно? – уточняла милая, но настойчивая девушка.