Я придумаю будущее. Любовь после любви

– Да в психушку мне нужно, – ответил я.

После этих слов они явно захотели уйти, но я их остановил:

– Я шучу. Просто там рядом – дачный поселок, и у меня там дача. Подвезете?

– Подвезем. Почти по пути. Садитесь. Но только до трассы, – решился юноша.

Дача принадлежала Антону. Я знал, как свои пять пальцев, все тропинки, ведущие к ней от дороги, или через лесок – от электрички, и даже от, действительно, располагавшейся вдоль озера Областной психиатрической больницы.

Антон уже пять лет жил со своей ненаглядной Люси в Германии, а ключ от его, завещанной мне на время дачи, находился в условленном месте, которое со времен нашей молодости, было известно только мне одному. Родители Антохи давно умерли. Сначала от рака скончался отец. Потом, через пару лет, от сердечного приступа, мама. Мой друг удачно, как он говорил, развелся, пожил какое-то время один, а, когда новая великая любовь унесла его за пределы нашей Родины, он продал все, что нажил к тому времени: квартиру, машину и гараж. А вот дачу продавать не стал. Приезжал каждое лето на недельку, ностальгировал, посещал места захоронения своих родных и непременно пару раз до беспамятства напивался с нами, друзьями юности. Он должен приехать через два дня, восемнадцатого июля. Мы собирались отметить мой юбилей в теплой душевной компании, как всегда, здесь, на даче.

Я перелез через забор. По заросшей тропинке подошел к домику. Вроде, совсем недавно нанимал людей подстричь траву, а она опять так быстро выросла. «Завтра нужно самому здесь убраться», – подумал я. Нашел свои старые вещи (их здесь видимо-невидимо), выключил телефон, который хоть и стоял уже пару часов на беззвучном режиме, но периодически пытался подавать признаки жизни в моем кармане.

Разговаривать с женой не хотелось.

Успокоившись, я уже жалел о том, что устроил скандал. Нужно было перетерпеть совсем-совсем немного. И все бы прошло – душа перестала бы кровоточить старыми ранами. Такое бывало ни раз, и я всегда сдерживался. Но вот сегодня не смог. Как-то все с утра началось: отсутствие Машиного письма; Катькино видео-поздравление с «зависшей» на компьютере старой фотографией; раскрывшаяся тайна Иркиной черной магии. И я не выдержал! Сорвался!

Ключ был на месте – висел на шпагате между двумя досками с задней стороны домика. С трудом повернув в замке ключ, я переступил высокий порог, включил электричество, пару раз чихнул от пыли и, оглядев нехитрое Антошкино имущество, состоявшее из перевезенной от всех знакомых старой мебели, отправился спать на второй этаж по скрипучей лестнице.

Раскрыв окна, посмотрел на луну. Хотелось завыть.

Стрекотала внизу какая-то живность, шуршали под крышей ласточки, которые каждый год прилетали на одно и то же место растить новое поколение птенцов. Широко раскинув крылья, мелькнула тень летучей мыши. Я посидел на подоконнике, как любила сидеть Машка, прислушался к ночным звукам природы, и на душе стало почти спокойно.

Ночи в июле короткие. Нужно поспать. Выбрав из трех диванов, менее скрипучий, о чем я знал наверняка, постелил белье и, наконец, улегся. Потом снова подскочил, достал из портмоне обезображенную карточку Марии, поцеловал, и положил между левой ладонью и щекой. Заснул быстро. Скорее, забылся.

Проснулся в той же позе. От того, что кто-то теребил меня за плечо. Открыл глаза. Передо мной стоял Антоха, такой розовощекий и заметно пополневший.

– Сегодня уже восемнадцатое? – испуганно спросил я его. – Я, что, двое суток проспал?

– Нет! – засмеялся Тоха. – Шестнадцатое.

И на всякий случай добавил:

– Год две тысячи четырнадцатый от рождества Христова.

– Ты же восемнадцатого должен прилететь?

– А прилетел шестнадцатого. Скучал по тебе очень, – заржал мой друг.

Я встал, мы обнялись, похлопали друг друга по спинам. Еще раз обнялись. Он посмотрел на меня и с удивлением спросил:

– А это что?

Я провел по лицу. К левой щеке приклеилась Машкина фотка. Еле отодрал.

Антон взял ее в руки:

– Ни фига себе! У вас до сих пор разборки по поводу Агеевой? Ну, брат, ты даешь! Уважаю! Теперь понятны Иркины звонки. Как только сел самолет, первый звонок был от нее. Такое впечатление, что других друзей, кроме меня, у тебя нет.

– А что ей было нужно?

– Спрашивала, где ты?

– Она, что, думала, что я в Германию ночью улетел?

– Она думала, – вздохнул мой друг, – что ты на даче, и не ошиблась. – Пойдем пить кофе.

Мы уселись на веранде рядом с разросшимися кустами шиповника. Они, к сожалению, уже перестали цвести, и усеяли своими лепестками землю. Но, рядом до сих пор чувствовался их необычайный аромат. Ягод тоже, естественно, еще не было. А как я любил чай из плодов шиповника! В сентябре всегда приезжал сюда и сам их собирал. Потом раскладывал на столе и забирал уже высушенными. Хотя Ирина много раз говорила мне, купить электросушилку и не создавать себе лишних проблем. Но было в этой процедуре что-то из детства, от дедушки и бабушки. И каждый год я упорно собирал ягоды и раскладывал их на старую простынь.

Жена, вообще, всегда плохо понимала меня. Не чувствовала. А мне не хотелось объяснять. Я до сих пор удивлялся, как мы так долго прожили вместе. И столько всего пережили! Можно было не только развестись, но и убить друг друга по два-три раза. Не убили. Живем. Может быть, мы садисты? «Господи, прости! Что за дурь лезет в голову!» – я откусил кусок от целого батона.

– Дикарь ты, Женька! Нож ведь есть. Вот ведь вы, русские! – одернул меня Антон.

– Скажите, пожалуйста. Мистер Фреккен Бок. – Давно ли сам из этих краев?

– Фреккен Бок живет (если живет) в Швеции. А я живу в Германии, – не обиделся на меня друг. – Что с тобой происходит? Опять затосковал?

– Опять, – кивнул я. – Вчера в первый раз от нее не было письма.

– Какого письма? От кого?

Я осекся. Ведь никто не знал о Машиных письмах. Все эти долгие десять лет я никому ничего не рассказывал.

– Сказал «а», говори «б», – настаивал Антоха.

– Я получал письма от Маши. Десять лет подряд. До вчерашнего дня, – произнес я медленно. И отвел глаза в сторону, уставившись на шиповник.

– Старик, ты ничего не путаешь? Это точно от нее?

– Точно! Вчера в первый раз не было письма!

– Но, как это может быть? Когда она их успела написать? И кто их отправлял? – Антон явно был ошарашен. – Слушай, Жень. А как ты с этим живешь столько лет? И зачем ты их вообще читал? Зачем тебе это нужно?

– Эх, ты – Антоша Чехонте. Если бы ты знал, что это за письма! Без них, наверное, меня и самого давно уже не было. Я ведь до сих пор люблю ее. Ни чуть не меньше, чем тогда.

– Дела! – только и смог сказать мой друг. Встал, порылся в своем чемодане и извлек из него бутылку ирландского виски. – По-моему, без этого, я не осознаю твои новости полноценно. Хотя только десятый час. Будешь?

Я кивнул. Три раза выпили молча. Не чокаясь.

Потом вдруг Антон заверещал:

– Я все понял. Это Машикин муж, как его там – Толик! Это он все время отправлял ее письма тебе. Только не понимаю, зачем ему это нужно?

– Может, поклялся перед ее смертью? – предположил я. – Хотя, это мой бред.

– Слушай, а я ведь его в Дрездене видел! Когда ж это было? – он поморщился, напрягаясь. – Год назад, в начале лета. Точно.

Я аж подскочил: